— Бегут господа, — сказал Бардин и добавил доверительно: — Красные взяли Ростов.

— Откуда знаете? — спросил Василий.

— Сорока на хвосте новость принесла, — улыбнулся Николай Яковлевич.

Исчез из почтовой конторы меньшевик Кинг. Вместе с семьей и домашним скарбом его видели на вокзале. Куда девались его боевой дух и готовность «сражаться до полной победы»…

— И эти выметаются, — отметил Бардин, когда Василий рассказал ему, что и эсеры не вышли на работу.

Вскоре на подступах к городу послышалась орудийная стрельба, затем стали различаться пулеметные очереди. И вдруг все стихло.

Теплым мартовским утром 1918 года красные части вошли в Екатеринодар. Над городом стоял колокольный звон, на улицах звучала музыка, народ высыпал из домов.

Встретившись с Бардиным, Грабин поздравил его с победой и спросил, нет ли известий о судьбе большевика Карасева?

— Есть, — вздохнул Николай Яковлевич. — Белые увезли его с собой в качестве заложника.

Василию стало ясно, что Бардин — большевик, откуда бы ему знать о Карасеве?

— Скажите, — решился спросить Грабин, — а в партии большевиков есть простые крестьяне или рабочие?

— Не просто есть, а их большинство. Это партия рабочих и крестьян.

— И казаки есть?

— И казаки тоже.

— А что надо сделать, чтобы вступить в большевистскую партию?

— Надо изучить ее Программу и Устав. Это во-первых. Надо быть полностью согласным со всем, что в них написано. А уж после этого написать заявление.

— Куда, Николай Яковлевич?

— В партийную организацию. Заявление будет рассмотрено, и вопрос о приеме решится большинством голосов.

Разговор на том и закончился, но через несколько дней Бардин протянул Грабину небольшую книжечку.

— Что это? — спросил Василий.

— Программа партии. С трудом раздобыл.

Вернувшись домой с работы, Грабин раскрыл книжечку. Но с первых же строк понял, что ему не хватает грамоты, чтобы полностью вникнуть в смысл написанного. В брошюре было не так уж много иностранных или ученых слов, но речь шла о таких понятиях, для усвоения которых у Василия не было нужного политического кругозора. Да и жизненный опыт был не так уж велик — станица, мельница, почта. А речь шла о переустройстве не только целого государства, а всего мира.

— Ну как, усваивается программа? — поинтересовался Бардин через некоторое время.

— Усваивается, но тяжело, — признался Грабин и добавил: — К тому, чтобы отнять у Федоренко мельницу, я подготовлен, а строить новое общество нужно людям грамотным.

— Это мне нравится, правильно мыслишь. Программа — не стихотворение, ее мало изучить, ее надо сердцем понять.

Общеобразовательные курсы продолжали работать, и Василий поступил сразу в четвертый класс. Кер-Оглы по-прежнему оказывал ему помощь. Заниматься приходилось не только вечерами, но и по выходным дням.

Продвигалась вперед работа по изучению Устава и Программы партии. Чтобы облегчить эту задачу, Грабин в блокноте небольшого формата написал конспект, кратко изложив основные вопросы и положения этих документов. Постепенно многое из того, что раньше вызывало затруднения, становилось понятным. Даже обидно было, почему не разобрался сразу, ведь все так просто, все взято из жизни.

Легче было с программой-минимум. Свержение царя. Это уже выполнено. Установление восьмичасового рабочего дня. Тут все ясно. Зато над программой-максимум пришлось поработать. Уже само слово «максимум», не встречавшееся Грабину ранее, требовало разъяснений. Помогал Бардин. Он мог каждый вопрос изложить своими словами, доходчиво и просто.

— Со временем поймешь и максимум, и минимум. Сердцем поймешь и разумом, — говорил Николай Яковлевич. — Человек ты наш, сознание у тебя пролетарское. Я бы тебя сегодня в партию рекомендовал. Но есть одно обстоятельство. — Бардин понизил голос до шепота: — Постарайся, Василий, пока не говорить о вступлении в партию. И в конторе должны меньше знать, что ты заодно с большевиками. Со мной тоже на людях встречайся реже.

— Почему? — удивленно и испуганно воскликнул Грабин.

— Дело серьезное. Положение на фронте, к сожалению, тревожное. Не исключено, что Екатеринодар придется оставить. И тогда нам нужен будет свой человек в почтовой конторе.

— Но разве я смогу?

— Сможешь, если не испугаешься. А главное — ты вне всяких подозрений. В партии не состоишь, занят учебой, стремишься к повышению.

— Я не стремлюсь.

— Знаю и верю, но многие считают, что рвешься в высшие круги. Пусть думают так, меньше подозрений.

— Но у меня брат Дмитрий в красногвардейском отряде.

— Об этом молчи. Может, не докопаются.

— А разве вас, Николай Яковлевич, не будет в городе?

— Буду, и на почте буду, но один человек в поле не воин.

Прошло немного времени, и предсказания Бардина начали сбываться. Красногвардейские части отступали, войска белых подошли к городу. В эти дни у Грабина состоялась еще одна встреча с Бардиным.

— Ты не смущайся, что пока не член партии. Все, что я скажу, считай партийным поручением, — предупредил Николай Яковлевич и начал давать указания: — На телеграфе новый сторож. Если он зайдет в ваш отдел по какому-либо вопросу, считай это сигналом. У сторожа есть потайная комнатка, там и будем собираться.

— А что делать-то надо?

— Молодой ты, Василий, поэтому торопишься. А в нашей работе спешить не рекомендуется. Будем служить, как служили.

Полки белых подошли к Екатеринодару и начали штурм города. На помощь красногвардейцам вышло почти все население. Одни сражались с оружием в руках, другие подвозили снаряды, третьи перевязывали и эвакуировали раненых. Грабин решил присоединиться к отряду, в котором служил брат Дмитрий. Но Бардин разубедил его:

— Что ты будешь делать? Стрелять не умеешь. Штыковому бою не обучен. Окопаться, как надо, не сможешь. Тебя подстрелят в первые же минуты. А в конторе ты нужен не меньше, чем на поле боя.

— Ну, скажете тоже, — недоверчиво возразил Василий.

— Да, да. Если нам удастся, например, задерживать срочные телеграммы белых, они не смогут связаться со своими. Начнется путаница, неразбериха. Такая помощь нашим необходима.

Несколько дней защитники города отражали беспрерывные атаки. Но силы были неравными. У обороняющихся не хватало орудий и снарядов, они были плохо обучены. А против них шли кадровые полки, порой целиком состоявшие из офицеров царской армии, снабженные иностранным оружием. Город перешел в руки белых.

На улицах появились автомобили в сопровождении конной охраны. В ресторанах кутило офицерье. В парке гуляли богато одетые дамы. Среди военных было много иностранцев. Встречались даже шотландцы в клетчатых юбочках. В почтовой конторе, правда, все оставалось на своих местах.

Выбрав удобный момент, Бардин предупредил Василия:

— Остерегайся почтальона Жданова. Есть сведения, что он согласился стать осведомителем. Завелся в конторе и еще один паразит, но пока мы не знаем его. Будь осторожен. Учебу на курсах не бросай. Все должно оставаться, как было, чтобы не возникло никаких подозрений.

— А задание?

— С заданием не торопись. Всему свое время.

У войскового собора появилась географическая карта, на которой с помощью шнура обозначалось положение белых армий. С каждым днем шнур поднимался выше, подтягивался к самой Москве, обтекал ее. Грабин всегда смотрел с болью в сердце на эту карту. Ему казалось, что враги именно этим шнуром хотят задушить революцию.

Почта работала напряженно. Все письма, куда бы они ни были адресованы, первым делом доставлялись в цензуру. Оттуда после тщательного просмотра они поступали на почту, где их сортировали, упаковывали и после этого доставляли на вокзал к поезду. Военная корреспонденция учитывалась и в штабах, и в цензуре, и на почте. Задержка такого письма была делом весьма рискованным. Но Грабину по заданию Бардина приходилось не раз идти на такой шаг. Откуда-то Николай Яковлевич узнавал о наиболее важных пакетах и своевременно передавал Василию сигнал: такую-то депешу надо задержать на сутки, а иногда и на двое.