А с другой стороны, Ульрих завидовал. Завидовал этой власти, этому могуществу, праву казнить и миловать любого, хоть короля, хоть бедняка.

— Так вот, мальчик мой, — продолжал тем временем инквизитор, не отводя глаз от лица мальчика, — я знаю, что у тебя есть дар видеть Силу. Можешь даже не пытаться отнекиваться, меня прекрасно научили распознавать как отмеченных ею, так и тех, кто просто способен видеть. А если это знаю я, то в скором времени могут узнать и другие.

Страх захлестнул все существо Ульриха, но он нашел в себе мужество не отвести взгляд. «Леара! Неужели он видел Силу в ней?» — пронеслось в его голове.

— И что же мне делать?

— Сын мой, у тебя два пути, и оба они связаны с костром: либо ты взойдешь на него сам, либо возведешь других. Колдун… — священник прищурился, — или инквизитор, вот твои пути. Решай.

Мне всегда нравилось смотреть, как уходящее за линию горизонта солнце красит кровью небо. Не знаю, откуда во мне это стремление любоваться окружающим. Атера говорит, что все это от безделья, но мне кажется, что будь жива моя мама, она бы поняла.

Мама… Как же мне тебя сейчас не хватает, твоего опыта в обращении с Силой не заменит мне ничто. Да, рядом со мной есть Ульрих, но даже он не может толком понять, что с нами твориться, и откуда все это идет. Периодически он вспоминает про какого-то Хозяина, но никогда не может объяснить, кого именно он имеет в виду, и мне подчас кажется, что этот неведомый и таинственный Хозяин — не что иное, как плод его воображения.

Я посмотрела на солнце. Кроваво-красный диск медленно сползал вниз, и падающие от травы тени становились все длиннее и длиннее.

— Вот ты где, — раздался над самым ухом радостный голос, — я тебя ищу весь вечер.

— Что случилось? — я с тоской глянула на небо. Мне не хотелось разговаривать.

По мере того, как Ульрих рассказывал мне о своей беседе с инквизитором, во мне нарастала злость. Да как он вообще может говорить со мной о том, чтоб стать одним из них? Он, который видел, как травили нас односельчане после смерти матери, он, единственный из детей, игравших со мной, он, знающий о Силе, умеющий ее видеть и не боящийся тех, кто ей обладает.

И собирающийся обратить эту силу против таких же, как я сама.

— Да пойми же ты, — его голос дрожал от возбуждения, — это власть. Это то, к чему мы с тобой стремимся. Казнить и миловать, держать людей в страхе, упиваться властью.

— Я не знаю, к чему тыстремишься. Мне нет никакой надобности упиваться чужим горем!

— Став Инквизитором, я смогу не только казнить, но и миловать. Спасать тех, кто наделен способностями, тех, кто сможет быть полезным. Сейчас я всего лишь послушник, но пойдя по пути Святой Инквизиции, смогу подняться на самый верх. — он подумал немного и продолжил. — И защитить, в случае необходимости, тебя.

Я упрямо смотрела себе под ноги, и вспоминала, как отец привел в наш дом Атеру. Он привез ее из соседней деревни, и она была единственным человеком, никогда не вспоминавшим о том, на ком был женат ранее ее муж, и чью дочь она воспитывает.

Я искренне любила ее.

И отца.

И Ульриха.

— Ты больше не доверяешь мне? — печально промолвил он.

Я молчала.

В трактире «Герольд» было шумно; хозяин, досточтимый Кальрус, был счастлив: еще бы, рыцари монсеньера герцога за эту ночь оставят столько сангриев, сколько в иное время он выручает за целую неделю. И поэтому он лез вон из кожи, стараясь угодить дорогим гостям.

А гости веселились вовсю.

Ретран упился «Маронским Демоном» до такой степени, что пытался сообразить, кто же сидит перед ним: недоступная Леара, либо же сотник Шарий, славящийся на весь округ своим дурным характером.

— Эй, Кальрус, принеси мне еще кувшин «Маронского Демона» — попытался крикнуть он, но получилось только невразумительное мычание.

«Надо привести себя в порядок» — пронеслось в его голове, и, шатаясь от стены к стене и то и дело натыкаясь на хохочущих служанок, Ретран вышел во двор.

Тихая, безлунная летняя ночь слегка отрезвила его, и он стал прислушиваться к фырканью лошадей в загоне.

«Надо меньше пить, а то монсеньер выгонит меня, подумалось ему, — и ведь отчего пью…»

Домыслить он не успел. На дороге показалась фигура, закутанная в коричневый балахон священнослужителя. Падающий на лицо капюшон полностью скрывал лицо идущего, но не узнать его Ретран не мог. Инквизитора Ульриха нельзя было спутать с кем-то еще.

Он отошел в сторону, и молча смотрел, как Ульрих прошел мимо трактира.

«Все вынюхивает».

Сказать, что Ульриха боялись — это значит, не сказать ничего. С тех пор, как он, тринадцатилетним уехал вместе со святым отцом из собора Святого Харальда, о нем успели забыть, и когда, спустя пять лет, на освободившийся в связи с кончиной одного из служителей пост Святого Инквизитора приехал молодой, циничный и хладнокровный священник, жители с трудом узнали в нем весельчака Ульриха. Расчетливый и беспристрастный, он умел заставить человека говорить, и, несмотря на свою молодость, покончил уже с семью служительницами зла. Перед ним трепетали все.

Не исключая герцога.

Ретран еще немного посмотрел вслед Ульриху, но мысли его вновь вернулись к Леаре. С тех пор, как на Старой дороге ему встретилась эта бестия, он не помнил себя. Ему, двадцатипятилетнему рыцарю монсеньера, непобедимому на поле боя и неотразимому в отношениях с женщинами, ударила по щеке бедная крестьянка, да еще и сказала: «Не тебе за мной гоняться!»

Ее дьявольский смех до сих пор звучал у него в ушах.

В тот раз он, встретив в безлюдном месте красивую селянку, решил поступить по своему обыкновению, и, соскочив с коня, попробовал сгрести девушку в охапку. Ретран не пил в тот день ни капли, но готов был поклясться, что каждый раз, когда он смыкал руки вокруг ее стана, она словно просачивалась сквозь его тело. Потом ей надоела эта забава.

— Вот что, Ретран, оставь меня в покое и дай пройти. Ты мне не ровня, — сказала она ему тогда.

Но он не послушал.

Звонкий удар вспугнул сидящих в траве птиц, а на лице рыцаря горел багровый шрам, так, словно его хлестнули раскаленным металлическим прутом.

Но пощечина оставила след не только на щеке.

Она резанула сердце.

Ретран поднял голову и оскалился на мерцающие в вышине звезды.

— Посмотрим, кто из нас кому ровня…

Инквизитор Ульрих приобрел привычку прогуливаться на закате. В это время, когда шла еще вечерняя месса, он точно знал, что не понадобится никому из храмовых обитателей, и поэтому мог позволить себе спокойно пройтись.

Вот и сегодня он не спеша вышел из центральных ворот собора, и направился на площадь. Из-за поворота послышался цокот копыт, показалась величественная процессия, возглавляемая герцогом Эрдентайном, спешащим преклонить колени перед ликом Истинно Великого. Ульрих подождал, покуда процессия завернет во внутренний дворик собора, и пошел дальше.

Лет за триста до его рождения один из предков Эрдентайна, Лоран, поддавшись блажи утереть нос соседям, заложил на берегу Реенора храм. Попутно с ним сооружалась деревушка строителей, впоследствии осевших там же. Собственно, не было бы ложью сказать, что Зеленая Роща образовалась исключительно благодаря людской блажи да Святому Харальду.

Острые шпили собора тянулись в заоблачную высь.

Закатные лучи освещали богатые витражи, тысячами солнц играя в разноцветных стёклах. Статуи святых и химер на карнизах казались живыми, а звуки органа разносились далеко окрест, возвещая прихожан о том, что в храме святого Харальда идет вечерняя месса. Он смотрел на величественное строение, щурясь от лучей заходящего солнца, и не верил своим глазам — вот оно — одно из пяти чудес света Новой эпохи.

Впервые Ульрих увидел это чудо еще ребенком и вот теперь, через пять лет, созерцал снова. На храмовой площади почти ничего не изменилось — те же каштаны по периметру, та же брусчатка…