© Красногоров В. С, 2017

© Издательство «Прометей», 2017

О чем эта книга? Мне бы очень хотелось сказать: о свободе мысли, о свободе слова, свободе печати, просто – о свободе.

Но эта книга – о несвободе. О том, кто, как и почему отнимал (а иногда и продолжает отнимать) у нас право говорить и писать то, что мы думаем, право знать правду и выражать к ней отношение.

Эта книга – о цензуре, и, главным образом – о советской цензуре, самой всеобъемлющей и беспощадной в истории.

Многие догадывались в те годы, что цензура у нас существует. Каждый знал, что у нас что-то «запрещают» и «не пропускают», но подавляющее большинство даже активных и мыслящих граждан имело смутное представление о том, почему, как, кем и на что налагаются запреты. Если бы вдруг и нашелся любознательный читатель, пожелавший расширить круг своих сведений о советской цензуре, он бы убедился (думаю, без особого удивления), что литература по этому вопросу полностью отсутствует. Это побудило меня (как пишут в приличных диссертациях) хоть в какой-то мере восполнить досадный пробел в этой области обществоведения и написать в 1978 г. небольшой труд о советской цензуре. Задача, признаюсь, была не из легких. Книга распространялась в Самиздате, и гонорар за нее мог составить 10 лет. Сейчас я предлагаю обновленную версию этой книги.

В одной из русских сказок Иванушке дают задание – «пойти туда, не знаю куда, найти то, не знаю что». Та же задача стояла и предо мной, ибо предмет моего изучения был вездесущ, но невидим и неосязаем. Эта лисица тщательно заметала за собой следы. Первое, что запрещает цензура – это писать о самой цензуре.

Еще одна оговорка: эта книга – не развлекательное чтиво, не зажигательный памфлет и не политическая клубничка. Если не по достигнутым результатам, то по стилю и целям это – исследование, и оно не претендует на занимательность. Но если рядового читателя серьезно интересует этот предмет и вообще наша общественная жизнь, он найдет в этой работе, я надеюсь, немало для себя любопытного.

Подобно герою Станислава Лема, я могу сказать, что «при подготовке этой книги мне никто не помогал; тех же, что мне мешали, я не называю, так как это заняло бы слишком много места».

Однако пора закончить слишком затянувшееся предисловие и приступить к делу. Начнем, как полагается, с определений. Первое из них я заимствую из последнего издания Большой Советской энциклопедии (1978 год.)

«Цензура – контроль официальных властей за содержанием, выпуском в свет и распространением печатной продукции, содержанием (исполнением, показом) пьес и других сценических произведений, кинофотопроизведений, произведений изобразительного искусства, радиотелевизионных передач, а иногда и частной переписки с тем, чтобы не допустить или ограничить распространение идей и сведений, признаваемых этими властями нежелательными или вредными».

Из этого определения видно, что функции цензуры значительно шире, чем мы привыкли считать.

Под цензурой обычно понимается как самый контроль, так и то учреждение, которому он поручается.

Различают два вида цензуры: предварительную (или запретительную) и последующую (или карательную). При предварительной цензуре произведения рассматриваются до их публикации. Из принципа давать особое разрешение на выпуск каждого произведения вытекает, что каждое неразрешенное обнародование само по себе уже составляет проступок, преследуемый государством, и наоборот, все дозволенное не нарушает никаких законов и установлений.

При последующей цензуре нет предварительного просмотра рукописей и не существует органа для такого просмотра. Автор волен печатать все, что ему вздумается. Но в случае, если посредством печати нарушается какой-нибудь закон общего права, автор или издатель могут подвергнуться административному или судебному взысканию. Например, печатная клевета, распространение ложных слухов, безнравственные публикации, разглашение государственной тайны могут повлечь за собой применение соответствующих статей уголовного кодекса. Так что термин «карательная» применительно к этому виду цензуры носит не эмоциональный, а чисто служебный характер.

Поскольку карательная цензура является частным случаем применения общих законов (о клевете, распространении ложных сведений и пр.) и не связана ни с какими особыми правилами и законами о печати, и поскольку для ее осуществления не создается никакого специального органа, а используются обычные юридические механизмы (суд, прокуратура и т. п.), то ее вообще не принято называть цензурой. Таким образом, под цензурой обычно понимают предварительный контроль печати и зрелищ. Одновременно оба вида цензуры (предварительная и карательная) в нормальных условиях никогда не применяются, поскольку они по определению исключают друг друга. О ненормальных же условиях мы поговорим в свое время.

Читателю все эти определения, возможно, покажутся слишком академичными и не очень необходимыми. Но нам придется не раз рассуждать о том или ином виде цензуры, и лучше сразу договориться о терминах.

Еще одно определение: свободой печати называют отсутствие цензуры: и наоборот, если в государстве существует цензура, говорят об отсутствии свободы печати. Под свободой печати на протяжении всей книги мы будем понимать не только свободу прессы, но и свободу литературного, музыкального и всякого иного творчества, свободу изобразительных искусств, свободу зрелищ, т. е. вообще свободу выражения общественного мнения (а также творчества) любыми возможными способами.

Последующая цензура, в принципе, равнозначна понятию «свобода печати», однако она связана для писателя, журналиста и издателя с известным риском. За каждое опубликованное произведение государство или любое юридическое лицо может привлечь автора (или печатный орган) к ответственности. Если в стране действуют жестокие и плохо сформулированные законы (а то и вовсе беззаконие), если пресса стеснена административными установлениями и оговорками, государство получает широкие возможности для преследования непокорной печати. Газеты и журналы подвергаются непомерным штрафам, закрываются (временно или окончательно), их редакторов сажают в тюрьму. «С тех пор, как мы получили свободу прессы – я трепещу», – писал Салтыков-Щедрин после русской цензурной реформы 1865 года. Неудивительно, что в этих условиях оппозиционные органы печати нанимали себе фиктивных «редакторов для отсидки». Подобный «зитц-председатель» Фукс, который «сидел при Александре Втором Освободителе, Александре Третьем Благословенном, Николае Втором Кровавом» и т. д., красноречиво описан у Ильфа и Петрова.

Таким образом, последующую цензуру можно отождествлять со свободой печати лишь при наличии демократических законов, разумного и независимого судоустройства, общественной терпимости, широкой гласности.

У предварительной цензуры перед последующей есть одно, но немаловажное достоинство: автор и издатель не несут, в принципе, ответственности за опубликованное произведение, поскольку оно уже разрешено властями. Однако это служит слабой компенсацией за потерю свободы мысли. Поэтому требование отмены цензуры всегда входит в программу любых демократических движений, и наличие или отсутствие свободы печати является индикатором уровня демократических свобод в обществе.

Официально при советской власти существовала свобода печати (статья 50 Конституции), и, следовательно, по определению, не должна была существовать цензура. Может быть, тогда нам не о чем и толковать, и ни к чему было предпринимать это исследование?

Всезнающая Советская Энциклопедия отвечает на этот вопрос туманно. В первом своем издании она ограничилась утверждением, что «Октябрьская революция положила предел как царской, так и буржуазной цензуре» (том 60, 1934 год). Утверждение не совсем точное, потому что царской цензуре положила предел еще февральская революция, но нас в данном случае интересует, что же стало потом, когда с царской цензурой было покончено.