Его лицо покрывали глубокие морщины, спину согнули годы, тощий пучок волос растрепался, головной убор сидел криво... но взгляд выцветших глаз из под густых седых ресниц был необычайно цепок. Почти через всю щеку тянулись ряды татуировок. Мелькали, перекрывая друг друга, перья и флейты, кандалы и связки монет... венчала летопись нелегкого жизненного пути мандала алхимика. Переходя из клана в клан, старик не минул ни одной из Шести семей в поисках истинного призвания.

– Вы как проникли сюда?

– Ох, простите... – забормотал он, пряча глаза. – Разрешите представиться, я Энохорт Мунх. Здесь растет такая травка... очень нужная мне травка. Но я не знал, что хозяева вернулись: тут все так заброшено, и я не знал... Через заднюю калитку, она рассохлась немного...

– Да полно Вам, – было забавно видеть его смущение, – собирайте свою травку, я дозволяю.

– А вот, кстати, добрый господин, – он непринужденно присел рядом со мной, – почему Вы увлеклись каноном Учителя Мина? В Вашем возрасте нужно читать любовную лирику или романы о странствующих воинах. «Вышла луна, озарила кругом облака, так и краса моей милой сияет, ярка»... – продекламировал он дребезжащим голосом, взмахивая прожженными в нескольких местах широкими рукавами, как летучая мышь крыльями.

Старичок казался весьма забавным.

– Откуда Вы... Ах да! – имя автора крупными буквами было начертано на солидном переплете. – Мне нужны ответы на кое-какие вопросы.

– Юноша ищет ответы у Учителя Мина? Учитель Мин способен остудить даже самую пылкую душу! – он почти налетал на меня, потрясывая седыми вихрами. – Он не поэт! Не философ! Не ученый! Это... это... Да он просто крючкотвор!

Я не выдержал и расхохотался – настолько искренним показалось мне возмущение алхимика:

– Конечно крючкотвор, уважаемый Мунх! Он ведь из рода Иса, как, впрочем, и я. Это наш собственный личный мудрец, мне положено впитывать его мысли с молоком матери.

– Ну, сытости его мысли Вам не добавят... – нахохлился старичок и с кряхтением поднялся на ноги. – Простите за навязчивость, добрый господин. Я сейчас добуду свою травку и больше не буду беспокоить Вас своим присутствием. Я старый человек. Я глупый человек. Я до сих пор не понял канон Учителя Мина.

Он какое-то время нырял в высокую траву, напоминая юркую птицу, деловито склевывающую жуков, что-то бормотал под нос и складывал в бумажный пакет корешки. Но вскоре за ним со скрипом закрылась калитка, и я вновь остался наедине со своими вопросами.

Быть может, от злоупотребления жирными колбасками, но через неделю-полторы в моей голове начали возникать необычные мысли. А может быть, рыбный соус был не настолько свеж, как клялась чудесная бакалейщица Шая... Первые пятнадцать лет своей жизни я провел в удаленном от шума столичных улиц обширном поместье отца – оно было обнесено высоким забором, посторонние на территорию не допускались. Все было гармонично устроено и безупречно ясно. Выпущенный в самостоятельное плаванье после ссоры с родителем, я оказался один на один с миром, раскинувшимся за стенами родового гнезда... и он оказался весьма странен. Я ходил по центральной улице квартала как по лезвию ножа и не решался бросить даже взгляд в темные окна домов – боялся того, что скрывают они. Не мог понять, существует ли то, что вижу, на самом деле... или я погружаюсь в безумие.

Старуха Дэйю, древняя, как бронтозавр, казалась мне порой юной крутобедрой апсарой, живущей в благословенные времена императрицы Ксуеман. Вечерами она сидела на крыльце своего маленького, но очень аккуратного домика, почти затертого массивными соседями, и плела сны, стягивая в них серые нити с окрестных жилищ.

Аррава, дочь обнищавшего горшечника, слепила таки в заброшенной пыльной мастерской Малиновую Тетку, оберег для будущей семейной жизни. Ее отец пил горькую. Мать заставила старшего брата просить милостыню, а чтобы больше подавали, отрубила ему ногу. Глиняная статуэтка Тетки почему-то становилась все более малиновой и, как казалось, начала толстеть.

Подвал дома начальника Управы господина Дзиннагона, спесивого типа в расписном паланкине, был затянут черным липким туманом... издалека чувствовался мерзостный запах. У меня мурашки ползли по спине от одного вида его хором. Почему соседи спали спокойно?

Откуда я знаю что-то про этих людей? Кажется мне все это? Нет?

У меня появился фетч.

Кот-в-мешке, настоящая нежить, я читал о ней в книжках. Когда впервые увидел, как по запущенному саду радостно скачет синий мешок с красными кляксами – тот самый, в котором я похоронил несчастного кота, – стало совсем тоскливо. Долго сидел перед листом бумаги, время от времени занося над ним кисточку, чтобы начертать ритуальную фразу покаяния: «Досточтимый господин мой и отец!..» – но стыд был сильнее уныния. Да, моя обитель напоминала приют бродяг-погорельцев, колбаски стояли поперек горла, купание в ручье не обеспечивало той чистоты тела, к которой привык, со стиркой не ладилось, обуревали видения...

Соседи из квартала Ворон сторонились меня. Шая как-то объяснила, в своем простоватом стиле, что это – от отсутствия клановых татуировок. Я вспомнил один из рассказов отца, которыми он воспитывал меня по субботам. Его глуховатый голос, лишенный каких-либо эмоций, как наяву зазвучал:

– В Империи принято татуировать левый висок знаком-символом клана. Чем сложнее символ, тем ниже в иерархии власть предержащих стоит его носитель и тем больше его уважает чернь. Он означает, что человек смог сделать карьеру с низов. Не каждый удостаивается знака высшей семьи, но только к таким и имеет смысл присматриваться. Порядок формирования символа таков: сначала наносится знак биологической семьи, затем – клановой профессии, затем – знак высшей семьи, объединяющей кланы. Всего высших семей шесть:

Иса Синий лед;

Тулипало Багровый огонь;

Куккья Цветы роз;

Пиккья Шипы роз;

Терас Стальные соколы;

Туркис Мягкое золото.

Он поправил и без того безупречно ровную стопку свитков на столе и продолжил:

– Самые высшие и самые низшие исключены из общественной иерархии, им не наносят клановых татуировок вообще. Высшие – потому, что нельзя управлять чем-то, являясь его неотъемлемой частью. Управлять можно только извне. И знание об объекте и процессах, протекающих в нем, нельзя получить, являясь частью этих процессов... – это высказывание я так и не смог понять, как, впрочем, не понимал смысла половины его речей. А еще мне было неясно, почему он перечислил шесть семей, если мы испокон веков отмечали праздник Семи, но задать вопрос не решился. – Профессиональными сообществами кланов управляют старые роды. Старым родом признается тот, который смог сохранять и возвышать себя более тысячи лет. Высшие семьи старых родов маркируют себя лишь родовыми цветами и деталями церемониальных одеяний. Самые низшие тоже исключены из иерархии, потому что польза для общества от них сомнительна, а вред очевиден. Какой может быть прок от бродяг? Вообще никак не указывают клан странствующие философы, колдуны, змеи-оборотни...

И я. Ибо я принадлежу к высшей семье рода Иса, возглавляющей кланы чиновников и судейских администраторов, но лишен права носить родовые цвета – это плата за обретение свободы от обязательств перед семьей. Поэтому в глазах законопослушных обывателей тот же алхимик Мунх, сменивший множество профессиональных сообществ музыкантов, ученых, охранников, – о чем свидетельствовали татуировки, – выглядел добропорядочным гражданином, а я – нет.

«Нельзя жить с соседями и быть свободным от соседей», – писал Учитель Мин. Кажется, пора признать его мудрость: я превратился в изгоя. Но и униженно вернуться туда, откуда уходил с таким триумфом, не мог.

Как-то под вечер требовательный стук заставил вынырнуть из печальных дум над уже зачерствевшими булочками. Я распахнул дверь и... получил сильный удар по голове. На пороге стоял сердитый толстый человечек в роскошном, но изрядно пропыленном ханьфу с пятном на груди. Похоже, пятно имело непосредственное отношение к изысканному соусу «Полет цапли». Я помнил его аромат. Его подают к дичи.