— Что за радость читать о нем, — отвечала его жена, — он был ужасно воспитан. Впрочем, в книге это, наверное, не так заметно.
— Моя жена из тех несчастных людей, которые не умеют читать, — объяснил пожилой господин без тени улыбки. Перехватив озадаченный взгляд Родни, пожилая дама смеясь запротестовала. — Фактически так оно и есть, — продолжал пожилой господин, — до самой старости она отказывала себе в этом удовольствии. Я же, когда был в твоем возрасте, бредил героями своих книг, как и ты, разумеется. Помню, я неделями воображал себя д’Артаньяном, этим великим гасконским пройдохой. Наверно, именно тогда я и решил отрастить себе эти усы. Причем, знаешь, мой д’Артаньян вел себя иначе, чем в книге. Я, например, всегда в последний момент спасал миледи от плахи. Существо она была не самое добродетельное, я понимаю, но долг мужчины — помогать красивым женщинам, когда им грозит опасность.
— А помните, как миледи соблазняет Фелтона? — спросил Родни.
— Еще бы не помнить, — ответил пожилой господин и покосился на жену, лицо которой выражало живейший ужас. — Можешь не смущаться, дорогая, наш юный друг употребил слово «соблазнять» в самом общем смысле, в значении «уклониться от долга», только и всего. Впрочем, есть одна книга, которая моей жене нравится, — теперь он опять обращался к Родни, — наши внуки прошлой зимой прочли ей «Ветер в ветлах». Нетрудно догадаться, что она влюбилась в Жаба.
— Неправда, — возмутилась пожилая дама, — он просто отвратителен.
— Ну что вы, — позволил себе не согласиться Родни, — он славный и добрый, только хвастун.
— Вот именно, — поддержал его пожилой мужчина. — Никто из нас, увы, не лишен недостатков, даже ты, моя дорогая. К тому же он был из первых автомобилистов, хотя я не уверен, можно ли поставить это ему в заслугу. Во всяком случае, к педагогам он относился с нескрываемым пренебрежением, которое наш друг наверняка разделяет. — И он, от души смеясь, процитировал — «В Оксфорде много ученых мужей соображают не слабо…»
— «Но всем им, конечно, весьма далеко до умнейшего мистера Жаба», — закончил Родни и тоже засмеялся. Однако веселость его как рукой сняло, когда пожилая дама спросила:
— Ты, должно быть, тоже много читаешь своей маме вслух?
Родни помолчал, прежде чем ответить.
— Да, — сказал он наконец. — Понимаете, у меня мама инвалид, она нуждается в моей помощи.
— Ты настоящий сын, — сказала пожилая дама. — Скажи, а чем занимается твой отец?
— Папа адвокат, — ответил Родни. — Бедный папа, — добавил он и глубоко вздохнул.
— Такой маленький мальчик — и так тяжко вздыхает! — сказала пожилая дама.
— Я просто подумал, как тяжело бывает, когда люди не понимают друг друга. Папа ведь, в сущности, человек очень добрый, но его раздражает, что мама все время ворчит. Он никак не хочет понять, что это у нее от непереносимой боли. Наверное, поэтому он и запил. Когда он приходит пьяный, он ругает маму нехорошими словами, а мама плачет и говорит, что лучше умереть, чем так жить.
— Не расстраивайся, малыш, — сказала пожилая дама, — имея такого сына, ради одного этого стоит жить.
— Папа тоже так считает, — Родни окончательно вошел в роль, — нам с ним очень здорово вместе, когда мы бродим за городом или по берегу моря. Чего он только не знает, и про птиц и про рыб. С ним так интересно. Если бы мама видела его в эти минуты! Вы знаете, я все думаю, что я просто обязан помочь им понять друг друга — ведь, кроме меня, некому.
Все это время пожилой господин что-то чертил тростью по гравию. Наконец он поднял голову, окинул Родни насмешливым взглядом и сухо произнес:
— Помочь людям понять друг друга может оказаться не так-то просто.
Изобразив на лице трогательное смущение, Родни ответил:
— Я знаю, это будет нелегко. Ведь я еще маленький.
Пожилой господин поднялся, потрепал Родни по плечу и сказал уже мягче:
— Я бы на твоем месте так не огорчался. Взрослые народ чудной — сегодня они ссорятся, а завтра мирятся, Ну-с, дорогая, нам пора, — добавил он.
Пожилая дама наклонилась, поцеловала Родни в лоб, затем достала из сумки визитную карточку.
— Если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, вот мое имя и адрес, — сказала она. — А ты все-таки большой молодец, так и знай!
Родни опоздал к чаю, но миссис Брент, казалось, и не заметила этого. При виде ее он вдруг вспомнил, что соврал священнику, и ужаснулся, не звонила ли миссис Картрайт. Однако лицо матери, как он ни всматривался в него своим опытным глазом, бури не предвещало, и он по привычке успокоился. «Кажется, пронесло, — подумал он. — Господи, — шептал он себе под нос, — больше никогда не буду врать, только бы на этот раз обошлось».
Он обратил внимание, что на маме черное платье, схваченное на плече бриллиантовой булавкой, и черная шляпа с перьями, завивавшимися над ухом. Значит опять уходят. За все каникулы они всего четыре раза оставались вечером дома, но и тогда звали к себе гостей, так что ему приходилось ужинать одному. И почему они совсем не разговаривают с ним? Еще мама, бывает, поговорит, да и то когда больше не с кем. Обычно, когда они оставались одни, она говорила: «Господи, неужели мы одни, даже не верится. Наконец-то можно дух перевести. Слушай, Родни, ты бы занялся своим делом, а то я хочу все закончить к папиному приходу, а ты меня отрываешь». Сегодня вечером пришла тетя Айлин, и мама, естественно, разговаривала с ней. «Вот такая собеседница маме и нужна», — подумал Родни, исподтишка поглядывая на круглое, бледное, словно раз навсегда удивившееся лицо тетки, на ее приподнятые брови, полураскрытый рот и огромные серьги, позвякивающие в такт восхищенным возгласам: «Да что ты?!», «Не может быть!».
— Нет, правда, Айлин, она, наверное, выпила лишнего, — говорила мать. — Играть она никогда толком не умела, но пойти до пяти в старшей масти после первого выигранного гейма, когда у тебя на руках нет даже двух старших онеров, это уж слишком! Дерек был в ярости. Я дала ему слово больше никогда не ходить к ней. А с другой стороны, разве можно к ней не ходить, когда она в свое время так помогла нам с талонами на бензин?!
— Какой кошмар, Вера, — ужасалась ее невестка.
— Не говори. Другое дело, что по сравнению с Дереком здесь вообще никто не умеет играть в бридж. Ты бы видела выражение его лица, когда эти дамочки лепят ошибку за ошибкой. Ну ничего, все равно — скоро лето, опять крикет, теннис, не до бриджа будет. Кстати, ты знаешь, на Лондон-роуд открылся новый ночной клуб.
— Да неужели? — дежурно отозвалась Айлин, — а я и не знала.
«Что ты вообще знаешь», — подумал про себя Родни.
— Представь себе. И говорят, там очень весело. Сегодня мы поедем туда прямо от Грэхемов. Дерек давно мечтает как следует потанцевать. Он ужасно любит старомодные танцы. Так что, как видишь, летом у нас дел хватит. Кстати, очень может быть, что в конце августа мы поедем за границу. Дерек говорит, что при желании можно будет обойти валютные ограничения.
— Как я рада за Родни, — сказала тетя Айлин.
— Видишь ли, дорогая, — возразила ей миссис Брент, — я, честно говоря, считаю, что брать мальчика с собой было бы безумием. Сама подумай, что ему делать в Париже на каникулах, и кроме того, он нам будет мешать. Нет уж, уволь! Классный наставник интерната в Аппингеме пошел мне навстречу, он не возражает, если Родни приедет за две недели до начала занятий. К этому времени съедутся уже многие мальчики, так что скучать ему не придется.
— Мамочка, прошу тебя, — взмолился Родни, — не отдавай меня в интернат на каникулы. Мне будет там плохо, я знаю.
— Не понимаю, почему столько эмоций. Не в тюрьму же мы тебя, в самом деле, отправляем. Познакомишься с ребятами, осмотришься, привыкнешь и к началу учебного года будешь чувствовать себя как дома.
— Может, пускай Родни поживет у меня, — и тетя Айлин скорчила племяннику трогательную гримасу, — мы с ним не пропадем, правда, Родни?
— Вот видишь, Родни, можешь поехать к тете Айлин, хотя мне все же кажется, что разумнее провести это время в интернате с ребятами.
