- Чужое место всегда занимательнее? - укоризненно покачал головой старик, и, к удивлению Бенжи, оба морфа смутились. - Парень никому ничего не должен.

И в этот момент скамейка под Бенжи дрогнула. Слабо, потом чуть сильнее. Потом ещё и ещё. Андроид моргнул, поднял глаза к маленькому окошку напротив и, когда окошко накрыла тень, рванулся к выходу из ангара.

Когда титаны прошли, и макушки квебрахо перестали колыхаться, он озадачено обернулся. Старик и оба морфа стояли в воротах у него за спиной.

- Всё-таки я слишком давно не был на материке, - сказал им Бенжи. - За эти годы здесь здорово изменилась фауна. Кто это?

___________________

Ayudar a sí mismo* (испанский) - угощайтесь

Ая.

***

Понимание пришло к Ае ещё за мгновение до того, как она проснулась: нахлынуло волной и затопило её, как пришпиленную к берегу утлую дырявую лодку.

- Парень никому ничего не должен, - сказал кто-то кому-то, и она ахнула и проснулась.

Снаружи шёл дождь: синий, болезненный и острый. Она натянула одеяло до трясущегося подбородка и закусила губу, пытаясь справиться с паникой:

- Чёрт. Чёрт, чёрт!! Чёрт...

Первой её мыслью была мысль о том, чтобы скользнуть вслед за беглецом. Второй - о том, что делать этого ни в коем случае нельзя. И не потому, что Радецкий, а потому, что Бенжи.

Какое-то время она пыталась сглотнуть подкатившее к горлу сердце, но оно билось испуганной птичкой и никак не хотело слушаться. В конце концов, решение Бенжи не было неожиданностью, подумала она.

И встала.

Дом был полон смеющихся морфов, и среди них рыжими хохотунчиками среди рыжих хохотунчиков носились и те, кто ночью помогал Бенжи бежать. Ая молча прошла мимо них, так и не решив, какое из чувств шевелится у неё внутри - благодарность или обида.

Баркас Радецкого качался у берега, а сам он сидел, свесив ноги, на одном из больших валунов, и, казалось, нисколько не был смущён ни холодом, ни непогодой.

- Привет.

Революция обернулся:

- Привет.

- Бенжи сбежал на материк.

- Я знаю.

- Что? - всё ещё не веря собственным безошибочным не столько пред-, сколько послечувствиям, переспросила она и тихо опустилась рядом с ним на мокрый, холодный камень. - Знаешь?

- Ага, - кивнул он и добавил загадочно: - Не спалось.

Пока они молчали, Радецкий болтал в воде босыми ступнями.

- Выходит, вроде как пацан сбежал от матери, - сказал он наконец. - Так-то и не скажешь, что ему шестьдесят.

- Почему пацан и почему от матери? - не то возмутилась, не то обиделась Ая.

- Потому что он далеко не маленький мальчик и сам может выбирать, что ему нравится.

- Ему нравится, - начала было Ая и осеклась: перед глазами у неё всплыла картинка с Бенжи, чистящим протоколы в перевёрнутом мусорном баке.

- Что? - прищурился Радецкий, глядя на то, как Ая молча смотрит куда-то себе под ноги, - Вот и я о том же: мне кажется, что иногда ты приписываешь ему то, чего у него нет. Любовь - это человеческое.

- Твоё?

- И моё тоже, - ничуть не смутившись, кивнул Революция. - И твоё.

- То есть ты любишь меня? - уточнила Ая.

- А ты? - вопросом на вопрос ответил он.

***

День был почти бесконечно длинным. На краю подводного утёса колыхались длинные тонкие стебли ламинарии, и солнце, пробивающееся сквозь толщу прозрачной холодной воды, красило их в зелёный и светло-рыжий. Дальше, - там, где дно обрывалось в чёрную глубину, было пустынно, как в полуденном летнем небе, и в этой пустоте где-то далеко, на границе видимости, ходили неясные тёмные тени блювалов.

Революция плавал так, словно родился и вырос в воде, - плоть от плоти океана.

Рой маленьких серебристых килек следовал за ним по пятам, словно влекомый магнитом: стоило ему остановиться и замереть, как и они тоже зависали за ним переливающейся бесчисленными искрами блестящей бесплотной тенью.

Сама Ая боялась глубины. Её страх доставлял Радецкому ни с чем не сравнимое удовольствие: он, как ребёнок, радовался не столько её беспомощности, сколько своему превосходству.

Странно, думала Ая, что он не реализат.

Бенжи.

***

Ежедневные грузовики, привозившие мусор на переработку, были тихие и разноцветные. Практически бесшумно раз в несколько часов они заезжали на задний двор заводика и выгружали там свой остро пахнущий груз в стоящие длинной шеренгой пластиковые зелёные ёмкости - почти так же, как взрослые пингвины выгружают отрыжку в вечно голодные рты своих толстых птенцов.

Приютивший андроида старик по имени Хосе вставал рано, ложился поздно, не имел ни детей, ни родственников и, казалось, и не хотел их иметь. Он никогда не был женат, а почему женщины вызывали у него смешанный с гадливостью трепет, Бенжи так и не понял.

В отличие от Хосе андроид по ночам не спал вообще. В ясные ночи он забирался на полукруглую крышу, ложился навзничь на покатые металлические рёбра ангара и смотрел на чёрное небо, исколотое звёздами.

Он не знал, были ли мысли, бродившие в его голове, человеческими, но ему нравилось думать, что нет. Когда что-то снаружи - образы, звуки, краски - шептало ему о том, что жизнь его пуста и напрасна, он цеплял на это шёпот ярлычок 'спам' и старательно забывал его.

В следующий раз морфы пришли через два дня - вместе с новолунием, и потом так и приходили раз в несколько дней. Неизменно вдвоём - взрослый и худощавый подросток. Хосе так же включал кофеварку, морфы так же пили чёрный дымящийся кофе, смеялись и смешили Хосе, а после демарша титанов уходили чёрными бесплотными тенями. После их ухода обычно обнаруживалось, что рассортированные на заднем дворе по штабелям металл с пластиком, стекло и бумага исчезали, а на их месте появлялись кофе, картошка, соль, орехи и ковыряющиеся в этой роскоши полосатые толстозадые еноты.

Бенжи вписался в этот странный круговорот материи почти как же органично, как жёлтый кленовый лист вписывается в осенний пейзаж. Самому ему нравилось думать, что органичность эта была следствием отсутствия у него психики, как одного из главных человеческих недостатков: он ничего не хотел, никого не ждал, никуда не стремился и сам себе казался выпущенной из кулака синицей.

Так прошёл месяц.

А в самом начале декабря Хосе пропал - внезапно и даже таинственно. Бенжи обнаружил пропажу, можно сказать, случайно. Просто однажды утром, когда он сполз с восходом с покатой крыши ангара, его встретила тишина.

Переживать Бенжи не переживал, искать тоже особенно не искал, он просто встретил три свежеприбывших грузовика и так и остался на заднем дворе с енотами до самого вечера. Вечером, когда пришли морфы, Бенжи заикнулся было про старика, но оба гостя только качали головами и так ничего и не объяснили.

Целую неделю Бенжи прожил на территории заводика в одиночестве и неведении, после чего собрался, в том смысле, что, сидя у розетки, дождался, пока аккумуляторы пискнут 'over', и ушёл вдоль побережья на север.

Внешних задач ему никто не ставил, от внутренних он не так давно отказался сам. Это бесцельное путешествие пешком на север по безлюдному берегу океана рождало в нём странное смутное чувство, которое гнало его, как приближающиеся морозы гонят перелётных птиц - всё дальше и дальше.

Когда заряд его стал заканчиваться, он просто сел у огромного серого валуна и наконец-то впустил в свою голову мысль о том, что при условии того, что Ая за ним не наблюдает, вся эта эскапада с побегом от реальности и отключением батарей рано или поздно превратится в запланированное самоубийство.