Олисов-младший был как есть деревенский — простой, как тяпка. Все проблемы привык решать напором и кулаками. Не закрадывалась в его простой одноклеточный мозг мысль о том, что можно действовать как-то по-другому.

— Как тебе в голову-то пришло говорить с наследницей? — в очередной раз задал вопрос Николай Петрович. Он понимал, что внятного ответа, конечно, не получит, но как следует пропесочить чересчур инициативного сыночка следовало. Чтобы в другой раз опасался лезть, куда не просят.

Сергей что-то промямлил. Под строгим взглядом отца вся его наглость и решительность куда-то улетучились. Он-то знал, каков Олисов-старший — такого лучше не злить. Это только кажется, что его старик такой мягкий и обходительный. Тем, кто не знал Николая Петровича могло показаться, что эта мягкость и интеллигентность признак слабости. Ан нет! Олисов-старший выжимал из людей все соки, использовал их, а потом выбрасывал, как ненужную тряпку. И при необходимости не брезговал любыми способами, лишь бы только добиться желаемого.

— В общем, так, — снова вздохнул Николай Петрович. — Вечером возьми пару ребят понадежнее, наведайтесь в Подстеново. Пошумите там, авось наследница напугается и сбежит.

Когда речь зашла о действии, Сергей заметно оживился и закивал головой.

— Но не переходить границы дозволенного! — предостерегающе поднял палец Николай Петрович. Он хорошо знал своего сыночка. Не переходить границы означало — пальцем не трогать. Вот попугать — это пожалуйста, это другое дело.

Олисов-младший метнулся за дверь, только след простыл. Видно, опасался получить нахлобучку еще за что-то.

— …А не напугается наследница, я сам с ней поговорю, — закончил Николай Петрович свою мысль.

* * *

Привычку разговаривать с самим собой — здесь в провинции умных собеседников днем с огнем не сыщешь — он приобрел с тех пор, как переехал в здешнюю глушь из Москвы.

В то время как его ровесники мечтали делать карьеру в столице, Олисов понял про себя одно: лучше быть большим человеком в деревне, чем маленьким — в городе. И приложил все усилия к тому, чтобы стать в провинции очень большим человеком. Обладая весьма скромным начальным капиталом, Николай Петрович привлек связи, в том числе и в криминальных кругах. А уж потом, встав на ноги, приложил все усилия к тому, чтобы сделать свой бизнес легальным. И вот теперь ему принадлежит половина местных земель. Две трети сельчан работают на его предприятиях. От одного его словечка здесь зависят человеческие жизни, и, чего уж греха таить, он наслаждался этой властью.

И только унылые развалины Подстенова торчали бельмом на глазу шаманихинского олигарха. Еще лет десять назад он присматривался и приценивался к поместью, но тогда оно было ему не по зубам. А сейчас, чуть обстоятельства поменялись, Подстеново перекупил у него заезжий Владимир Ремизов. Николай Петрович долго пытался узнать, кто он такой и зачем ему развалины. Расхаживал вокруг да около, предлагал сделку, пытался убедить продать Подстеново за бесценок, но приезжий оказался кремень и так просто не сдавался.

Пришлось вспомнить свои старые криминальные методы, припугнуть… да только кончилось все скверно: кто же знал, что у Ремизова больное сердце? Хорошо хоть у сына с приятелями хватило ума убраться из усадьбы и не наследить. А уж он, Николай Петрович, приложил все усилия к тому, чтобы замять дело. И уже потирал было руки, чтобы, словно наливное яблочко с блюдечка, взять долгожданный приз, но тут выяснилось, что у безвременно почившего Ремизова имеется наследница.

Ну ничего — Александра Сорокина, судя по всему, молодая глупая девка, уговорить которую будет совсем несложно. Капелька сочувствия, понимания и такта, намек на то, что содержание усадьбы потребует колоссальных финансовых вливаний, и вот уже наследница, ошеломленная ворохом свалившихся на нее проблем, с удовольствием подпишет договор продажи. Надо только набраться терпения и немного подождать.

Чего-чего, а уж терпения и умения ждать Николаю Петровичу было не занимать.

* * *

Несмотря на все ее опасения, три километра по грунтовой дороге не показались Саше непреодолимым препятствием на пути к цели. Она наслаждалась прогулкой и теплым весенним солнышком. Но когда дорога свернула в старый парк с разросшимися кустами и покореженными от времени деревьями, солнце скрылось, и девушка поежилась.

Несмотря на то что сейчас парк больше напоминал лес, кое-где можно было различить следы человеческой деятельности: из-за травы виднелись камушки, которыми были обложены аллеи, а на одной поляне среди давно не стриженных кустов виднелась статуя нимфы.

Наконец сквозь ветви деревьев Саша увидела впереди луг, а за ним старый дом. Это и была усадьба Подстеново. Девушка прибавила шагу — ее переполняло волнение и хотелось поскорее увидеть свое наследство.

«Умели же раньше строить!» — думала она, глядя на обветшавший, но все еще крепкий господский дом. Несмотря на то что на штукатурке кое-где имелись трещины, в целом он выглядел вполне надежным. Окна первого этажа закрыты ставнями, часть окон на втором этаже заколочена, но кое-где блестят стекла. Внезапно внимание Саши привлекли три окна на втором этаже в самом центре здания. Ей показалось, что она заметила там какое-то движение, девушка поспешила присмотреться пристальнее… и едва не ахнула, увидев возле окна силуэт женщины в белом платье!

Она даже остановилась на мгновение, протерла глаза. Но когда еще раз посмотрела на дом, в окне уже никого не было.

«Должно быть, померещилось, — успокоила себя саму Саша. — В оконном стекле отражалось солнце, а я уже вообразила себе невесть что. К тому же дом заперт, а ключи только у меня». Она похлопала себя по карману ветровки, который оттягивала тяжелая связка ключей. И снова вспомнились слова Татьяны Николаевны: «В Подстенове тебе бояться некого!»

Миновав луг (очевидно, когда-то это был газон, за которым тщательно ухаживали, но теперь природа взяла свое), Саша оказалась на территории усадьбы. Мельком заметила в зарослях бузины, молодых кленов и сирени какие-то хозяйственные постройки — это, видимо, были остатки знаменитой подстеновской оранжереи. Но все ее внимание сейчас было приковано к дому.

Так вот он какой, дом, который достался ей в наследство! Имение впечатляло. Двухэтажный особняк казался громадиной (очевидно, потолки в Подстенове были высоченные) и нависал над Сашей, как гора. Ей казалось, что дом, словно живое существо, рассматривает ее. При этом девушка не чувствовала никакой угрозы или страха, только любопытство.

Она нащупала в кармане ветровки ключи и нашла на связке тот, что подходил к двери. Дверь, кстати, явно была новая, а петли и замок как следует смазаны. Механизм работал исправно, и открылась она сразу. За дверью Саша обнаружила темный коридор, из которого едва заметно веяло сыростью и застоявшимся воздухом. Она вспомнила слова Татьяны Николаевны, прошла по коридору и повернула налево, а потом открыла очередную дверь и оказалась в просторной кухне. Включив фонарик на своем телефоне, Саша нашла в углу рубильник и сдвинула его. А потом нащупала выключатель. Под потолком загорались три лампочки, висящие на проводах (Татьяна Николаевна предупреждала, что ее отец только планировал отремонтировать кухню, но, к сожалению, не успел.)

«Он ведь умер здесь, в Подстенове, — некстати вспомнила Саша. — В зале. Уж не та ли это комната на втором этаже?»

* * *

От этой мысли холодок пробежал у нее по спине. Девушке стало неуютно в старом доме, захотелось выйти на улицу. Едва ли не бегом Саша выскочила в коридор… и возле входной двери врезалась в незнакомого мужчину.

Оба были раздосадованы и удивлены.

— Вы кто такая?! — спросил мужчина, потирая ушибленный подбородок.

— Это я у вас хотела спросить! — ответила Саша, которая больно стукнулась лбом. Морщась, она рассматривала незнакомца, так некстати оказавшегося у нее на пути. Пожалуй, немного постарше ее, рост выше среднего, загорелое лицо, двухдневная щетина на подбородке. Местный житель? Похоже на то. Одет так себе — джинсы потертые и заляпанные глиной, воротник рубашки помят, а из серого свитера кое-где вылезли нитки. На бродягу и пьяницу не похож и ведет себя уверенно.