Дженни совсем запыхалась, едва поспевая за Питером, а он все ускорял шаги. Внезапно она со всего размаху опрокинулась в густой папоротник, росший у дороги.
— Стой, Питер, остановись!
Питер замер, стоя над ней; она подняла руку и притянула его к себе, на себя. Ее губы крепко прильнули к его губам, руки оглаживали ему голову, плечи, спину, лаская его, усмиряя. Понемногу гнев его иссяк, напряжение прошло, и он тоже привлек ее к себе.
Перевод М. Кан
Сестра-патронесса
Ей хотелось, чтоб Клер застала ее спокойной и праздной, на лужайке, в шезлонге, готовой уютно, прелестно пробездельничать весь этот первый день встречи, но она не успела даже расставить гладиолусы в холле, а за окном уже гравий зашуршал под колесами. Она в ужасе оглядела хаос поломанных стеблей, красных сбитых цветков, мокрую газету на овальном столике. В общем-то, они с Джилиан этим летом управлялись с хозяйством еще до одиннадцати и нежились на пляже — для виду только прихватив с собой книжечки, — а то с легким сердцем сидели на крыльце, не торопясь штопать груды Робертовых носков; а сегодня, конечно, все пошло кувырком, хоть они позволили себе не по две, как всегда, а только по одной сигарете над остатками завтрака. В основном, конечно, это от волненья, ее трясло, как перед выходом на сцену. Ни двадцать лет счастливого брака, ни материнство, ни вдовство не отучили ее робко обожать Клер, неуклюже преклоняться перед ее тонкостью и обаянием. Рука сама потянулась поправить нижнюю юбку, пощупать заколку, а взгляд в зеркало, на шелушащийся от загара висок и неопрятно повисшую прядку, пегую от седины и солнца, вдруг вернул ее к той давней школьной форме мешком и простым перекрученным черным чулкам — будто снова она в Пэйнтоне, в спальне и прибирает платья и косметику, разметанные унесшейся вихрем сестрой, и снизу, с террасы летит ее стрекот и в ответ дружный хохот обожателей, папиных гардемаринов. Но вот память без всякой паузы обернулась явью, Клер вышла из машины, и те же, ничуть не изменясь с годами, звенели в ее голосе оживление и привычка покорять сердца. Всполошенная, красная, она бросилась на крыльцо ее встречать.
— Мэри, миленькая! — кричала Клер, тиская горячее, плотное тело сестры, потом отвела на отлет руку, не выпуская ее плеча, и разглядывала придирчиво, но нежно.
— Какой ужас, Мэри, ты раздобрела, — сказала она и, комически округлив глаза, повернулась к племяннице — И как только ей удалось, а? Так расплыться, когда человечество голодает?
— Это не от переедания и лени, — буркнула Джилиан чуть слышно. Ее ужасно злила тетка, еще больше злила собственная застенчивость. — Мама целые дни на ногах.
Клер изобразила улыбку, которая у нее назначалась для не вполне уловленных слухом реплик молодежи.
— Но здесь ты, по-моему, как раз на месте, а, Мэри? — И она засмеялась. — Я лично в жизни не видывала таких толстух, какие набились в Дидкоте. Одна кошмарная жирная старуха буквально нависла надо мной, прямо щекотала бородой, дышала на меня пивным духом. Вылитая тетя Ивлин.
— Ой, ну что ты, Клер! — ужаснулась Мэри. — От тети Ивлин никогда не пахло пивом.
— Уж лучше бы ты, миленький, не защищала всех этих мертвых старых уродов. Твоя бабка Ивлин, — это относилось уже к Джилиан, — была ужасающая святоша и портила жизнь всем, кто позволял, то есть тебе, Мэри, и сильно зажилась на свете. Да, ей бы умереть пораньше, Мэри. Помнишь, как она тебя замуж не пускала, чтоб было с кем в дурачка играть.
Мэри засмеялась счастливо, она всегда бывала безмерно благодарна сестре даже за косвенные похвалы.
— Ты, наверное, замучилась, Клер, — сказала она и тотчас устыдилась, что допустила некое несовершенство в таком изящном стройном создании с гладкой кожей и глубокими серыми глазами, очаровательном и в свои пятьдесят лет.
— Да, я последнее время страшно извелась с этим магазином, — отвечала Клер. — Доктор Редман даже чуточку встревожен, что я переутомилась и совершенно не сплю. — Но удовлетворясь метнувшимся в глазах сестры испугом, тут же добавила: — Благодаря тебе меня ждет дивный отдых, и давай не будем его отравлять такими разговорами.
— Ох, Клер! Благодаря мне! — выговорила Мэри сдавленно и торжественно. — Ну что ты такое говоришь! — Когда она сопоставляла жизнь Клер со своей собственной, ее всегда жег стыд, будто тут перевернуты вверх дном все понятия о справедливости. Рядом с рухнувшим браком Клер (эти жуткие женщины, и мерзости развода, — и бездомность, бесприютность, скитания по захудалым гостиницам, героические попытки поправить дела этим магазином) — собственное благополучие представлялось ей бессовестным, а вспоминая небольшие суммы, которые она от случая к случаю подбрасывала сестре, она мучилась от стыда.
— Господи, да мы целый месяц только о твоем приезде и говорили, ведь правда, Джилиан? — крикнула она.
Тут уж и Джилиан стало стыдно, что надулась при виде длинного желтого с подбитыми боками полотняного платья, из-за которого они с мамой сразу показались двумя пугалами; в конце концов, тетя Клер просто молодец, раз не падает духом во всех своих передрягах.
— Мама с Робертом целый месяц только и думали, как тебя встретить, — сказала она.
— Ну, а ты, Джилиан? — спросила Клер; она не могла потерпеть инакомыслия.
— О, Джилиан о себе не станет распространяться, от нее не дождешься, — сказала Мэри, — она от радости всегда немеет.
— Не в тебя пошла, получается? — засмеялась Клер и в царственном порыве расцеловала обеих. — Ах вы мои душеньки, — сказала она.
Клер сидела на постели и курила, а сестра разбирала чемоданы, вынимала оттуда ее платья — совсем как в старые времена.
— Розы мне поставила, — сказала она. — Мэри, миленькая, эдак ты меня совсем разбалуешь. Не забудь, я сейчас от знаков внимания как-то отвыкла.
— Ах, Клер. — И Мэри застыла, сунув уличные туфли на туалетный столик. — Может, все бросишь и переедешь к нам?
Клер вытянулась на постели и пускала дым в потолок. В общем-то, к тому, вероятно, и шло, но пока она еще держится на подачках, можно позволить себе трезво смотреть на вещи.
— Мэри, — засмеялась она. — Ну, ты у меня все та же! Сентиментальная моя дурочка! Да мы бы через месяц перегрызлись. — И резко переменила тему: — Как Роберт?
— О, прекрасно, — сказала Мэри. — Сегодня его нет, потому что он в Оксфорде, он устный сдает, но завтра же он, конечно, примчится. Руководитель на него не нахвалится. Насчет диплома с отличием мы боимся даже загадывать, но…
Клер встала и принялась краситься.
— Да, экзамены, это конечно, — выдавливала она толчками, округляя под карандашом губы. — Ну, а как насчет девушек? Есть у него кто-нибудь?
— По-моему, особенно никого, — сказала Мэри, — он же так много занимается.
Клер обернулась с хохотом:
— Особенно никого! Ой, Мэри, ну ты просто как наша мама! Да кому это нужно? Ему бы разбивать сердца направо и налево. — И глядя на улыбку Мэри, протянула — Ты ведь его при себе не держишь, да, Мэри?
— При себе?
— Ну, миленький, есть у матерей такая манера, и ничем хорошим это не кончается.
— По-моему, я ему не мешаю. Нет, правда! Он в эти каникулы и дома почти не бывал.
Клер села к трюмо и стала чистить ногти померанцевой палочкой, зорко следя тем временем, как в зеркале отражение сестры аккуратно складывает блузку.
— Но ты этим недовольна, да, Мэри, ну сознайся?
Лицо Мэри отразило тревогу; ее всегда ничего не стоило смутить.
— Конечно, нам его не хватает, Джилиан немножко скучно.
— А, Джилиан! Вот именно, — сказала Клер.
Мэри сразу перешла к обороне.
— А что? Ну да, Джилиан с Робертом очень любят друг друга.
— Знаешь, Мэри, если б не в твоих устах, это б звучало, извини, даже как-то нехорошо. Джилиан всего семнадцать, и с какой радости молодой человек будет проводить все дни с младшей сестрой?
— Да, я сама знаю, — сказала Мэри. — Но кто-кто, а Джилиан никому не станет навязываться, она потрясающе независимая.
