- Ты не о Баташеве ли? - спросил он.

- О них, о них, барин, - кивнул Тришка. - Я ведь, барин, о чем. Хозяин тутошний, говорят, на девке дворовой женился - так сильно полюбил.

- Ах, вот оно что, - сказал Николай.

Точно, Катька Тришке нарассказывала. Небось, мечтала, чтобы молодой хозяин, Степан, в жены взял. А сама с Тришкой в слободу бегала. Ай, оторва.

- Точно, барин, как есть женился! - заверил Тришка, неверно истолковав иронию в голосе хозяина. И для пущей убедительности прибавил: - Матреной ее кличут.

- Матреной так Матреной, - покладисто согласился Николай, поудобнее устраиваясь на разогретом от солнца сиденье.

- Свезло, значит, Матрене этой, - подытожил Тришка. И прибавил изменившимся голосом: - Не то что другим.

- Каким другим?

Тришка, прищурившись, смотрел на тянущуюся через луг дорогу, точно ждал, не появится ли кто навстречу.

- Барин тут, говорят, гостей потешить любит, девок в дом с деревень окрестных набирает. А наутро этих девок в тамошнем пруду вылавливают.

- Брось, - недоверчиво сказал Николай. - Что за потеха такая - девок топить?

- Да никто их не топит, барин. Сами топнутся, сраму не вынесши. Черти ведают, что там с ними творят. - Тришка перекрестился. - Лютый барин тут, сказывают. Лютый.

Тришка замолчал. Николай мысленно повинился перед Катькой. Если уж баре тревожились из-за такого соседства, дворовой девке-то каково?

- А лопухи-то наши, барин, пожухли! - спустя несколько минут возвестил Тришка. - Эвон до рощи той докатим, так я там новых нарву.

До постоялого двора не доехали. На старом кособоком мостике, перекинувшемся через высохшую речушку, стряслась неприятность: проломилась одна из досок. Колесо брички провалилось в щель и застряло намертво. Николай, едва не вывалившийся прямо в сухое русло, кое-как выбрался на берег. Тришка ухватил лошадь под уздцы и принялся тянуть, но бричка не шелохнулась.

- Растудыть твою! - пыхтя, причитал Тришка. - От же привела нечистая!

- Подтолкнуть? - вызвался Николай.

- Подтолкните, барин! - взмолился Тришка. - А то ни в какую!

Ничего не вышло. Едва Николай ухватился сзади за ось, как под ногами угрожающе затрещали доски. Пришлось отступиться, чтобы не переломать ног.

- Что делать-то будем? - растерянно спросил Тришка, проводя пятерней по кудлатой русой голове. - За подмогой, что ли, идти?

- Куда мы пойдем! - отмахнулся Николай.

Дорога впереди раздваивалась: узкая тропа ныряла в лес, путь пошире петлей уходил в обход. А солнце уж опускалось за кромку деревьев, и из чащи к лугу сползалась темень.

За лесом верстах в трех от злополучного моста должна была находиться деревня. И рядом - усадьба Андрея Баташева. И кто знал, чего Николаю Овчинникову хотелось меньше - идти в темноте долгим путем в обход леса или углубляться в зловещую чащу. Близость лютого барина вселяла в сердце беспокойство, избавиться от которого в сумеречную пору оказалось не так-то просто.

- Останемся до утра, - решил Николай. - Еды у нас вдоволь - тетка только колодец нам с собой в дорогу не выкопала. А утром дойдем до деревни, попросим помощи.

- А ну как поедет кто? - Совестливый Тришка взмахом руки указал на перегороженный бричкой мост.

- Кто поедет, тот и поможет, - заявил Николай, снова осторожно взбираясь на мост и вытягивая из брички мешок с теткиными гостинцами.

Тришка барской решимости не разделял. Он привстал на цыпочках, вглядываясь в лесную тропу, словно в надежде, что станет светлее.

- А вдруг лихие люди набегут? - жалобно спросил он.

- А ты о лихих людях в этих краях слыхивал?

- Не, - признался Тришка. - Токмо...

И он запнулся, призадумавшись, как бы истолковать собственную тревогу.

- Откуда лихие люди на земле у такого барина, - процедил Николай. "Лишь бы сам барин не нагрянул" - прибавил он про себя, но вслух этого говорить не стал, чтобы не напугать Тришку еще сильнее. И когда тот предложил костер, от греха подальше, не разводить, чтобы дымом никого не накликать, охотно согласился.

Небо быстро темнело. Еле уловимый ветерок пригибал верхушки густых трав, и казалось, будто луг, склонив светлогривую голову, приглядывается к кому-то, приближающемуся из леса.

Тришка выпряг лошадь, стреножил ее и пустил пастись. Потом занялся ночлегом для барина и для себя: добежал до леса, наломал еловых лап и рысцой, то и дело оборачиваясь через плечо, прибежал назад.

- Что, лешего увидал? - попытался пошутить Николай, которому и самому было слегка не по себе.

Тришка торопливо перекрестился и раскидал еловые ветки по траве. Николай набросил на лапник чуйку и вытянулся среди высокой травы.

"И чего я всполошился?" - спрашивал он себя. "Мало ли про кого какие слухи ходят".

Наверное, истории о без вести сгинувших людях не казались бы такими правдоподобными и жуткими, не запомни Николай так живо то лицо, похожее на львиную маску, и пронзительный взгляд синих глаз. Наружность, конечно, и подшутить порой любит, и все же про одних подобным слухам не поверишь, а про других узнаешь - и рука сама тянется осенить крестным знамением.

Трава бесшумно покачивалась над головой, медленно растворяясь в чернеющей глуби неба. Ветерок вскоре стих, и даже лес в отдалении будто дремал в неподвижности. Веки потяжелели, и Николай сам не помнил, как его сморил сон.

Проснулся он, когда над ним сквозь стебли травы мерцали звезды. В первые мгновения он сам бы не мог сказать, что его разбудило. Сонно мигая, Николай поднял голову, и только тогда уловил странный звук, доносящийся неведомо откуда.

Это был тихий стон - не слабый изначально, но будто приглушенный расстоянием или какой-то преградой. Николай сел рывком, и в тот же миг рядом кто-то хрипло вскрикнул. В свете звезд над травой поднялась всклокоченная голова.

- Барин! - послышался жалобный голос Тришки. - Барин, ну и напужался-то я!

- Ты что это? - вырвалось у Николая. Отчаянно хотелось найти простое, обыденное объяснение происходящему - вроде ночного кошмара, заставившего Тришку застонать во сне. Но Николай уже понимал, что обмануть себя не удастся. Тришка медленно поднимался на ноги, а жуткий звук не смолкал.

Вокруг стонала земля.

- Ба-арин! - заблеял Тришка, пятясь к хозяину.

Николай вскочил. Луг мягко золотился в звездном свете. Лес застыл неподвижной темной громадой. И над всем этим полз тихий зловещий звук, словно поднимающийся из преисподней.

- Зверь? - как будто не своим, надломившимся голосом произнес Николай, уже понимая, что и это объяснение не сгодится: стон, полный отчаяния и тоскливого призыва, мог сорваться только с человеческих уст.

- А-а-а! - тоненько заблажил Тришка, валясь на колени и истово крестясь.

Николай сорвался с места и бросился к бричке. Скользнул по краю моста, едва не сорвавшись в темноте, ухватился за задок повозки, и, не обращая внимания на треск, рванул что было сил.

Без толку.

- Запрягай! - закричал Николай, вцепившись в спинку сиденья. - Живо запрягай, говорю!

Тришка вскочил на ноги. Никогда еще не доводилось ему запрягать лошадь так споро, да еще в потемках.

- Ну! - крикнул Николай, и, едва Тришка потянул лошадь вперед, налег на повозку со всей силой отчаяния.

Доски затрещали, полетели щепки, и бричка выкатила на уцелевшие доски.

Тришка метнулся было на козлы, но Николай за руку оттащил его обратно.

- Стой! Собери все! - крикнул он.

Собирать было особенно нечего: чуйка да рогожа. Но Николай не хотел оставлять здесь ни малейшего своего следа. Ему мерещилась какая-то невнятная когтистая тень с вытянутой клыкастой мордой, которая учуяла бы его и поползла вдогонку до самой Москвы, до уютного замоскворецкого домика с яблочным садом. Даже лапы еловые Николай разбросал ногами, и все это - под неумолчный тоскливый плач, дрожащий над ночным полем.

Забросив вещи на сиденье, Николай и Тришка запрыгнули в бричку так поспешно, точно стонущая земля обжигала им ноги. Под отчаянное тришкино "Н-но!" лошадь рванула с места.