Андреас похолодел от разочарования. Он тянет, дергает, и наконец леска опять свободно наматывается на катушку, а из воды появляется блесна и тащит за собой шлейф из зеленых водорослей.

Только бы Мум и Па не смеялись!

В лодке все тихо. Андреас снимает водоросли с крючка и снова забрасывает блесну. И еще раз. Все напрасно. На десятый раз, наматывая леску, он чувствует на полпути Сопротивление. На этот раз должна быть рыба, щука!

Блесна появляется на свет божий — на крючке барахтается окунь. Его чешуя блестит, большой колючий спинной плавник топорщится от страха.

В нем, вероятно, не меньше фунта. Прекрасный улов.

— Еще две такие, и мы с ужином, — говорит Мум, радуясь возможности хоть что-то сказать.

Андреасу повезло, в прошлом году он был бы до смерти рад.

Поплавок Па уходит под воду.

Только бы, только бы не большая щука!

Па вытягивает удочку. Лещ! Грамм на сто пятьдесят.

Настроение у Андреаса улучшается. Почему? Потому что Па не поймал щуку.

Неужто он хуже других людей, или иногда все так думают? А как это узнаешь? Никто, если даже так подумает, не скажет об этом. Но самые лучшие люди наверняка те, которые могут сказать все, что думают, и при этом им не будет стыдно.

Вдруг спиннинг дергается, чуть не выскальзывает у него из рук. Леска натягивается. Клюнула! Леска бегом бежит с катушки, рыба тянет ее за собой в озеро. Андреас забывает дышать.

Он должен обуздать рыбу и потому отпускает леску, пока она вновь туго не натягивается.

— Щука, — шепчет Андреас.

— Спокойствие, — говорит Па, — ты ведь еще не знаешь, что там попалось.

— Щука, — повторяет Андреас, который весь покрылся гусиной кожей. Он подтягивает рыбу поближе к лодке.

— Медленнее, медленнее, — говорит Па. — Помочь тебе?

Андреас качает головой.

— Щуки такие костлявые, — говорит Мум.

Как Андреасу хотелось бы сейчас быть одному! Щуки, видите ли, костлявые! «Помочь тебе?» «Медленнее, медленнее».

Он крутит катушку, укорачивает леску. Рыба неистовствует, но Андреас ее еще не видел. Он ослабляет леску, боится, что иначе рыба сорвется.

И опять натягивает, пусть рыба сперва устанет бесноваться.

Андреас отпускает леску ровно настолько, чтобы чувствовать, как рыба борется за свою жизнь. Как он ее поднимет на борт? Сколько она может весить? На крючке она кажется большой и сильной.

Снова Андреас укорачивает леску. И тут он в первый раз видит ее. Это щука — большая щука фунтов на пять весом! Но лучше сдержать нетерпение, у нее еще слишком много сил.

— Сынок, не надо так волноваться, — говорит Мум.

— Укороти еще немного леску, — советует Па.

Андреасу хочется лягнуть их.

Рыба в пяти метрах от лодки… в трех… в одном.

Теперь Андреас пытается вытащить ее из воды, леска натягивается, удилище гнется, у Андреаса дрожат колени.

Он даст рыбе еще поводить. Вот только сосчитает до сорока. Но может быть, рыба в своей борьбе за свободу все больше и больше освобождается от крючка? Может быть, Андреас чересчур осторожен?

Он сосчитает только до двадцати.

Андреас начинает считать. Подходя к десяти, замедляет темп, потому что очень уж он зачастил. Восемнадцать, девятнадцать, двадцать.

Андреас вытаскивает рыбу из воды. Он видит плоскую голову, широкую раззявленную пасть, острые, внутрь растущие зубы. Вот щука уже вровень с бортом. Еще один крохотный поворот катушки.

Андреас вскрикивает. В самую последнюю долю секунды щука сорвалась с крючка.

Андреас съежившись сидит в лодке. Бледный как полотно, он повернулся к родителям спиной. Больше всего ему хотелось бы сейчас куда-нибудь забиться, в какие-нибудь кусты, в нору, куда-нибудь в темноту, где он был бы один.

Он слышит, как Па освобождает из-под сиденья камыши.

Не оборачиваясь, он проделывает то же самое. Сломанные и разодранные, свисают над водой камышовые головки.

Па садится на весла. Все молчат.

Равномерно и быстро скользит лодка.

— Я пристану у Пастушьей горы, — говорит Па.

Там, где озеро сужается, висят рыбацкие верши. Есть только одно место, где можно проплыть, не задев их.

— Анди, я правильно гребу? — спрашивает Па, который сидит спиной к вершам.

— Возьми левее, — говорит Андреас.

— Спасибо, сынок, — отвечает Па.

У Пастушьей горы Па без помощи Андреаса привязывает лодку.

Андреас поднимается на гору в двух шагах позади родителей.

— Жаль, что дрок опять померз, — говорит Мум.

— Что мы будем делать вечером? — спрашивает Па.

Пусть себе родители разговаривают. На вершине Пастушьей горы дует ветер. Три озера искрятся внизу среди волнистой земли. Очень ясно видна деревня: соломенная крыша Кому-рыбы, рядом замшелая черепица на доме фрау Шрайбер, а дальше дом Кербе.

— Широкий обзор, — говорит Па.

— А мне всего милее покой и красота, — говорит Мум.

Андреас не говорит ничего.

Мум протягивает ему кулек с конфетами.

— Самые вкусные — красненькие.

— Красных осталось только две, — говорит Андреас.

— Вот и съешь их, — говорит Па.

С горы Андреас идет впереди родителей.

У подножия Пастушьей горы лежит большой расколотый камень. Там Андреас в прошлом году нашел веретеницу. Глубокая трещина в камне — не природное явление. Андреас, как и все в деревне, знает историю этой трещины. Камень, который не под силу поднять и десяти мужчинам, несколько веков назад обрабатывал один каменотес. Сперва он проверял, с какой стороны лучше откалывать от камня тяжелые глыбы и куда им лучше падать. Потом делал на камне насечки, одну за другой. В каждую насечку он вбивал по сухому липовому колышку. Потом начинал поливать эти колышки водой, и они так разбухали, что буквально рвали камень на части. Но на этот раз каменотес просчитался. Глыбу разорвало не так, как он предполагал, и она уже ни на что не годилась.

Андреас смотрит на камень, который лежит на этом месте уже триста лет. Может быть, каменотес вбивал колья в 1665 году? Испугался он, когда камень так неожиданно разорвало? А если он был крепостным, то, значит, его наказали? Андреас часто задается вопросом, для чего тогда использовали камень и почему этот уже ни на что не годился.

Но этого никто не знал.

На пейзаж у подножия Пастушьей горы Андреас сегодня смотрит без всякой радости и в красных конфетах чувствует привкус щуки.

Андреас кладет руку на камень. Вот здесь его касалась рука каменотеса.

Щука оказалась еще меньше, чем невзрачная плотвичка.

Андреас поджидает родителей.

— Можно мне на весла? — спрашивает он.

Обратно они плывут по озеру Гольден. Андреас намечает себе цель и держит курс строго на эту цель, ведь при гребле легко потерять направление. Лодка входит в канал, соединяющий Гольден с Тарновским озером.

Длина этого канала — сто метров. Если бы рыбаки его не расчищали, он бы уже зарос камышами.

И даже когда на озере волнение, в канале — штиль. Дно его сплошь покрыто водорослями. По поверхности плавает лягушачья икра. Пахнет гнилью. Птицы живут здесь тысячами, и нередко на них сверху камнем падает орел.

Приблизительно такими представляются Андреасу реки в девственных лесах.

Канал слишком узкий, чтобы грести. Андреас стоит на корме и правит одним веслом. И всякий раз с трудом вытаскивает весло из водорослей.

В самом узком месте канала перекинут мостик, через который ведет дорога к Либенхагену. Андреас садится и снизу хватается руками за мостик. Он хочет таким образом разогнать лодку, чтобы она проскочила в Тарновское озеро.

И тут он чувствует, как дерево подается; и едва он отпускает руки, полдоски свисает в воду.

— До сих пор не починили, — говорит Мум. — Один субботник, и все было бы в порядке.

Слова Мум нарушают тишину девственного леса, но она права. Этот мостик ветшает с каждым годом. И перила уже развалились. В прошлом году Тарновский кооператив перегонял овец в Либенхаген. Три овцы перешли мостик, а у четвертой передние ноги провалились сквозь трухлявое дерево, и она поранилась. И тут возник спор: либенхагенцы утверждали, что мост принадлежит не им, и то же самое говорили тарновцы.