Стоявший поодаль Октавиан решительно подошел к сержанту:

- Эй, подождите, господа милиционеры, зачем ему руки крутите? Мы его знаем, это приличный человек, отдайте его нам под наше поручительство. Ничего такого он не сделал.

Сержант поднял на Октавиана злое раздраженное лицо:

- Ты кто такой? Ты откуда взялся? А ну вали отсюда бегом, нет, даже не бегом, а со скоростью бешеной обезьяны, а то и тебя сейчас повяжем, а потом разбираться будем. Защитник, блин, нашелся.

Глаза Октавиана сверкнули ненавистью и обидой.

Иван Федосеевич, заметив про себя, что поезд уже отошел достаточно далеко, что-то шепнул себе под нос. Амулет на его шее засветился едва заметным белым свечением, которое перешло на цепочку, затем на шею самого Ивана Федосеевича. Обескураженные милиционеры, как завороженные, смотрели на перевоплощение своего пленника. Свечение распространилось на голову, руки, затем на все тело лже-Рукова. В это время в тяжелом черном небе сверкнула молния, где-то вдалеке, как бы нехотя грохотнул гром, запахло грозой. Первым опомнился молодой жилистый милиционер, заламывающий правую руку Ивана Федосеевича. Как только свечение перешло на вывернутую милиционером руку задержанного, молодой служитель порядка отпрянул от Ивана Федосеевича и начал дуть на свои ладони. Лицо блюстителя закона было перекошено от страха.

- Эй, мужик, ты чего? Копперфильд что ли?

В этот момент вскрикнул и отпрянул в сторону и другой милиционер, зажимавший левую руку задержанного.

- Вот, бля. Паша, стреляй ему по ногам!

Сержант, не понимая что происходит, вытащил из кобуры питолет и передернул затвор.

Из густой липкой ночной темноты вынырнули под свет вокзальных фонарей вооруженные люди в форме милиции. Их решительные движения не предвещали ничего хорошего.

Но в этот момент Иван Федосеевич, уже всем телом излучая белое сияние, поднял вверх руки и закричал тяжелым надтреснутым голосом:

- Не приведома еще кумала нбонго вспять! Муджароки, дай силу!

Гром загрохотал прямо над головой, раскат был настолько тяжелый и оглушающий, что милиционеры на мгновение остановились и замерли, всех обуял ужас. Сияние, окружающее Ивана Федосеевича, становилось все интенсивнее, пока не превратилось в ослепительный свет, излучающий жар как от огня. Интенсивность света нарастала, осветив пространство на сотни метров, и вдруг светящийся шар вокруг Ивана Федосеевича вспыхнул невыносимо ярко, как взрыв атомной бомбы, распространяя радиально круги неведомой энергии, разбросав всех, кто стоял вокруг, на десятки метров. Октавиана и Томаша давление волны понесло по жесткой высокой траве, разрывая на них одежду. Томаш не успел ничего сообразить, когда, не имея сил противостоять жуткому ветру, он со всего маху налетел головой на железнодорожную стрелку. Голова мгновенно разбилась ,как перезрелый арбуз, на мелкие кусочки, а тело, вплетенное в безумный вихрь, еще продолжало лететь, похожее на огородное чучело, смешно размахивая в воздухе обессиленными мертвыми руками.

Октавиану повезло больше. Давлением волны его отбросило на несколько десятков метров и прижало к плетню, окружавшему чей-то огород. Плетень самортизировал силу удара, сохранив Октавиану жизнь, но с жутким сухим треском разломился и упал. Вслед за ним на землю упал и Октавиан, еще ничего не соображающий, оглушенный взрывом. Кровь хлынула из носа, и колдун потерял сознание.

Милиционеров, которые окружали Ивана Федосеевича, волна подняла в воздух и отбросила на полсотни метров в разные стороны. Сержант, так и не успевший выстрелить, налетел на дерево и хрястнулся на землю со сломанным позвоночником. Автомобили на стоянке, как пластмассовые игрушки, покатились по земле, подминая под себя все и всех, кто не успел убежать. Некоторые милицейские машины, наткнувшись на препятствия, загорелись. Деревья, росшие ближе всего к месту взрыва, повыворачивало с корнем, и они, влекомые энергией, ударялись в стены близстоящих домов, сбивали людей. Несколько деревьев угодило в горящие милицейские машины, и над стоянкой вспыхнул настоящий факел, освещающий пространство на сотни метров и излучающий жар, не позволявший приблизиться к раненным горящим милиционерам. Волна снесла крышу скромного пригородного вокзала и сломала чугунные фонари, которые в одно мгновенье упали на платформу, разбрызгивая искры электричества.

Ганнибал, увидев огненный шар, все понял. Он прислонился к стене вокзала и выхватил шпагу, потом притянул к себе испуганного Бицу и вытянул шпагу перед собой. Шпага моментально раскалилась до красна, отражая от себя энергию Муджароки. Плутон обхватил Ганнибала руками и прижался к нему, Толик, быстро сообразив, что к чему, ухватился за локти Плутона и прильнул к могучей спине негра.Только Бица растерялся. Ганнибал на мгновение выпустил своего подопечного из рук, пытаясь справиться со шпагой, и в тот же момент Бица был сбит на пол мощным потоком энергии. Волна подбросила его и ударила о стену На головы Толика, Ганнибала и Плутона посыпалась штукатурка, стена за их спинами треснула и развалилась. Но слуги Кляксы остались стоять на ногах.

Оставшиеся в живых милиционеры отбегали от горящих машин, катались по земле, сбивая с себя огонь. Многие орали и стонали. Горело все - машины, деревья, люди. Майор Петров, в окровавленной одежде, превозмогая боль, выполз из исковерканного УАЗика, который, пару раз перевернувшись, все-таки не загорелся. Майор из последних сил встал на негнущиеся ноги и ужаснулся. Такого он не видел никогда. Повсюду валялись, вперемежку с выкорчеванными деревьями, покореженные изувеченные машины, которые были на стоянке. Между машинами лежали неподвижно милиционеры в разорванной обожженной одежде. Везде был огонь. Казалось, горел воздух, отравленный запахом паленой резины. Несколько человек в форме отползали на четвереньках прочь со стоянки.

Майор Петров, изо всей силы напрягая голосовые связки, хриплым голосом закричал:

- Все ко мне! Все немедленно сюда!

Потом сорвал с пояса радиостанцию, нажал на кнопку. Радиостанция злорадно шумела помехами. Связь отсутствовала. Майор вытащил из кармана мобильный, набрал номер. Безрезультатно. Мобильный не реагировал. К майору подошла горстка оставшихся в живых милиционеров. Глаза их были полны ужаса. Петров среагировал моментально:

- Прекратить панику! Все ко мне!

Какие-то люди подбежали к майору.

- Мы местные! Что это ,нафик, вообще за это? Это вы так с преступниками боретесь?

Петров посмотрел на них жестким взглядом:

- А ну прекратить орать на милицию! Тащите бинты, лекарства, все, что есть и немедленно вызывайте скорую, мать вашу. У нас нет связи.

В этот момент кто-то тронул Петрова за руку. Майор обернулся. Это была Татьяна Блоцких, старший сержант взвода дорожной инспекции соседнего района. Лицо ее было в царапинах, одежда разорвана. Но она твердо стояла на ногах, сжимая в руках табельный Макаров. Им она и указывала куда-то в сторону железнодорожной платформы. Майор посмотрел туда, куда указывала Татьяна, и замер от животного страха. На том месте, где несколько секунд назад произошла жуткая необъяснимая вспышка, стоял могучий рыцарь, закованный в средневековые латы, багрово отсвечивающие в бликах пожарища. Лицо его было скрыто под грозным черным шлемом, руки в тяжелых железных рукавицах, сложенные одна на одну, покоились на эфесе тонкого длинного меча, опертого острием о землю. Несомненно, это был Руков. Тот Руков, ради которого и прибыли на этот дикий заброшенный полустанок все эти наряды милиции. Рядом с рыцарем, немного отступив за его спину, высилась фигура еще одного воина, так же закованного в латы, а еще немного поодаль, темнели мрачными силуэтами две фигуры, облеченные в ризы католических монахов с опущенными на голову капюшонами, зловеще черневшими в бликах неутихающего огня.

***

Антон Васильевич Тюкин, переодетый в пижаму, устало вошел в спальню, включил торшер, испускающий мягкий умиротворяющий розовый свет, присел на край широкой роскошной кровати. Потом протянул руку к прикроватному столику и извлек на свет большой граненый стакан, с незапамятных времен валявшийся в выдвижном ящике столика, будучи когда-то подаренным самим Мышигиным. Потом подошел к вмонтированному в стенку бару и снял с полки бутылку французского дорогого коньяка. Небрежно налил полный стакан и залпом выпил. Крепкий алкоголь запершил в горле, банкир закашлялся, глаза наполнились слезами. Следуя совету своего бывшего шефа, Тюкин уткнулся носом в мягкий ворсистый рукав и с силой вдохнул. Полегчало. Коньяк теплом разлился по телу, лоб покрылся испариной.