Эльф судорожно вцепился пальцами в ошейник. Чуть не посинел.

— Поэтому лучше в ведро все сделай, меньше мороки.

Эльф ответил не сразу, да и то одно слово:

— Выйди.

Вот здорово. Это я из своей-то собственной норы выйти должен. Ничего себе заявочки.

— Ага, как же, — скрестил я руки на груди. — А потом что? Велишь мне у порога спать? Или вообще за порогом, чтобы вашу светлость не беспокоить?

— Вы орки, хуже животных! — выкрикнул он, сорвав голос.

Выглядел он жалко. Я понимал, что ему уже к горлу подпирает.

— Животные, к твоему сведению, гораздо лучше и орков, и тем более всяких эльфов, людей и гномов, — сообщил я ему. — И ничего плохого в том, чтобы жить, как они, я не вижу. Так что не думай, что ты меня сильно оскорбил.

С этими словами я повернулся и вышел за дверь.

Ну его на хуй. Тем более, что мне не очень улыбалось слушать, как он там журчит или запахи нюхать. Конечно, может быть эльфы и гадят розовыми лепестками, но я больше склонялся к тому, что их дерьмо воняет не лучше нашего.

Прогулявшись по главному входу, где-то через полчасика я вернулся в нору. Эльф снова сидел на шкурах, а ведро стояло в углу, прикрытое старой ржавой крышкой от котелка.

Вони особой не ощущалось, поэтому я решил вылить его попозже.

Уселся на свою постель и развел огонь в очаге. Тихо зазвенела цепь. Я даже глаз не поднял — смотрел на огонь.

— Орлум… — окликнул меня эльф. — Тебя ведь зовут Орлумом, так?

Голос у него был странный — от него у меня начинали подрагивать уши. Как будто их кто птичьим пером щекотал. Непонятное ощущение — вроде приятно, а вроде бесит.

— Орлум Серошкур, — многозначительно поправил я. — Прошу заметить.

— Это важно?

Тут я наконец поднял на него взгляд. Эльф смотрел прямо на меня.

— Орлумов много, Серошкур — один, — пояснил я. — Чего тебе?

— Что со мной будет? — спросил эльф. — Почему вы меня не убиваете?

— Потому что ты — ценный пленник, — пожал я плечами. — Решать твою судьбу должно начальство. А оно — в Черной Крепости. Я им написал письмо и жду указаний. Напишут, что надо тебя туда привести — отведем. Напишут, чтобы убить — убьем. До тех пор будешь сидеть тут.

Эльф опустил глаза, и некоторое время молчал. А потом заявил:

— Ты не похож на других орков, Серошкур.

— С чего бы вдруг? — нахмурился я.

— В твоих глазах светится разум, — открыто глядя на меня, сказал эльф. — И ты не выглядишь жестоким. Ты мог бы мучить меня для удовольствия, но не стал.

— Больно мне надо — возиться с тобой, — огрызнулся я. — Для удовольствия я жгучую воду пью, и самок пользую. И потом, ты много орков-то видел? Живых, а не изрубленных в куски после вашей засады? Многим в глаза-то заглядывал — что там у них?

— Я бился с орками на поле боя, — раздул ноздри эльф. — У них в глазах всегда горит слепая ненависть и тупое бешенство.

— Да-а? — я мигом оказался вплотную к нему, так близко, что мог бы пересчитать все его длинные густые ресницы. — Хочешь новость?

Он смотрел на меня, не мигая и приоткрыв рот. Ему стопудов было страшно, но он не показывал этого, только в самой глубине зрачков бился страх.

— Так вот, — выдохнул я ему в самое лицо, оскалив клыки. — Я тебе скажу, что в глазах эльфов на поле боя видел то же самое — лютую ненависть и ледяную злобу!

Я отодвинулся от него и стал ворошить угли в очаге. Внутри все кипело. Нашелся тоже, знаток горных тварей. Специалист, блядь.

— Сколько ждать ответа из Крепости? — спросил эльф через некоторое время.

— Не знаю, — угрюмо буркнул я. — Надеюсь, недели через две, не больше.

— Две недели… — прошептал эльф, и без сил сполз по стене.

Как будто из него все кости вынули разом.

— Чего еще?

— Солнце… — прошептал он с закрытыми глазами. — Я не могу больше без солнца… Этот мрак — он давит на меня. Сосет из меня жизнь. Перед глазами все черно, в ушах шумит… Хотя бы увидеть луч солнца, хоть на мгновение…

Я задумчиво потер подбородок. В чем-то я его понимал. Ну вот как если бы меня посадили где-то на самое солнце. Я бы выл и голову себе до крови когтями разодрал, я бы свихнулся и подох, наверное бы, уже на третий день.

— Слышь, ты, — позвал я. — Тебя как зовут-то?

Эльф открыл глаза и посмотрел на меня. Как-то очень пристально, словно раздумывал над сложным выбором.

— Алканар, — наконец ответил он.

— Э-э… — наморщил я лоб, в попытке вспомнить, чтобы это значило на эльфийском.

— Солнце… Подсолнечный…

— Луч Солнца, — подсказал он.

Меня перекосило. Ну и имечко. Получше-то никак назвать не могли?

Фу. Хуже не придумаешь.

— Вот что, Ннар, — сказал я, адаптируя его имя на наш манер. — По-вашему мне тяжело каждый раз выговаривать, так буду звать, нравится тебе или нет. Короче, я могу тебя сводить в одно место, где ты увидишь солнце. Но если ты опять попытаешься что-нибудь выкинуть, то я тебе все кости переломаю, изобью, как последнюю суку просто. Увидишь тогда, какой я добрый.

Эльф выпрямился и глаза у него засияли.

— Я даю тебе клятву, что не попытаюсь бежать, — поднял он руку. — Мне бы только увидеть солнце…

— Тогда не мешай мне выспаться, а то уже дело к утру идет, — зевнул я. — Посплю и поведу тебя, как раз после полудня там окажемся.

Спал я, конечно, недолго. Эльф звенел цепью и возился от нетерпения. Проснувшись, я снял с него ошейник и, крепко ухватив за локоть, повел за собой.

Чтобы не попадаться никому на глаза, я свернул направо — в сторону Огровой пещеры, но, не доходя до нее шмыгнул в боковой проход.

Когда нас окружила темнота, эльф сам стал жаться ко мне, постоянно вздрагивая и озираясь по сторонам.

— Не трясись, — осадил я его. — Безымянный Ужас сюда не приползает, светло ему слишком. Насчет всего остального — я вижу в темноте не хуже совы, а топор мой при мне. Так что перестань об меня тереться, нечего тут тебе бояться. Ну, кроме меня, разумеется.

— Я и не думал, — пробормотал эльф, и отодвинулся.

Вел я его в Пролом. Есть у нас такое нехорошее место. Там пол пещеры поднимается вверх, и в одном месте в потолке есть щель. В нее как раз и светит солнце. Мы это место не любим, и по доброй воле туда никто не суется. Так что я мог быть спокоен, что нам никто не встретится.

Иди туда вообще порядочно, но я сразу взял хороший темп, почти бегом. Ннар, надо отдать ему должное, не отставал.

Мы миновали несколько пещер, забитых сталактитами и сталагмитами, необитаемых, пробрались узкими коридорами, извилистыми и путаными, и — хоп! — впереди показался свет.

Эльф чуть не споткнулся, а потом резко прибавил хода.

Мы вывалились в Пролом. Большая сухая пещера выглядела непривычно — по полу и стенам полз мох, а в центре, там, куда падал луч солнца из щели, росло даже хилое тонкое деревце.

Я отпустил эльфа и остановился у входа, чтобы держаться подальше от света — и так уже приходилось щуриться, и глаза резало.

Ннар же бегом устремился туда и окунулся в солнечное сияние. Его волосы вдруг ослепительно засияли, так, что у меня слезы из глаз потекли. Он запрокинул лицо вверх и замер в луче света.

И тут я впервые почувствовал это — тяжелую тупую боль в груди, как будто мне что-то сдавило сердце, что-то холодное, отчего стало тяжело дышать.

Ннар улыбался, стоя в круге света, вокруг него мерцало сияние, а волосы горели золотом. Настоящим, чистым золотом, без всякой примеси, тем самым дивным завораживающим блеском, что слепит нас, орков, сводит с ума, завораживает.

Мне стало больно — физически.

— Эй, ты, — хрипло гаркнул я. — Ну все, хватит. Пошли обратно. Увидел солнце свое, не целый день же тут торчать.

Ннар словно проснулся и посмотрел на меня из своего сияния. В груди все свело новой болью. Он вздохнул, опустил глаза и вернулся во мрак — ко мне.

— Спасибо, — сказал он. — Это для меня очень много значит.

— Не надо мне твоего спасиба, — проворчал я. — Это все только для того, чтобы ты не помер до письма из Крепости. Ну, шевелись.