— Ага, кончилась ваша барская масленица, и для вас настал великий пост. Чуете, мироеды, теперь плетью бить не будете, а то сдачи получите, теперь все равны! — И снова повернулся к Буденному: — Пиши, сынку, меня за декрет, за того Ленина, что нам землю объявил.

В толпе загудели:

— Правильно, дед! Мы тоже за Лениным!

— Даешь землю! Долой богатеев!

После выступления Никифорова, Сорокина Дмитрия и Новикова Корнея, слово взял Ока Иванович Городовиков. Он призывал беднейшую часть калмыцкого населения дружить с бедняками русскими.

— Русский бедняк, калмыцкий бедняк — братья, — говорил он. — Не верьте своим бакше и гилинам. Эти архиереи и попы служат не богу, а богачам, они нарочно натравливают калмыков на русских. От этого всем плохо— и русским плохо, и калмыкам плохо. Хорошо от этого только богатеям. Я с русскими стал за справедливость. Переходите и вы к нам.

Страстная речь Городовикова многим калмыкам запала в душу. Один калмык заявил:

— Земля общая — хорошо, Советская власть — хорошо, русские — хорошо. Плохо, когда атамана нет. Хоть маленького атамана, а надо…

Последние слова оратора потонули в общем смехе.

— Станичники, — сказал Буденный. — Давайте взамен прогнанного атамана выберем Революционный комитет. Ему будет принадлежать вся власть в станице, он будет нашей Советской властью.

Это предложение присутствующие встретили гулом одобрения, и станичный Совет был избран. Тут же состоялось и первое собрание нового органа власти. Станичный Совет своим председателем избрал Сорокина Дмитрия Петровича, Буденного и Городовикова — его заместителями, Никифорова — народным военным комиссаром, Сердечного — его заместителем по формированию. Сорокин был утвержден народным комиссаром по продовольствию и конфискации помещичьего имущества. Лобикова утвердили секретарем Совета. Новиков, Долгополов, Петров и еще несколько человек вошло в первый Совет станицы Платовской как его члены.

— Теперь наступила народная власть! — подняв руку, воскликнул Семен Михайлович.

Лютые враги бедняков богатеи, мрачно наблюдавшие это, затаили злобу против отважных ревкомовцев.

Распределив обязанности, станичный Совет обсудил вопрос о формировании станичного боевого отряда. Титу Никифоровичу Никифорову поручили формировать пехоту, Семену Михайловичу Буденному — кавалерию.

Семен Михайлович заметил Филиппа Новикова.

— А ты что, Филипп, вроде без должности ходишь? — пошутил он. — Давай-ка, братейник, помогай. Записывай желающих в кавалерию. Будешь мне помогать!

Филипп быстро разыскал лист бумаги, вывел заголовок: «Красный кавалерийский партизанский отряд станицы Платовской». Разграфил бумагу и под номером первым записал Буденного Семена Михайловича, а под вторым — Новикова Филиппа Корнеевича. Лист быстро заполнялся. Появились новые имена: Морозов Федор Максимович, Баранников Николай Кирсанович, Прасолов Федор Лаврентьевич, Батеенко Петр Алексеевич. К вечеру всего записалось 12 человек.

В тот воскресный вечер никто, конечно, не мог и предположить, у границ каких огромных исторических событий они стоят, участниками каких великих битв они будут. Никто не думал, что под боевым руководством Буденного вырастет из кавалерийского боевого отряда, зародившегося в станице Платовской, кавалерийский полк, бригада, дивизия, корпус и, наконец, знаменитая Первая Конная армия.

Филипп был уже почти у своей землянки, когда его кто-то окликнул. Оглянулся — Буденный. Пошли вместе.

— Ну, Филипп, большущее дело начали, — словно продолжая вслух свои думы, произнес он.

— Да еще как быстро и легко все вышло, — засмеялся Филипп.

— Советскую власть мы действительно установили быстро. Вот отстоять ее и упрочить будет куда сложнее, — ответил Семен Михайлович. — Борьба только начинается.

— Действительно, борьба-то только начинается, — сказал Филипп, крепко пожав руку своему боевому командиру. Про себя подумал: «Вся моя жизнь, Семен, прошла на твоих глазах — от рождения до германской войны. Ты знаешь меня с малых лет. Товарищами были наши деды, товарищами были отцы. Теперь и я постараюсь быть твоим верным товарищем и помощником».

Проснувшись на следующее утро, Филипп сразу вспомнил события минувшего дня. Несмотря на ранний час, Филипп сейчас же кинулся в станичное правление и первое, что заметил, — новую вывеску. Что делалось в соседних станицах, он не знал, но то, что в окружной станице Великокняжеской еще верховодил атаман, ему было известно.

Об этом как раз и разговаривали сейчас председатель станичного Совета Сорокин со своим заместителем Буденным. Были здесь и остальные члены Совета, было и много местных жителей.

— Ты, Семен Михайлович, личность в округе известная, уважаемая, — говорил Сорокин. — Ревком так считает, что тебе сейчас надо отправляться по хуторам, агитатором за Советскую власть. В бедноте мы не сомневаемся, беднота за Советы горой. Твоя задача, Семен Михайлович, колеблющихся на нашу сторону привлечь. Их ведь в наших местах много, они тоже сила, и надо, чтобы эта сила была за нас, а не за атаманов и генералов.

Буденный согласно кивал головой. Он и без Сорокина понимал, что правдивое, доходчивое слово к народу— сейчас самое главное.

— Ну, раз надо, так надо. — Буденный прошелся по тесной комнате. — Поеду бороться пока словесно. А ты, Филипп, — обратился он к младшему Новикову, — действуй здесь: продолжай записывать желающих в кавалерию, да не жди, пока придут, сам старайся… Агитация— дело нужное, а вооруженная сила тоже понадобится. Ведь богатеи нам войну объявят, это точно. И вот что, — продолжал он, просматривая коротенький список добровольцев, — завтра начнем занятия. Все должны быть в конном строю. И тебя назначаю моим помощником, по-полковому говоря — адъютантом. Согласен?

Еще бы! Филипп был безмерно счастлив. Адъютант! Помощник Буденного!

— Есть собрать всех, — так же четко, по-военному ответил Новиков. — Только разрешите уточнить: а как быть с обезоруженными?

— А что, прибавился разве кто? — живо заинтересовался Семен Михайлович.

— Приходил сегодня один, тринадцатый.

— Кто же?

— Мацукин просился, может, знаете, сапожника сын? Ему уж восемнадцатый.

— Ну и что?

— Парень хороший, только без шашки прибыл и без седла. Но конь вороной, замечательный.

— Был бы сам хорош да коня имел, остальное добудется. Принимай и таких, — улыбнулся Буденный. — И смотри: чтоб дисциплина была настоящая, революционная.

Ликвидированное накануне станичное правление для своих нужд — для почты, для посылки курьеров, для разъездов по хуторам — имело казенных лошадей. Тридцать лошадей содержалось в общественной конюшне, расположенной рядом со станичным правлением. Когда станичный атаман был арестован, Семен Михайлович тут же приказал установить у конюшни строгую охрану. Лошади были переданы в распоряжение конного отряда.

В первый же день добровольцы решили перейти на казарменное положение. Караульную службу несли строго, по очереди. Каждый сознавал свою ответственность и строго придерживался требований существовавшего тогда военного устава. Но вот удивительно: днем очередной доброволец отправился на пост и не обнаружил там часового. Подняли тревогу, кинулись на розыски пропавшего.

«Уж не казачьи ли это проделки?» — думалось всем. Подобрались, сняли часового тихо, а труп уволокли. От богатеев всего можно ожидать…

Но тревога сменилась возмущением, когда минут через сорок «часовой» как ни в чем не бывало появился в конюшне.

— И чего особого? — оправдывался часовой, когда добровольцы набросились на него. — Табак вышел, день ведь, ну я и пошел на базар за куревом.

— А ты знаешь, что за самовольное оставление поста полагается расстрел?

— Так это ж при царе было, а ныне свобода, — защищался боец.

— Что ж, по-твоему, если свобода, делай что хочешь? А что наш командир, Семен Михайлович Буденный, о революционной дисциплине говорил? Тебя к нам силком никто не тянул, а пришел — подчиняйся.