– Раз в пятьдесят лет, – уважительно поправил Учитель Доо. – Я ведь здесь тоже за этим.

– Хм... поймал! Мало кто знает об этой поправке. Что же, прошу в мастерскую... – старик церемонно указал на щелястую дверь.

В мастерской, на удивление, царил порядок. Конечно, с тем как я вылизал жилую часть нашего дома, его не сравнить, но контраст с остальным окружением был разителен. У вымытого окна два мальчишки-подмастерья скалывали булавками раскроенную ткань. На длинном выскобленном столе блестели лезвия ножниц разных размеров и форм, в большой деревянной чаше покоились кусочки разноцветного мела, а с вбитых в стену гвоздиков свешивались портновские лекала. В углу притаились железные громоздкие агрегаты, заинтересовавшие Учителя Доо. Мастер, в ответ на его удивленный взгляд, немедленно пояснил:

– Швейная машинка для грубой работы. Сами понимаете, шить на руках – дело не быстрое. Да и отпариватель необходим, чтобы проглаживать плотные ткани... Во времена моего деда такого не было, но уж он бы это оценил. Ле Вин! – на зов, аккуратно свернув работу, подскочил самый маленький подмастерье. – Запомни, внук, уважаемых заказчиков. Может быть, – он усмехнулся, – лет через пятьдесят они вновь постучат в нашу дверь.

Мальчишка послушно уставился на нас, и я заметил слабое свечение вокруг радужки его темных как сливы глаз. Ага! Эти портняжки не просто какие-то «интересные» мастера, а одаренные частичкой изнанки... Но почему они живут в трущобах? Почему столь неопрятны? Им нравится терпеть вонь и тараканов? Лучшие мастера столицы обслуживали сестер. Шили и на меня, и делали это неплохо – вон как ревниво скользнули по тесному костюму глаза подмастерья. Портные всегда безупречно выглядели, были надушены и наряжены не без щегольства. Работа настоящего мастера ценится клиентом, они имеют достаточно средств, чтобы не прятаться в темных закоулках. Может быть, не так уж хорошо шьют эти неведомые гении? Я не сдержал скептического смешка.

Тем временем старик водрузил на конторку тяжелую книгу в потертом переплете и на чистой странице начертал сегодняшнее число:

– Как мы должны называть нашего нового заказчика?

– Ученик, – твердо ответил Учитель Доо.

– Месяц его рождения...

Пока Учитель Доо отвечал, я пытался понять, зачем портному столь личные сведения о клиенте и даже хотел потребовать прямого ответа, но Учитель не позволил мне и рта раскрыть. Впрочем, тот вскоре сам пояснил причину неуместного любопытства:

– До последних дней ты почти не рос, а теперь растешь, растешь быстро... – он задумчиво рассматривал мою фигуру, обходя ее по кругу и прикладывая то к спине, то к плечам потертую веревку с навязанными по всей длине узелками. – Кровь Исхода Зимы. Где-то года через три рост увеличится не меньше, чем на тридцать сантиметров... да, закладывать нужно тридцать. Плечи... сюда еще не меньше пятнадцати уйдет, а то и все двадцать. Пояс... бедра... сложение не богатырское, достаточно будет десяти-двенадцати...

Да, я родился в день Исхода Зимы, когда ночи уже совсем не так длинны и темны, а солнце все чаще улыбается из-за туч... но неужели этот факт как-то соотносится с теми прогнозами, которые сделал мастер о моем предстоящем обличьи? Этот тесный костюм был пошит лишь полгода назад, а они обещают, что их одежду я смогу носить и через три? Шарлатанством попахивает.

Портной время от времени подходил к книге и царапал какие-то непонятные закорючки. Судя по тому, с каким любопытством таращился на нас внук портного, он тоже не был посвящен в тайну их значений. Еще раз измерив меня, старик кивком указал на низкий грубый табурет, небрежно задвинутый в угол. Я подавил вспыхнувшее от пренебрежительного жеста возмущение и неохотно присел, ожидая завершения беседы мастера с Учителем Доо. Они неспешно обсуждали подробности моего гардероба, готовя его, казалось, на все случаи жизни, и наставник вполне наслаждался беседой. Заминку вызвал лишь вопрос об обуви.

– Мастер Тэннер? Что Вы! Его семья давно сгинула, – Учитель Доо казался заметно расстроенным таким ответом, но портной утешил, насладившись огорчением в полной мере. – Не волнуйтесь, сапожник у меня есть на примете. Не такой, конечно, как партнер моего покойного деда, но тоже весьма годный... Так. Теперь, уважаемый старый заказчик, займемся Вами... – он потер руки и перелистнул страницы почти в самое начало фолианта.

– Что это было, наставник? – спросил я, когда мы вышли в переулок. – Кто они? Как тут можно жить? Грязь, вонь, насекомые!.. да тут, наверное, еще и бродяги шастают? И грабители!

Учитель Доо лишь загадочно улыбнулся и пожал плечами. Но когда мы практически подошли к дому остановился и придержал меня за плечо твердой рукою:

– Не смотри на картинку, которую держат у глаз, смотри за нее. И, кстати, не забудь ознакомиться с суммой счета, который выставят за работу. Превосходную работу, смею заверить, – ладонь ободряюще похлопала по плечу. – Эти мастера гениальны в своих экспериментах.

Я фыркнул. Опять какие-то таинственные личности с неизвестными талантами. Посмотрим, конечно, что там сошьют – отчего бы не посмотреть? А сумма счета... когда Иса волновали деньги? Я знал, что эксперименты стоят недешево.

...Неизменно вкусный обед. Неспешная беседа о тонкостях перевода «Песни нарождающегося бытия» на современный бахарский. Залитый солнцем письменный стол в кабинете... Благоговейно переношу на шелк пиктограммы древнего трехстишья, тронувшего сердце:

Проснись, мотылек!

В лунном свете таится

Дыханье Судьбы.

И размываю тушь в виде ночного облака, сквозь которое проглядывает Луна. Одинокий силуэт, не то грустный, не то смиренный, не то мужской, не то женский...

Порыв летнего ветра, напоенный ароматами луга, откинул штору с окна и закрутил по медовым доскам пола смерчи цветочной пыльцы. В них проскакивают алые, черные искры, как сиянье изнанки в глазах подмастерья портного. Зеркала многократно отразили Ле Вина, несущего ворох ослепительно белых одежд и меня в тесном костюме, с по-прежнему торчащими ушами.

– Нет, так не годится, уважаемый господин, – приговаривал мальчишка, помогая избавится от старого наряда, – Вам предстоит долгий путь, и мы позаботимся, чтобы Вы выглядели достойно... – он отступил шаг назад и удовлетворенно улыбнулся, повернув ко мне зеркало. – Вот!

– Только не это! – в ужасе закричал я, – Сними это с меня немедленно!

В зеркалах корчилась гротескно вытянутая фигура, облаченная в невообразимо-розовый длиннополый наряд, отороченный кружевами. Щеки мои пылали от стыда, а в голове билась единственная мысль: «Лишь бы никто не увидел!».

– О! – звонкий голосок Нилы ворвался в зеркальную комнату, – Вот где ты прячешься, братик! Мы скучаем по тебе, дорогой! В наших горах так тоскливо вечерами... Что это с тобой? Дамы, посмотрите, как забавен наш Ганга!

«Поздно!» – обреченно осознал я и попытался широко улыбнуться Гаури, Васанте, Кунданике, Ниле... Шрипати?.. Бхагалакшми?.. Но позвольте! Эти почтенные матроны давно царят в семьях своих мужей, как и обе самые старшие сестры, чьих лиц я уже не помню. Откуда здесь они? Я безуспешно сражался с одеждой, казалось, опутавшей меня плотным коконом. В зал вошел озабоченный Сию, прыгнул ко мне на плечо и строго посмотрел на глумливо хохочущих родичей. Его острые когти во мгновение ока пропороли розовое недоразумение, превратив кокон в развевающиеся вокруг тела лохмотья. Вскрикнул от боли подмастерье.

Я резко проснулся. Язвительный смех сестер словно застрял в ушах. Растерев ладонями лицо, прогнал последний вязкий клочок сна. Голова гудела, веки налились свинцом. Недаром нянюшка предостерегала от послеполуденных сновидений – в эти часы зыбка грань между мирами и уязвима душа... Моя была сильно уязвлена, да. Когда после вежливого стука в проеме двери кабинета возник подмастерье портного, я невольно вздрогнул, но тот ничего не заметил, потому что смущенно и опасливо прятал глаза.

Учитель Доо вошел следом и откровенно залюбовался рисунком: