Итак: три палатки веером (каждая смотрит дверью на столовую), центральная курилка, фонарь на большом столбе, на всгорке неизбежный штабной вагончик. И даже дорожка, та самая несчастная дорожка, которую мы мостили битым кирпичом в компании с Конопатовым.
Дорожка, как и все показное благоустройство, была инициативой комиссара Миши Латыпова (он хороший человек, и не на том будь упомянут). Мы колотили кирпич на каком-то брошенном фундаменте (или просто свалке) обухами топоров и потом отсыпали на кратчайшем пути между будущей столовой и будущей курилкой. Замостили от и до, а вот укатать кирпичные осколки было нечем. Трамбовать же вручную идеи никто не высказал, зная, какое последует воплощение. Так и осталась полоска битого кирпича, а вдоль нее, с двух сторон, плотные утоптанные тропинки. Если же кто вступал ненароком на эту кирпичную дорожку, особенно в кедах, тут же стонал или матерился от боли в ступне. Это было не то, что пройти по битому стеклу, но чем-то похоже.
Мачты и флаги - особая тема. Может быть, кто-то в высоких штабах и желал, чтобы день в его ОССО начинался с поднятия флага.... Не знаю, но на самом деле начало дня в стройотрядах знаменовалось выкриками бригадиров и командиров, требующих печатно, а чаще непечатно, чтобы вся эта ленивая кодла наконец поднялась. Дальше недружный выход, развод на работы, нагоняи и втыки за вчерашние грехи. До флага ли тут с горном и барабаном?
Но мачты ставили, и флаги поднимали. Я уже упоминал, что в лагере "Кама" стояло четыре мачты. И все на манер падающих башен, каждая в свою сторону. Одну мы, квартирьерами, завалили и поставили наново. Не очень прямо, но как сказал Санька с ТК (Макаров), "по сравнению с другими, она вообще снегурочка". И подняли флаг - несчастную красную маечку Сергея Алейникова. Так она и болталась на ветру до приезда отрядов.
На БАМе требовалось поднять целых четыре флага, по числу дружественных стран, представленных в ССО. С польским и чешским было проще - их сшили из советских, с кусками простыни впридачу. А вот для венгерского требовалась зеленая полоса. Ее комиссар Миша решил промазать зеленкой. Через пару недель эта полоска побелела, и чей стал флаг - непонятно. Впрочем, наши иностранцы смотрели на это весьма здраво, без международных обид. Более того, когда поляков спросили, как правильно укрепить польский флаг: так или вверх ногами, они только переглянулись. К счастью, комиссар был в курсе и повесил правильно.
Как это кому не покажется мелким, гораздо чаще среди бойцов обсуждалось, не как висят флаги, а что сегодня на обед. Не знаю, насколько она стара, но в наше время бытовала такая присказка: "За едой говорят о женщинах, за работой об еде, а с женщинами - о работе". А так как в любой день работали мы дольше, чем ели, то, уж поверьте, о женщинах говорили до невероятия мало. Зато с каким вожделением вспоминали! Кто-то шашлычок и отбивную котлетку, а в основном - или булочку, обильно намазанную маслом или жареную картошку. Ароматную картошечку, целую сковородочку!
Из этого легко сделать верный вывод - кормили нас весьма не жирно. Чем Камаз был лучше БАМа или наоборот? Попытаюсь ответить.
Не могу огульно похаять кухню лагеря "Кама", готовили там разнообразно и, в общем, питательно. Недаром верхние штабисты любили заезжать к нам подхарчиться. Чаще прочих - тэбэшник Гудков, хотя, как мне думается, получали они там в штабе всякие кормовые и суточные. Но вот не нравилась ему чем-то городская столовая, или, может быть, ресторан? А нас, рядовых бойцов, преследовала одна, но существенная беда - маленькие, неглубокие тарелочки и соответствующие порции. Без всякой добавки. Категорически! Всегда ссылались, что не все еще пообедали или поужинали. За завтраком же сам Васька засиживаться не позволял. Наедались, наверное, только те, кто (вроде Тишки) не дотягивали в собственном весе до 60 килограмм. Командор Саня (Киреев) с тоской вспоминал армейский рацион.
На БАМе всё обстояло наоборот. Один отряд в лагере, своя кухня, свои повара. Хлеба можно было взять, сколько влезет в обе руки, а каши - хоть миску, хоть тазик. (Я не сочиняю для красного словца. Однажды, после задержки на объекте, мы с В. Калитеевским съели за ужином на пару именно тазик манной каши. То есть всю кашу, которая еще оставалась на кухне.)
Но я опять повторяю - "каша", и опять повторяю - "манная". Белая - белая. Могу даже начертать наше меню - тоже белое. Завтрак - манка, обед - суп-лапша и на второе рис, ужин - макароны. Кто не понимает - поясню, просто макароны, на воде. Ирка Люлина, одна из поварих, на вопрос "С чем?" отвечала "С таком!" Любое цветное блюдо вызывало ураган эмоций: пшенка - радость, овсянка - наслаждение, гречка - восторг, гороховый суп - обалдение.
Пытались ли мы протестовать по такому существенному вопросу (по кормежке обычно проходило первое голосование на первом всеотрядном собрании)? Ведь питались-то не на дядины, а на собственные деньги. Можно сказать - "нет", хотя Змей однажды вспылил, увидев, как Гудкову наворотили полмиски мяса. Он предложил послать столовую к черту, затребовать деньги и питаться по своему соображению. Дело не пошло дальше разговоров, хотя Гудков не стал больше торопиться пообедать первым. И только, когда съехало пол-отряда, мы начали получать сносные порции, а некоторые даже прибавили в весе. Может быть, и наш Василий Федотыч Перин чему посодействовал, он же ведь теперь командовал и столовой.
На БАМе было проще, злодея знали в лицо. Все костерили завхоза Кулешова. Бамовцы-повторники вспоминали своего великолепного Юрина. Коля Иванченко вызывался пожертвовать собой - избить завхоза до полусмерти. Наконец, Кулешов надоел и Сорокину. В одночасье всё было решено...
Дела Кулешова принял Александр Юрьевич Шкаф. Каким он был завхозом? В общем, не хуже Кулешова, во всяком случае, не бывало случая, чтобы он в пьяном виде не мог на четвереньках взобраться к штабному вагончику. В рационе стало больше овощей, появилась картошка. А каша? Каша, она и есть каша, куда от нее денешься. Не говоря уже про макароны.
Вкратце скажу и про Воскресенск. Жили мы там в школе, занимая несколько классов. Спали в тепле, питались в городе. Правда, тамошнему школьному туалету некоторые из наших (никаких фамилий!) предпочли бы деревянный "скворечник" над выгребной ямой. А так, завтрак и обед в неоднократно руганных советских столовых ни разу ни у кого не вызвал никаких эксцессов. Конечно, поддерживало и то, что на воскресенья мы неоднократно ездили по домам.
Единственное, что было пущено на свободную инициативу - ужин. Кто-то ужинал побригадно, мы - комнатой. В нашей комнате преобладали "молодые" - не старше третьего курса. Старших только двое - Васильков и Пушкин. Но так как Пушкина скоро выгнали из отряда, засилье "молодых" стало категорически преобладающим. Васильков однако, неплохо с нами ужился. Заметно было, что он как-то мудрее, житейски опытнее; тем не менее, сам по себе, был он очень веселым парнем, мастером рассказывать анекдоты. По одному анекдоту про смелого, стойкого октябренка, лихо рассказанному Васильковым, мы стали называть его - Орленок. То есть самый старший получил прозвище, казалось по своей сущности предназначенное для самого молодого.
Наши Воскресенские ужины были пиршествами! Разумеется не по меню, а по сценарию и регламенту. Старт задал Саша Ильин (тот самый, сын прапорщика). Ведь первые день-два прошли почти в сухомятке по углам. И Ильин высказал (но его мало пока кто слушал), что надо делать запасы. И вот, в первый голодный вечер вдруг выложил свой запас - большую банку консервов. Ее сожрали под восторженный благодарный рёв. Урок усвоили. В понедельник притащили из дома, кто что смог. В основном - банки консервов, кроме них пирожки с булочками, вареной курятинки, рыбку сушеную, сало. Венцом благополучия стал электрический чайник Савушки (Вити Казакова).
Теперь по вечерам, после тяжелой работы, мы не спеша рассаживались и часа два под смех и оживленный трёп блаженно ужинали. Чайник кипел не переставая, запасов было на всю неделю.... То, что нам полагалось от бригад, в счет фондов на ужин, шло на тот же стол. Эти вольные беззаботные вечера сильно примиряли нас с нелегким климатом в отряде. Случалось, что к нам на чаёк заскакивали и из других комнат. Чаще всех бывал Еремей - кучерявый шофер Сашка Еременко, тоже большой шутник и балагур. Ужин наш его не интересовал, он четко ограничивался стаканом чая. Зато почесать языком - тут, как говорится, хлебом не корми.
