Я тайком бросил взгляд на Учителя Доо. Он шествовал, как ни в чем не бывало, воплощая собой солидность и величие, как всегда, когда выходил в люди. Редкие прохожие тоже спешили по своим делам – квартал Ворон жил самой обычной жизнью. Я остановился напротив мастерской горшечника, вызвав удивленные взгляды окружающих, и пристально всмотрелся в нее. То, что там происходило, мешал увидеть не только высокий покосившийся забор, но и непроницаемость материальных вещей. Я закрыл глаза и попытался мысленно нащупать источник нитей, соединяющих землю с небом… Им оказалась Малиновая Тетка, разросшаяся до гигантских размеров. Ее голова почти достигла потолка мастерской, мощные ноги попирали заглубленный пол, а в раздувшемся брюхе скорчились сам горшечник, так и не расставшийся с бутылью, его жена и сын, которого я опознал по отсутствию ноги. Воздух над Теткой дрожал и корчился, грубо вылепленное лицо искажалось, являя то восторженную мордашку Арравы, то ликующий демонический образ.

Я подергал рукав ханьфу Учителя Доо. Жест получился судорожный и несколько испуганный:

– Малиновая Тетка... с ней что-то не то.

Учитель Доо пристально вгляделся в мастерскую, воздух над которой дрожал уже вполне ощутимо, и пожал плечами:

– Не вижу. Ничего не могу сказать.

– Она превращается во что-то странное... и страшное.

– Что же, попробуй воздействовать своей энергией на энергию пространства. Опиши то, что ты видишь...

– Но Учитель! Каждая секунда дорога!..

Учитель Доо тяжело вздохнул, вынул из рукава и протянул мне лист бумаги и сажевый карандаш, пробормотав:

– Надеюсь, хуже не будет.

Привычными движениями я быстро воспроизвел то, что представало перед взором: тесное пространство мастерской, заполненное огромной фигурой, в чреве которой скорчились три зародыша, толстые жгуты энергии, уходящие ввысь и закручивающиеся водоворотом над крышей, и, наконец, демоническую морду, в которую превращалась лицо Тетки.

– Хорошо, – кивнул Учитель Доо, мельком взглянув на мой рисунок. – Оборви нити.

– Как? – не понял я.

– Ты их видишь? Зачерпни энергию пространства, создай из нее нож или ножницы и отрежь...

Я старательно представил гигантские ножницы со стальным отливом, приблизил их к бугристой башке Малиновой Тетки, срезал весь пучок... Но ничего не произошло. Я трансформировал свое оружие как мог: делал их садовыми и по металлу, деревянными, зелеными в цветочек... Жгуты обрезал и пучком, и по одному... Эмбрионы-фигурки горшечника, его жены и сына вдруг начали шевелиться и пытаться выбраться на волю из разбухшего чрева куклы.

– Не получается!

– Вижу! Вижу, что тут за чертовщина... – процедил сквозь зубы Учитель Доо, вглядываясь в изображение на бумаге, которое начало слабо светиться.

Он свернул рисунок каким-то особым журавликом, с горбатой спиной и без крыльев, а потом поджег одним щелчком пальцев. Мастерская горшечника полыхнула сразу, лизнув языками пламени набухшую багровую тучу. Я видел, как кричала, сгорая, громадная кукла, через чьи зловещие черты на какие-то доли секунды проглянул облик Арравы, как бились в агонии зародыши горшечника и его семьи... Загудел набат.

Учитель Доо виртуозно управлял потоками огня, выжигая дотла нити изнанки и останки Малиновой Тетки, но при этом старался не причинять излишних повреждений дому и соседским жилищам. А когда последние следы вторжения чужой реальности были уничтожены, огонь, повинуясь его воле, начал затихать.

«Пожа-а-ар!!!» Жители с топотом бегали мимо нас, тащили ведра с водой, багры и лопаты. Прибыла стража Управы, организовавшая работу. Кто-то смог выволочь из мастерской полуобгоревших жену и сына горшечника... Арраву и ее отца спасти не удалось, их тела погребла рухнувшая крыша.

– Что здесь происходит? – старший над стражниками подошел к нам, не участвующим в общей суете. – Соседи говорят, вы крутились поблизости, когда все началось.

– «Крутились»? – язвительно переспросил Учитель Доо. – Или первыми почувствовали запах дыма и подали сигнал?

Старший немного смутился, но тут же парировал:

– Вы не тушите пожар вместе со всеми, почему?

– Каким образом? – Учитель Доо картинно распахнул руки и повернулся вокруг своей оси. Его роскошное длиннополое одеяние с широченными рукавами, затканными экзотическими цветами Запада, сверкнуло золотым шитьем. – Да и огонь почти угас.

– Простите, господин, – осекся страж, – я не учел Вашего статуса. А парнишка...

– Мой ученик, – резко прервал говорливого служителя порядка величественный и строгий Учитель.

– Я благодарю Вас за проявленную бдительность, господин... – он отошел к группе возмущенных жителей и что-то тихо, но строго начал им выговаривать.

Горячий ветер сушил слезы на моих щеках и припудривал их золою.

– Кхе-хе-хе... – скрипучий смех раздался за спиной. – Как всегда, где пожар и «Караул!», там мой ненаглядный Доо.

– Дэйю, милочка... – клянусь, Учитель Доо смущенно шаркнул ногой.

– Что, опять «милочка»? А пятьдесят лет назад, когда ты смылся от своей старой верной подруженьки, я ею не была?

– Но ведь к ученику, Дэйечка, ты же знаешь мой зов...

– К этому? – она подслеповато уставилась на меня.

– Нет, дорогая, – Учитель Доо погрустнел. – Я потерял его, не доучив. Да и с этим... пока не знаю, что делать. Возможно, Судьба ошиблась...

– Судьба не ошибается. Я зайду к тебе как-нибудь вечерком. Ты ведь давно уже здесь, а все не наведаешься...

И старая ведьма заковыляла к своему пряничному домику.

– Зачем ей сны? – импульсивно спросил я.

– Она их ест, – так же, не думая, ответил Учитель Доо. – Но, – спохватился он, – это уже не твое дело. Хотя меня обнадеживает то, что я слышу.

Мы все же дошли до бакалеи. Шая вцепилась в Учителя Доо как клещ, вытягивая из него подробности переполоха – она не могла бросить без присмотра лавку. Он отделывался общими словами, погруженный в размышления.

Ужин прошел тихо и несколько траурно. Заваривая чай, Учитель Доо бросил в кипяток пару цветков лотоса и ванильную карамель.

– Учитель, почему сегодня все получилось именно так? – подавлено спросил я.

– Юный друг мой, – проникновенно и серьезно промолвил он, – тебе прежде всего нужно понять, что добро – это вовсе не «когда всем хорошо». Добро часто бывает лишь искоренением зла, а когда искоренение бывало безболезненным?

– Но в чем они были виноваты? – я страдал от несправедливости произошедшего. Мне нравилась наивная простушка Аррава, всегда готовая подарить приветливую улыбку изгою квартала.

– Скорее всего, ни в чем. Иногда бывает так, что сильное, но неправильно сформированное чувство притягивает энергии изнанки, изначально враждебные нам. Ты ведь видел сам, и видел лучше меня, насколько тонко натянулась над нами ткань реальности? Стоило только промедлить, как эманации чистого зла заполнили бы тела горшечника и его семьи, перекроили бы их по своим законам... я не завидую соседям. Да и столица могла бы пострадать.

– Но ведь это была всего лишь глупая девчонка и ее глупая кукла!..

– Ставшие нежитью! Ты видел все сам... Но, скорее всего, кто-то ее подучил провести темный ритуал призвания, и этот «кто-то» меня тревожит. Пойми, – добавил он, после недолгого молчания, – наша работа – сохранять равновесие. Люди и их судьбы нам безразличны, а вот гармоничное сосуществование миров – наша забота. Там, где слишком много зла, добро причиняется через зло. Где переизбыток добра – да-да, такое тоже, нечасто, но случается! – зло обряжается в одежды блага. Ты можешь видеть, но не можешь влиять, не можешь исправить... Увы, тут ты бессилен, – он помолчал и грустно улыбнулся. – Но я обучу тебя всему, чему смогу. У тебя есть иные таланты, мой странный ученик.

После утренней тренировки Учитель призвал меня в свои апартаменты. «Дом в камышах» имел три внутренних дворика, окруженных комнатами с огромными окнами, распахнутыми в сад, и широкими галереями по периметру. Это была классическая планировка – глухие стены и забор, отгораживающие от соседей, и полная открытость внутри. Вокруг центрального двора располагались вход в просторный зал для приема гостей и пара комнат для отдыха. Левый и правый дворики окружали спальни и учебные комнаты, кабинеты и библиотека, находящиеся ныне в запустении. Все более-менее ценное давно вывезли в семейное поместье, поэтому их гулкие пространства были заняты лишь клубами пыли, паутиной и старой мебелью. Учитель занимал левую часть дома, ту, где была расположена кухня, в правой обосновался я, приведя в порядок небольшую спальню на втором этаже и кабинет под ней.