- О, чёрт... - снова сказал Революция. - Я... Нет.

- Ну, вот и славно.

Ая поёжилась, холодный воздух вокруг неё вздрогнул и сгустился в тёплое пушистое пончо. Задетый этим дуновением Революция отступил от неё на шаг и развёл руками.

- Вы - Ая.

В руках у него так и болталась до сих пор пустая пластиковая кастрюля.

Да, кивнула она, наблюдая за этой дрожащей в темноте кастрюлей.

- Я видел Вас как-то среди этих... - он махнул кастрюлей, подыскивая подходящее слово. - Среди малышей. Вы - воспитатель.

- Воспитатель, - усмехнулась Ая. - Собственных страхов и комплексов.

Темнота, полчаса назад вспугнутая было выскользнувшей на берег китовой тушей, снова зашуршала и понемногу зашевелилась. Они молчали и смотрели друг на друга так долго, что Ая даже смутилась.

- Я не знаю, о чём говорить, - сказал наконец Революция.

Она увидела, как в темноте расползается в улыбке его лицо. И молча шагнула домой.

***

Прозвище своё Революция получил от имени своего баркаса. 'Революция', выведенное по правому борту его катера привезённой с материка синей краской, было, собственно, единственной надписью на весь Каркасс.

Ни морфы, ни реализаты в надписях не нуждались. Неизвестно, насколько в них нуждался сам Друджи Радецкий, однако баркас его имел имя, и имя это было таким, каким было.

К весне достроенный баркас стал для него домом. 'Революция' раскачивалась на волнах грациозной белой чайкой, и носовой кап её венчал длинный тонкий бушприт. Главная рубка пока ещё не была застеклённой, но носовая, с полноценным спальным местом, была уже практически готова, и Друджи, нисколько не смущаясь фактом недостроенности, перетащил в неё из палатки свой скромный скарб и обосновался там с концами, как самый настоящий рыбак.

Отношения, сложившиеся у него с маленькими морфами, были скорее дружескими. Практически каждое утро какое-то количество маленьких всемогущих существ, живущих на южном берегу острова, собиралось у спускающихся к воде сходней.

- Эй, Революция! - хохотали они звонкими голосами, и он выходил - заспанный, небритый и улыбающийся.

Надпись на борту баркаса Радецкого смешила малышей примерно так же, как смешило бы вытатуированное у него на лбу имя. Однако никого не волновало, было ли это имя у корабля каким-то способом выражения религиозных убеждений его капитана, или же политическим символом, или же просто данью овеществлённой детской мечте, - каждый имел право понимать то, что понимал, и Революция в этом плане был ничем не хуже своих маленьких всемогущих друзей.

Как только с Атлантики сошёл лёд, сковывавший зимой фьорды, он вывез малышей в первое плавание на баркасе.

Если бы кому-нибудь из людей пришло в голову наблюдать эти его круизы со стороны, он и подумать не мог бы, что этот долговязый смешливый парень не имеет никакого отношения к реализатам.

Море приняло его сразу и безоговорочно, так же, как в своё время принял Каркасс. Революция плавал, как рыба, и ничуть не боялся ни холодных течений, ни живущих в синей глубине акул, ни накатывающих на Каркасс сезонных штормов.

Год своего появления на Фолклендах и свой двадцать второй день рождения он отпраздновал тем, что привёз с материка и высадил по южному побережью двадцать семь кедров. Ае тогда исполнилось двадцать семь.

***

- Что-то зачастил Революция в наши края, - сказал Бенжи.

- Видимо, это подарок на день рожденья, - отмахнулась Ая, и вид у неё при этом был такой виноватый, что Бенжи не удержался.

- Видимо? - усмехнулся он. - Видимо, ты сомневаешься?

Сплетённая маленькими морфами обучалка, висевшая на стене между окон и только что выбросившая андроида в параллель, вздрогнула и всхлипнула, как живая. Бенжи подозрительно покосился на неё и решил сменить тему.

- Уж больно это существо напоминает мне росянку, приглашающую бобровую блоху на завтрак, - сказал он. - Иногда мне кажется, что рано или поздно оно меня съест. А нет ли, случайно, пути к пониманию покороче и без членовредительства?

Малыши снова прыснули смехом, и под это звонкое 'хиххаф!' Ая аккуратно отлепила их от своих коленей.

- Боюсь, что нет.

- Слава богу, в этом доме пока ещё есть двери и лестницы, - сказал андроид. Его собственный подарок лежал у него наверху. Он рос в маленьком прозрачном контейнере и сюрпризом, собственно говоря, не был. С самого начала. Это была viola hirta, найденная им в близлежащем лесу.

Мысль подарить Ае что-то похожее возникла у него ещё осенью, когда Революция в очередной раз притащил ей как-то утром в большой стеклянной посудине трёх переплетённых между собой живых офиур. Офиуры простояли в банке на подоконнике всего день, и пользы от них не было никакой, но Ая была так счастлива, что Бенжи даже почувствовал лёгкий укол ревности. Радецкий не то, чтобы не вписывался в его планы на жизнь... Эмоций по этому поводу андроид не испытывал, он их вообще не испытывал. Просто место, которое, как ему казалось, он когда-то определил себе сам, внезапно потеряло свою былую устойчивость. Все эти годы, всё это проведённое на Каркассе время желания его были настолько просты, что сам он себе иногда казался не сложной системой, а чем-нибудь незамысловатым, вроде колеса или червячной передачи, накручивающей на невидимый вал рассветы, закаты, снег, солнце, чужих малышей, Аю, пингвинов и всепроникающую бессмысленность

Днём он редко бывал в лесу и ещё реже обращал внимание на то, что росло и бегало у него под ногами, однако по ночам, когда Ая спала, а маленькие всемогущие существа разбредались из дома кто куда, он выходил на высокий скалистый утёс и садился на самом его краю.

А внизу шумел и шумел океан.

Фиалка росла на камне, висевшем над краем утёса. На рассвете тонкие сети жилок на её лепестках становились похожи то ли на арабскую вязь, то ли на эльфийское руническое письмо, и Бенжи, заколдованный восходящим солнцем и словно слегка повреждённый в уме, несколько дней всерьёз пытался найти в этих 'письменах' тайный смысл, некий магический знак, который помог бы ему определить своё место, свой угол в рождающемся на его глазах треугольнике - он-Ая-Революция.

По истечении недели замеченный им цветок был аккуратно выкопан, пересажен в контейнер и отнесён в дом, где ему был устроен небольшой дождь и выходящее на юг окно. Тогда до Аиного дня рождения оставалось ещё две недели.

Теперь же фиалка стояла на подоконнике, свет, льющийся из окна, красил её в нежно-сиреневый, и, если хорошенько приглядеться, на обрамляющей лепестки кайме можно было прочесть отчётливое 'я люблю тебя' на японском.

- Бенжи! - донеслось откуда-то снизу. - Ты идёшь?

Андроид поспешно залез в стоящую на антресоли маленькую коробочку, скинул туда навешенные на него недавно малышами датчики, схватил контейнер с фиалкой и заторопился вниз.

- Ну, вот, - сказал он, спрыгивая с последней ступеньки, - и я.

И протянул подарок Ае:

- С днём рождения.

***

Они сидели, свесив ноги с обрыва, на том самом месте, где две недели назад Бенжи выкопал свой цветок. Океан вздыхал, как живой, и где-то далеко-далеко, почти у самого горизонта, в такт его синему дыханию колыхался маленький белый баркас с синей надписью 'Революция' по правому борту.

- Я выкопал её здесь, - сказал андроид.

- Я знаю.

- В принципе, в знании твоём нет ничего сверхъестественного.

- Нет, - согласилась Ая. - Ничего. Сверхъестественного вообще ничего нет.