О Мабуйя! Ведь не верилось, когда дон Луис говорил, что есть на земле люди, у которых кожа чернее черной ночи!

Смотри, Гуакагана: как странно вот та черная женщина несет младенца. А! Понятно: младенец-то мертв. И у той, что идет позади, тоже на руках мертвое тельце. За что же такая мука этим черным людям?

А на корме боцман Кинтеро, глядя, как выгружают негров, говорит матросам: да, худо приходится этим неграм. Но и португальцам я не позавидую. Хлопотно возить из Гвинеи рабов да и накладно. Судите сами: в пути добрая половина невольников гибнет. А мертвые негры — это же чистый убыток.

Обмани-Смерть не согласен с боцманом. Какой уж там убыток! В восемьдесят седьмом году я ходил с португальцами в Сенегал и как на духу скажу: барыши у этих сеньоров немалые. Затратят дукат, а выручают, небось, дукатов семь-восемь.

Много это или мало? Ни Диего, ни Гуакагана не знают, что такое семьсот или восемьсот процентов чистой прибыли. И совсем не о прибылях и убытках они думают, глядя, как надсмотрщики отнимают у женщин мертвых младенцев и швыряют тела в воду.

Тосклив и страшен этот берег, эта первая земля в стороне Восхода.

От Риштеллу до Лиссабона мили полторы. Чуть выше по реке, на том же правом берегу, лежит это седьмое чудо христианской Европы. Париж, Прага, Венеция, Генуя, Лондон, Севилья — шесть чудо-городов, и седьмой ничуть им не уступает.

Даже в эти дни небывало холодного и сырого марта Лиссабон был прекрасен. После грязного и суетливого Риштеллу Лиссабон показался изумленным пленникам сказочным видением. Высоко в небесах парил замок Сан-Жоржи, рукотворный утес, венчающий дворцовый холм Коллину-ду-Кастеллу. В туманной дымке чернели зубчатые башни замка, они рвались к облакам, эти каменные стражи Лиссабона, но их прочно сковали могучие обводы древних стен. Под замком на крутых уступах гнездились дворцы магнатов, там и здесь вонзались в хмурое небо острые шпили церквей и часовен. Чуть пониже лепились друг к другу узкоплечие дома с высокими крышами из красной, зеленой, желтой и голубой черепицы.

Еще ниже широкие бедра дворцового холма охватывал пояс густых садов.

От подножия Коллину-ду-Кастеллу во все стороны шлейфом расходился нижний город — россыпь белых и золотисто-желтых домов и домишек, вкривь и вкось прорезанная извилистыми ходами проулков и тупиков.

Нижний город спускался к реке, но от нее он отгородился кварталами складов, верфей и мастерских. Этот лиссабонский Подол оглушал иноземца рабочим гулом: ухали молоты, визжали пилы, стучали бондарные колотушки. На всех перекрестках чадили жаровни, в узких проходах, в подворотнях, на пятачках тесных площадей шла бойкая торговля печеными каштанами, жареной рыбой, фруктами, орехами, липкими сладостями, над которыми кружились тучи весенних мух. На переброшенных через щели улиц веревках сохло белье. Голова кружилась от запахов рыбы, лука, чеснока, а часто в пору было и вовсе зажать нос: в булыжных руслах струилась, сбегая в Тэжу, зловонная жижа.

Нижний Лиссабон был родным братом Риштеллу, он никого восхитить не мог, но зато верхний город подавлял своим грозным величием.

Здесь все изумляло Диего: и мощные стены домов, должно быть воздвигнутые великанами, и глубокие рвы с подъемными мостами, и бохио великого португальского касика. Эти каменные бохио были выше самых высоких сейб, и вели в них чудо-двери из литой меди, а в огромных окнах сверкали пластины из гладкого стекла.

Окна шли рядами, один ряд над другим, и внутри бохио ряд соединялся с рядом широчайшими лестницами из скользкого белого камня. А в каждом бохио было по крайней мере десять раз по десять зал — высоких горниц со стенами из того же камня. Впрочем, в некоторых залах этот камень был не белым, а красным и зеленым, а кое-где стены были покрыты тканью, а на ней резвились диковинные звери и вели бои бледнолицые воины в железных рубашках.

Ноги ступали по мягким коврам, а глаза разбегались, глядя на белокаменные изваяния, — их тут было великое множество.

Еще в Риштеллу Диего увидел необыкновенных зверей. Больше всего его потрясли лошади. Так назывались огромные четвероногие твари с густыми волосами на шее. Вид у них был грозный, но вели себя они на удивление смирно. Чудо из чудес: бледнолицые ездили на лошадиных спинах и привязывали лошадей к своим повозкам — ящикам на круглых деревяшках.

А кошки, которых не раз поминал дон Луис, оказались на редкость милыми особами. Любо глядеть было на их ушастые головки, и очень уж ловко они выпускали и прятали свои острые коготки.

По пути на корабль Диего думал обо всем, что он увидел за последние два дня. И сердце его разрывалось от жгучей тоски по Острову Людей. По родной земле, где не было ни черных рабов, ни безумной суеты лиссабонских гаваней, ни высоких бохио со стенами из скользкого камня.

Король Жуан Второй 6 марта получил письма из Лиссабона. Они огорчили его и привели в замешательство. Генуэзец явился в Лиссабон, его видели там не только подданные короля Жуана, но и сотни иноземцев. Несомненно, уже вчера о визите генуэзца донес Высокой Сеньории венецианский посол, безусловно тайные агенты уже отправили королеве кастильской сообщение о прибытии в Португалию этого нежданного гостя.

А коли так, то во избежание серьезных дипломатических осложнений не следует прибегать к крутым мерам; генуэзца надо вызвать в монастырь Марии Благостной и выведать, что же он, собственно, открыл, плавая западным путем. Ну а затем сделать все возможное, чтобы плоды этих открытий достались не Изабелле Кастильской и Фердинанду Арагонскому, а португальской короне.

Король любезно пригласил адмирала моря-океана в свою временную резиденцию. Королевское приглашение — это приказ. И адмирал принял решение — ехать.

Отвратительная страна… Холодно, от стужи зуб на зуб не попадает. Дождь идет не переставая, и это не благодатный, теплый ливень Острова Людей, а мерзкая небесная мокрота, от которой киснет душа.

Грязная, вконец разбитая дорога извивается среди черных полей и голых перелесков, вползает на невысокие холмы, на холмах чахлая трава. Деревья (они ничуть не похожи на родные сейбы, гуаканы и гуанабаны) тяжко больны. Должно быть, по причине неизлечимого недуга они такие плешивые и такие облезлые — листьев у них нет. Правда, кое-где попадаются сосны, и тогда вспоминаются Куба и Эспаньола, там сосны не редкость.

Не раз встречались стада странных зверей — тонконогих, с густой курчавой шерстью. Называются эти звери овцами.

Дорога проходит через большие селения. Бохио в этих селениях из грязной глины, крыши из очень жесткого и тонкого тростника — соломы. В каждом селении обязательно дом богов, он самый большой и красивый, и на нем большой крест.

Ночевали в очень большом селении, название ему Сокавен. Там бохио каменные, такие же как в Лиссабоне, но пониже ростом. Люди в этой стране изъясняются на странном языке, и хоть похож он на кастильский язык, но понять их невозможно. Речь у них гулкая и в то же время невнятная. Плоха была ранняя весна в 1493 году, морозы держались в Португалии до середины марта и в довершение всех бед дожди шли беспрестанно со дня волхвов до самого благовещения — с 6 января до 25 марта. А ведь в обычные годы поистине райской кажется португальская земля с зеленеющими нивами, цветущими садами и лучшими в христианском мире виноградниками…

Ехал к королю адмирал, и сопровождала его большая свита. Дюжина знатных португальских кавалеров гарцевала на гнедых, караковых и буланых конях, но сам адмирал, Пералонсо Ниньо и пятеро моряков с «Ниньи» предпочли лошадям мулов. И трем индейцам — Диего, Пако и Алонсо дали мулов, однако эти упрямые создания их тут же с себя сбросили: пришлось посадить индейцев в открытый возок покойного королевского сына. С ними ехали два попугая — адмирал вез их в дар королю Жуану.

Угрюм монастырь Марии Благостной, а еще угрюмее был его высочайший постоялец король Жуан. В субботу, 9 марта, в день приезда гостей, король долго беседовал с адмиралом. Это была не очень теплая встреча. Адмирал нелегко забывал старые обиды и дал понять королю, что Португалия много потеряла, отклонив в свое время его, адмирала, проект. Не часто королю доводилось слышать столь дерзкие речи, а короли не любят, когда их открыто порицают. Галеры, рудники, быть может, даже петля нередко доставались в удел не в меру дерзким подданным короля Жуана. Но адмирал не состоял в португальском подданстве, и король, ничем не проявляя своих истинных чувств, выслушал дерзкого гостя и назначил ему на завтра торжественную аудиенцию.