Американский индивидуализм — такая же ценность культуры, как и русский коллективизм. И реализовывать на практике этот принцип зачастую нелегко. В быту американец гораздо менее свободен и зависим от мнения окружающих, чем русский, и от соседей, которые бдительно за ним надзирают, и от принципов политкорректности, и от чего угодно.

Американское общество, в отличие от русского, тяготеет не к анархии, а к технократическому фашизму, в чём-то сходному с муравейником, где человек — всего лишь производственная функция. От окончательной фашизации США спасают культурные герои-индивидуалисты, ярко выраженные свободолюбцы, такие как Сноуден.

Такие индивидуалисты в Америке относительно редки, но очень важны для сохранения стабильности культуры, избавления её от перекосов, так же как для русской культуры важны коллективисты и альтруисты.

Неудивительно, что в старину немалое количество представителей нерусских народов делали выбор в пользу русской национальной идентичности. Можно было более свободно выразить свою индивидуальность и реализовать заложенный потенциал и одновременно быть защищённым традициями и правилами, особенно когда речь идёт о представителях «продвинутых» социальных групп (аристократов, интеллектуалов, предпринимателей). Такой выбор был нередок как среди представителей европейских, так и восточных народов.

Немного о русском способе управления, так называемой русификации. На деле это совсем не пропаганда и не навязывание русского языка и культуры. Её могло и не быть. И этноязыковое обрусение происходило почти всегда добровольно. И вообще, русификации по большей части подвергались сами русские и в большей степени восточные славяне.

На практике русификация представляла из себя копирование социально-государственного устройства, принятого в России, чёткое деления народа или какого-либо социального организма на две части — на некое великое и могущественное «правительственное начало» и бесправную и ничтожную массу. Хотя если речь идёт о нерусских, то эта масса унижалась и подавлялась гораздо меньше, чем русская. Нередко после вхождения в империю её положение даже улучшалось.

Но в любом случае вбивался клин между правительственным началом и основной массой. Отчуждение доводилось до максимального уровня. Местное правительственное начало интегрировалось в общероссийское и получало неограниченные права, в том числе и по отношению к простым русским. Социальное тело оказывалось расколотым и управляемым тем же общероссийским правительственным началом.

Лучше всего это проходило и проходит с собственно русскими социально-профессиональными общностями, такими как церковь или армия, что сделало их подконтрольными государству. Дореволюционная интеллигенция сопротивлялась такой русификации относительно успешно.

Также достаточно успешно эта модель работала с восточными славянами. До революции подавляющее большинство привилегированных малороссов однозначно ощущали себя русскими, и если бы не революция и австро-венгерская Галичина, то особый украинский народ мог бы и не сложиться до сих пор. Многие неславянские народы были гораздо устойчивее к русификации и принимали её лишь частично.

Наиболее наглядное проявление русификации — большевизм, возникший тогда, когда носители власти пытались разбить любое более или менее жизнеспособное социальное тело, включая отдельную семью.

Интересен пример того, как поступили с крестьянством. Оно долгое время оставалось «внесистемным» по отношению к остальному обществу. Значительная часть его жизни оставалась вне государственного законодательства, было вписано, скорее, в природные ритмы, чем в социальную среду. Оно служило постоянным источником напряжённости, неподконтрольности. В первой половине XX столетия «правительственное начало» решило с крестьянством покончить, по крайней мере в прежнем его виде.

Первым вариантом была столыпинская реформа, которая планировала выделение самой «модернизированной» части крестьянства во внутрикрестьянское правительственное начало, а также изъятие значительной части крестьян из густонаселенных регионов и в массе переселенных в города. Это был традиционный вариант «русификации» с сохранением русифицированного крестьянства.

Однако реализован был другой вариант ликвидации (русификации) — колхозный, с лишением крестьянства внутренней структуры и какой-либо субъектности. Оно становилось полностью подконтрольным непосредственно государству, в то время как с национальными меньшинствами государство поступило куда более традиционно, сохранив их внутреннюю структуру и субъектность.

В чём истоки европейской и не только европейской русофобии? Есть и конкретные геополитические мотивы: сильная страна с чрезмерными ресурсами, опасно нависающая с востока, и ресурсами не делящаяся.

И отторжением было то, что европейцы-русские живут в азиатском государстве и что трудности жизни в нём могут гипотетически угрожать и им.

Но прежде всего — неприятие рационализированными индивидуалистами индивидуалистов иррациональных. Европейцы видят в русских отнюдь не чужаков, а самих себя, но в более откровенном, не отлакированном виде. Они видят то, что скрывают от себя и друг от друга. Они видят то, что есть и никуда не денется, но о чём хотелось бы забыть.

Большое значение играла и играет зависть к русским, совмещённая с ценностным неприятием наших успехов. Считалось и считается, что люди, не опирающиеся на внеличностные принципы социальной регуляции, должны были потерпеть фиаско ещё в древности и исчезнуть без следа. Поэтому достижения русских воспринимались и воспринимаются и западными, и восточными людьми как «дурной пример», могущий подорвать принципы и устои «своего» общества.

Отношение европейцев к России достаточно точно передаёт образ русской женщины из рассказа Сомерсета Моэма «Нил Макдам». женщины в высшей степени свободной и непредсказуемой, умной, сильной и талантливой, и — пугающей.

Из-за слабости внеличностных социальных регуляторов в истории России гораздо резче проявляются многие явления общеевропейской истории. К примеру, в Европе появились коммунисты, а в России произошла Октябрьская революция.

Произошёл распад СССР. Его крайне наивно объявили триумфом западной цивилизации. На деле это был первый серьёзный признак скорого крушения всей европейской цивилизации, резкого ослабления западного человека. По причине слабости внеличностных социальных регуляторов слабость западной цивилизации в России проявилась гораздо резче и раньше.

Есть и ещё один момент, за который некоторую часть русских не любят и не уважают как другие русские, так и нерусские: за специфическое русское лицемерие. Лицемерие и лживость — неотъемлемый признак разумного существа, но у разных представителей рода гомо сапиенс они разные. Как и все люди, русские много лгали и лицемерили, чаще всего — перед другими и ради очевидной выгоды, как и все люди.

Но определённая часть русских, хотя и их меньшая часть, активно занимается самообманом. Существует зачастую искренняя приверженность к неким парадным ценностям, которые, несмотря на свою значимость и статусность, на жизненную практику никак не влияют. Её зачастую определяют диаметрально противоположные установки, нередко бурно и искренне отрицаемые. Русских людей с такими установками А. А. Зиновьев назвал «ибанцами».

Причина появления таких нежизненных и абстрактных установок, навязчивое их педалирование происходит от попытки найти «общий знаменатель» для слишком разных людей со слишком разным восприятием мира.

Сам приход к власти коммунистов оказался возможным благодаря тому, что идеалы и ценностные установки были слишком уж далеки от бытовой реальности и бытового поведения.

Таких русских, которых достаточно много, презирают как соплеменники, не занимающиеся самообманом, так и иноплеменники, одновременно во всю используя комплексы «самообманщиков» в своих целях. Взять хотя бы полуискренююю любовь многих русских к «державности». Она позволяет манипулировать ими политикам определённого сорта. Но даже эти манипулируемые не станут ничего предпринимать ради спасения любимой державы. Современные русские склонны чрезмерно делать акценты на своей единственности и неповторимости и дарить себе свободу от «моральных оков». При этом они ожидают от всех других скрупулезного соблюдения всех правил и установлений, наивно полагая, что другие чем-то от них отличаются…