Степан слегка побледнел. Он никогда не молился богу, не очень верил, но все же проклятье казалось ему подобием колдовства, которое может наслать на человека разные неудачи и беды.
– Гришка Отрепьев привел иноземцев на Русь; его и народ проклинал, не то что попы! – словно защищаясь от обвинения, сказал Разин.
– Не бойся, сыне! Один патриарх проклянет, а другой патриарх святейший благословенье господне к тебе призовет... Иоасаф – патриарх боярский {Прим. стр. 163 }, неправдой он сел на престол, боярской корыстью да злобой. А с нами иной патриарх пойдет... Никон... – Василий понизил голос: – Нам с тобою к нему бы послов снарядить в заточенье да к себе залучить. Вот бы сила была... Бояре его от государя и от царевичей силой отторгли за то, что мужицкий сын. Государи церкви всегда на Руси из бояр – Колычевы, Романовы да иные. А святейший кир Никон – мордовский мужик!..
– А на что он нам надобен? – спросил Разин.
– Сила, сила в нем, Тимофеич! Народ весь к церкви прилежен. Затем я тебе говорю: с крестом да кадилом, в рясе поповской я тебе надобнее, чем с саблей.
– Ну, шут с тобой, – согласился атаман. – Сыщи себе рясу да крест, а не то я пошлю кого из робят тебе митру принесть от Иосифа; митрополитом наместо него тебя посажу.
Поп усмехнулся.
– Робенок ты, право! Ведь их патриархи лишь ставят – не князя, не воеводы! И сам государь не в силе митрополитов творить...
Разин качнул головой.
– Ну ладно, – решительно сказал он. – Ты пиши тому, прежнему патриарху грамоту, а я приберу казаков для такого дела, кто грамоту отнесет...
С того дня поп Василий стал постоянным советчиком Разина вместе с ближними атаманами. Нередко сидел он в Приказной палате, когда приходили крестьянские ходоки от крестьян из разных уездов. Он успокаивал их сомненья:
– Сам государь атамана Степана Тимофеича на изменных бояр призывает. Письмо ему слал от своей руки, – говорил поп.
– Что же он написал от своей руки? Ай бояр побивать?
– Всей Русью вставать на бояр, – сказал поп. – Да не то что письмо – дружбы своей и любви ради прислал государь, чего нету сердцу дороже.
– Дар великий? Перстень златой? – любопытствовали посланцы крестьян.
– Что перстень! После прислал от царского сердца с великой любовью, – таинственно шепнул поп.
– Неужто... сыночка?! – склонившись, спросил в изумлении крестьянин.
Поп только значительно двинул бровью и прижал к губам палец.
Крестьянин обрадованно перекрестился.
– Ну, господу слава! А мы-то тужили! – таинственно заговорил он. – Ведь бес их, бояр: у нас оглашали, что преставился в зиму царевич, и панихиды служили...
– Да ты не шуми, не шуми, ведь великое дело: сам государь патриарх святейший кир Никон его к нам привез от боярской злобы.
– И патриарх... с атама-ном!.. – изумленно воскликнул посланец.
Поп силой зажал ему рот и дернул его за бороду.
– Что ты хайло распахнул! – цыкнул поп, понимая, что нет на свете вещей, которые разойдутся в народе быстрее и шире, чем тайна.
– Да я разумею! – беззвучно шептал крестьянин. – Вот тот патриарх-то, знать, новый за то и грозился на нас...
– Ты покуда молчи, – сказал поп. – Как мы придем на Москву, так объявятся оба наши великие гостя, – добавил он.
– Чего-то ты вздумал, поп? – когда вышли посланцы, спросил Разин, слышавший эту беседу.
– Нам вверх по Волге идти. Так народ-то преклоннее станет, – сказал поп.
И вот два струга – один, обитый малиновым бархатом, и второй, обтянутый черным сукном, как шептали о них: «царевичев» и «патриарший» – стали на якорь невдалеке от астраханских ворот на Волге.
С других стругов никто не смел подниматься на оба пышно украшенных судна. На все вопросы о них не велено было ничего отвечать, кроме того, что на них «великие гости». Но народ сам слагал про них тайные сказки.
Степан предложил попу Василию представлять на струге самого Никона, благословлять народ.
– Не дерзну, сын мой, что ты! Нет, не дерзну. Слугою его на струге быть могу. Яства, питья святейшему относить, свечи перед иконами возжигать... А патриархом не смею аз, поп недостойный!..
И три недели спустя после взятия Астрахани за городом астраханские жители целовали крест на верность «великому государю Алексею Михайловичу, царевичу Алексею Алексеевичу, святейшему патриарху Никону и великому атаману Степану Тимофеевичу».
Ко кресту приводил Воздвиженский поп Василий.