Но наверху, на холме, тоже прекрасно. Оттуда открывается широкий вид на озеро, и вдали Андреасу даже удается разглядеть старую Тарновскую мельницу, с которой во время войны сорвали крылья.

И наконец Андреас выбрал середину холма. Там, на склоне, есть плоский лужок, откуда так просто не скатишься.

С каким бы наслаждением он сейчас побежал к воде и выкупался! Ему не терпелось ощутить себя таким, каким бываешь после купанья: легким, прохладным и счастливым. Но идти сейчас одному в воду казалось ему предательством по отношению к родителям. В первый день каникул такая радость должна быть общей. Он мог бы встать и посмотреть, не проснулись ли они; но почему он сам в это утро чувствует себя таким усталым?

Андреас засыпает, во сне он уже не на берегу Тарновского озера в Мекленбурге, а в Гарце, в детском летнем лагере. Он играет в футбол, все бегают, орут и потеют. Всей их команде вместе сто десять лет. Этот подсчет выдумала фрейлейн Мальке, она даже на каникулах не расстается с арифметикой. Вдруг футбольный мяч начинает расти, становится все больше и больше, теперь это уже воздушный шар. Он поднимается к небу, а в гондоле сидит Андреас. Фрейлейн Мальке стоит внизу, на земле, складывает руки рупором и кричит: «Чистить зубы!» Андреас согласен, но, едва он протягивает руку к зубной щетке, щетка уплывает. Воздушный шар как раз уже достиг состояния невесомости, он летит вокруг Земли Теперь зубная щетка попала в космический скафандр Андреаса и щекочет ему спину. Он дергается, но щетина колется все сильнее.

Андреас просыпается от того, что трава, колеблемая легким порывом ветра, точно веер, обмахивает его лицо, от солнца, которое бьет ему прямо в глаза, и от зудящей боли в спине.

Просыпаться ему совсем неохота, ему хочется, пока он не открыл глаза и не пошевелился, удержать убегающий сон. А может, он и вправду еще спит. Иногда Андреасу снится, что он проснулся, и он замечает, что ошибся, только по тому, что сновидение продолжается.

Однако спина не дает ему покоя, он садится и начинает озираться. До пояса голый, он во сне скатился в чертополох. Андреас пытается вытащить из кожи мелкие колючки.

Сны снятся только считанные секунды, так всегда утверждали взрослые. Никогда Андреас в это не верил, А теперь они и сами поняли, что годами говорили какую-то чепуху. Теперь они говорят, что сны продолжаются много дольше.

В детском лагере было замечательно: игры, спортивные состязания, песни у костра, по вечерам в палатках подушечные битвы и всякие проказы вместе с Гюнтером, его лучшим другом. В последний день ему дали характеристику: «Андреас хорошо освоился в коллективе, но ему следует вести себя спокойнее и дисциплинированнее».

Еще чего, думает Андреас и озирается.

В первый день каникул с родителями все по-другому. Андреас так же спокоен, как окружающая его природа.

Ветер улегся, деревья на берегу не шелохнутся, и ни одна волна не нарушит сон озерной глади. Замерли даже высокие травы на краю луга, оживающие от малейшего дуновения.

На ногу Андреаса садится комар, он склоняется над комаром и следит, как тот его жалит, и лишь потом прихлопывает. Хорошо, что он не промахнулся, а то уж очень это глупо — зазря лупить по собственной ляжке.

Андреас встает, он решил пойти наверх, к родителям, чтобы отец вытащил из его спины колючки.

Родители лежат на одеяле и спят.

Андреас называет свою мать «Мум», а отца «Па». Когда один раз они понадобились ему оба, он крикнул: «Мупа!»

А отец сказал: «Это звучит так, как будто я араб». Арабов Андреас видел по телевизору. У них черные волосы и черные глаза. Они гордые и умные. «А может, ты правда араб», — сказал тогда Андреас. Па тоже черноволосый и черноглазый, и к тому же умный. Вот только двигается он не так проворно, как арабы. Па очень спокойный человек. Другое дело — Мум. Она быстро говорит и быстро двигается, но никто не примет ее за арабку. Волосы у нее желтые, как цветущий дрок, а глаза голубые. И веснушек у арабов не бывает.

У Андреаса тоже голубые глаза, только потемнее, чем у Мум. И волосы каштановые. А веснушки у него только на носу.

Па лежит на спине, Мум положила голову ему на плечо, а свою ступню ему на ногу. Вот так они спят. Возле одеяла стоит рюкзак. Андреасу известно его содержимое: хлеб, помидоры, «Нойес Дойчланд», соль, пластырь, ящик с тушью, бутылка сока и сковородка. Из завязанного рюкзака торчит ручка сковородки, а на ней дрожит стрекоза с крылышками из серебристо-серых шелковых нитей.

Отец, мать, рюкзак, каникулы, лужайка!

Счастье Андреаса уже в нем не помещается, оно рвется из горла, и Андреасу приходится его глотать.

Но рюкзак стоит на солнце, масло тает, сок будет теплым, и только один Андреас не спит.

Он хватает рюкзак и бежит к воде, ставит рюкзак под переднее сиденье гребной лодки, где уже лежит его вещевой мешок.

Он проверяет, хорошо ли Па закрепил лодку. Ничего не скажешь, Па человек основательный. Но разве не надежнее было бы обмотать цепью ствол большой ольхи? Андреас отвязывает лодку, перевязывает ее по-новому, покрепче, идет наверх, к родителям.

По одеялу ползают муравьи, нельзя, чтобы они мешали спать Мум. Он сметает муравьев с одеяла, тем самым сбивая их с дороги, по которой они бегают туда и обратно почти вплотную друг к дружке.

Солнце светит Мум в лицо. Па ничего не сделается, он только станет еще смуглее, а вот Мум может и обгореть.

— Хоть бы придумали средство против веснушек! — сегодня утром сказала она.

— Зачем? — ответил Па. — Мне будет не хватать каждой твоей веснушки.

За это она поцеловала его, потом он поцеловал ее, а потом они вместе поцеловались. Андреас любит, когда они такие.

Он опять спускается к лодке, достает надувной матрац и ставит его на бок возле Мум так, чтобы ее лицо было в тени.

Андреас бежит через луг к лесу и выбирает себе палку. Луг теплый и светлый, а лес наоборот — прохладный и темный. Андреас озирается, не грозят ли родителям еще какие-нибудь опасности.

Между холмами появляется стадо коров. Они бредут к озеру. Андреас мчится на берег.

Коровы стоят в воде и шумно пьют. Между рогами и на боках у них сидят сотни мух. Коровы бьют себя хвостами, мухи с жужжанием взлетают и тут же садятся снова. Коровы изо всех сил мотают головами, отряхиваются, но бесстрашные мухи почти не обращают на это внимания.

Андреас тоже пробует отряхнуться по-коровьи. Но ничего не получается.

Коровы своими копытами истоптали весь берег. Андреас сердится, ведь он хотел именно на этом месте устроиться потом с родителями.

Но может быть, коровы тоже думают: зачем этот мальчик нам мешает, топает тут по нашему корму, а там еще двое взрослых накинули одеяло на нашу траву. А вдруг коровы и вправду так думают?

Андреас понимает, что на самом деле коровы думать не умеют, они ведь не знают слов, с помощью которых можно думать. Но они все чувствуют.

Они чувствуют, идет дождь или светит солнце и какая трава — зеленая и сочная или серая и сухая. И мычат они тоже не всегда одинаково. Один раз он слышал, как корова облизывала своего новорожденного, и слышал, как у нее отнимали теленка. Тогда он, зажав руками уши, убежал куда глаза глядят.

Коровы выходят из озера. И так уж вода от разворошенного ила будет мутной, а теперь они еще и лепешки оставили на берегу. На них тут же уселись синие мухи, Андреас снова сердится. Он все еще держит в руках палку и теперь лупит ею коров по заду. Они удирают большущими скачками, Андреас мчится следом и гонит коров вдоль лощины. Каждая корова раза в четыре больше него. Но Андреас сильнее, он гонит перед собой двенадцать коров.

Последняя корова вдруг останавливается, оборачивается и косится на Андреаса. Опускает голову с острыми рогами. Он так и застывает на месте. Не может даже позвать отца: у него пропал голос. Корова поднимает голову. Дышит ему в лицо. И опять уже Андреас может двигаться, он во весь дух мчится к водопою и по шею влезает в воду. Затем медленно оборачивается. Корова наверху мирно жует траву. Андреас для нее просто не существует.