- Пять. Сейчас бы уже исполнилось семь. Они двойнята. Линда и Джек.

Виктор устало взглянул в сторону сына. Почему-то боль потери не душила его, как прежде. Может, потому что адски болела нога. А возможно и потому, что появилось страшное осознание: ушедшим "до" повезло больше. Он с сожалением подумал о револьвере, лежавшем в правом нижнем ящике его стола. Когда умерла дочь, Виктор убрал его от греха подальше. Его пробирало до дрожи от мысли, что в следующий раз его может не оказаться рядом возле обезумевшей от горя жены.

Он пытался найти её в то утро, когда объявили эвакуацию, как, впрочем, и неделями раньше. Но спасение сына было значительно выше. Вероятно, она погибла, так и не очнувшись от наркотического дурмана, под прогнившей крышей какого-нибудь притона. Кто знает, что теперь было бы лучше...

17.

- Виновен!

Молоток судьи тяжким бременем обрушился на голову подсудимого, словно огромное дерево. Честер словно окаменел. Его кости раздроблены, сердце смято в лепешку. Кто он теперь? Безликая субстанция со стороны наблюдающая свое собственное бесцельное существование. Иногда люди умирают раньше своего тела.

Что было дальше? Озноб. Паника. А потом он привык к этим теням в своем подсознании. Постепенно они теряли свою безликость, вскоре Честер уже знал их всех по именам. И в каждом из них он находил себя. Вон его детство без матери. Одинокая, пугающая темнотой и сыростью комната. А здесь его страхи и переживания, когда он узнал, что должен стать отцом. Вот его попытки забыться, а рядом сволочизм, которым пытался отгородиться от мира в минуты страха. Где-то здесь и то мужество наряду с благородством, что просыпалось в нём, когда особенные глаза улыбались ему напротив. И сила, бурная, неконтролируемая, глупая, сметающая все на своем пути, но не лишенная справедливости. Он никогда не бил незаслуженно.

Джек, Виктор, Мэг, Харлоу, Дейл и Вэйн.

Следующая тень показалась ему особенно пугающей. Это его секрет. Секрет, о котором даже его память предпочитает немо молчать. Кто он? Он сам себе секрет...

Никто и никогда не узнает, что произошло. Даже он. Минуты затмения в мозгу принесли непоправимый вред. И лучше ему самому никогда не вспоминать, как он сделал то, что, увы, сделал. Реальность оказалась отвратительно ужасной. Он не мог сбежать от нее физически. Но его сознание не выдержало боли и отвращения. Произошел взрыв. Честер погиб вместе с погибшим для него миром. Жизнь обернувшаяся трагедией. Жизнь, ушедшая под откос. Забвение. Еле тлеющие огоньки образов в его сознании сужались, пока не сузились до размера игольного ушка, а затем исчезли. Тихо и безболезненно. Себя он хотел убить иначе.

Кислота вдруг вернувшейся памяти разъедала его сердце. Боль была невыносимой, но заслуженной. Честер хотел наказать себя и в тоже время не мог выдержать боли, разрывающей его душу и оттого предпочел физическую, испытывающую его плоть...

Жажда жизни - вот, что крепко приковывает нас к жизни. Но когда нити оборваны, отчаяние придает человеку особых сил наряду с безумием.

18.

Теперь Честеру пришлось вспомнить всё. Мгновения прошлой жизни песочными часами отмеряли ему время после.

Яркое солнце издевательски светило на бездыханную землю, подтрунивая над её гнойным смрадом. Полнота семи жизней и семи прожитых ролей, выживших в адской схватке со смертью, но оказавшихся совершенно бесполезными, впрочем, кроме одного - подведения итогов. Отвратная многоликость. Он болен, но той ли болезнью, что лечится эскулапами? Его болезнь проста. Да, это безумие. Чем иным может являться жизнь? Доблесть и цинизм, дурная сила и отважное благородство, падшая вера и святая невинность в ряду с секретом о котором лучше немо молчать.

Семь выживших отражений на дне его правого зрачка. И кто среди них он? А ведь как знать: они ли плоды его безумия или он их?

Они выжили в схватке со смертью, но проиграли в битве за жизнь. Их нет. Нет их жизней и страданий тоже нет. Так зачем им будущее? Да и возможно ли жить после смерти? Наверное, кто-то был прав, предположив, что ад есть, но ошибся, отделив его от рая. Какое блаженство можно воссоздать там, где нет прошлого, где всё потеряно и потеряны все кем жило сердце? Теория не доказана. И теперь лучшее для них, нет, не жизнь, а то, чего они наивно пытались избежать.

19.

- Кто он, Харлоу?

- Честер Рогби. Очевидный суицид, инспектор. Я и не знал, что ваш отдел занимается подобными делами.

- Ааа! Формальная бумажная канитель, в нашей стране даже псих не может умереть свободно.

- Он из тех, кто не осудим. Убил девушку, с которой сожительствовал, а сошел он с ума до или после, бог его знает. С такими никто не возится, обычно.

- Буйный?

- Да не особо. Странный, да. Считал зеркало над умывальником окном, а шторы никогда не открывал. По-моему он даже не подозревал, что в палате имеется настоящее окно. Еще кошку воображаемую то гладил, то пинал. У той девушки, к слову, тоже была кошка. Псих. Кто знает, что ему там мерещилось...

Инспектор Диксон безразлично посмотрел на собеседника. Очевидно, чтобы работать в такой богадельни, нужно быть либо психом, либо безнадёжно тупым.

- Он оставил предсмертную записку?

Медбрат порылся в кармане бездонного белого халата, выудив записную книжку, достал аккуратно сложенный пожелтевший лист, похожий на обрывок из школьной тетради, с нацарапанной кривым почерком корявой фразой: " У каждого свой апокалипсис".

20.

Эпилог

" Знаешь, Джесс, любимая, светлая моя малышка, сегодня небо особенно приветливое с утра. Когда тебе 60 ты замечаешь такие чудные мелочи. Прости, что от меня долго не было ответа. Надеюсь есть новости от малыша Честера, ох, парню под тридцать, но для меня он так и останется малюткой-крестником. Расскажи мне, дорогая Джесс, о его успехах.

Одиночество шальная штука, детка. Смирись. Неизбежное приходит со временем и прочно оседает в жизни. Первые полгода после смерти Пита, я всё еще справлялся о его делах в письмах к тебе, затем перечитывал, комкал листок и писал заново. Твой муж был удивительным человеком, и мне больно чувствовать твою тоску за ним. Джесс, сильная моя Джесс. Какая же ты мужественная!

Ты спрашивала, хорошо ли мне здесь? Конечно, душа моя. Здесь уютно и совсем не похоже на клинику, скорее на курортный пансион. Здесь я подружился на свое удивление с миссис Дейл, её сын солдат, редко навещает старушку, но она не сетует. Очень мудрая и спокойная женщина, жаль у неё неспокойно с сердцем и память часто подводит. У неё Альцгеймер.

Сейчас меня часто навещает племянник Освальд, сын моей сводной сестры Дороти ( моя мать имела интрижку с её отцом когда мне было десять, но ни я, ни Дора его в глаза никогда не видели). Освальд - историк и очень смышленый юноша, но слегка замкнутый и отрешённый. Однако мне всё равно кажется, что знаю я его очень давно. Кажется, он знает о всём на свете.