Сборы начались на следующий же день. Половину прислуги щедро рассчитали, преданных людей пригласили в бахетовское поместье.

Вскоре великокняжеский дворец в Ай-Тюдоре опустел. Когда вооруженные матросы, терзаемые жаждой революционной мести и наживы, ворвались за чугунную ограду, то их встретили лишь безмолвные залы и гостиные. Впрочем, поживиться в богатой усадьбе было чем. Пролетарии разграбили дом, нашли обширный винный погреб и не имели больше желания выяснять, куда подевались прежние хозяева.

О возвращении в Петроград не могло быть и речи. И Бахетовы, и Никитины решили перезимовать в Кореизе. Большой дворец вмещал всех желающих, к тому же, прекрасно протапливался и предназначался для круглогодичного проживания.

Зима началась с сухой и ясной погоды. Море было синее и спокойное, солнце светило по-осеннему, лишь холодные ветра не давали забыть, что начался декабрь.

В столице утвердилась новая власть – Совет народных комиссаров. До Крыма доходили слухи, что приняв «Декрет о мире», большевики активно вели переговоры о прекращении войны по всем фронтам. Первый же важный документ, опубликованный в ночь переворота, назывался «Декрет о земле» и был воспринят населением, как разрешение к разорению всего, ранее принадлежавшего помещикам и зажиточным горожанам. В деревнях крестьяне повсеместно грабили и жгли усадьбы.

Бахетовское поместье в Кореизе, к немалому удивлению хозяев, было отвоевано самими же слугами. Когда к воротам подошла толпа с вилами и лопатами, их уже ждал весь штат людей, работавших в имении. Великий Князь Павел вооружил расторопных и преданных мужиков винтовками, а сам, переодевшись в простого солдата, внедрился в ряды прислуги. Мажордом имения, мрачный огромный татарин с обманчивой бандитской внешностью, грозно сообщил желающим поживиться, что территория усадьбы уже занята ими, бывшими «угнетенными» работниками князей. Крестьяне посмотрели на винтовки, на серьезные лица отстаивающих имение, почесали в затылках и ушли восвояси.

Трезво обсудив сложившуюся ситуацию, князь Бахетов-старший заключил устный договор со своими «служащими» - так теперь называли прислугу, за дополнительную плату поручил наиболее ответственным людям вооруженную охрану дворца.

Для разговора с новой властью Борис Иммануилович, вместе с сыном, отправился в Ялту. Хитро рассудив, что лучше остаться с частью, но живыми, князь добровольно передал все свои поместья в Крыму, кроме кореизской усадьбы, в распоряжение местного совета. В ответ на этот жест комиссар - председатель ялтинского совета, гарантировал князю и его семье политическую и физическую неприкосновенность. О нахождении в его дворце Никитиных князь Бахетов, разумеется, умолчал. Представителей государевой династии арестовывали с маниакальной настойчивостью, будто стремясь на корню истребить ближайших родственников ссыльного государя.

Как-то накануне Рождества, расположившись у растопленного камина, Бахетовы попытались вспомнить, кто из столичных Никитиных еще не был арестован. Получалось, что лишь сестра Павла, в замужестве княгиня Кутяпина, постоянно переезжающая за своим супругом из города в город, оставалась на свободе - то ли новая фамилия прикрывала, как сейчас Инну, ее родителей и братьев – герб князей Бахетовых, то ли физически преследовать активную Натали было слишком сложно. Остальные представители славной династии, не уехавшие заграницу - и младший брат государя Георгий, отказавшийся от престола, и Федор Федорович, талантливый военный стратег, и отец Павла, вдруг соскучившийся накануне революции по родине, и остальные двоюродные и троюродные родственники – все были арестованы и сосланы в разные губернии. Немало огорчений принесло известие о заключении под стражу великой княгини Елены Александровны, которую под возмущенные крики москвичей увезли в неизвестном направлении прямо из Марфо-Мариинской обители.

После наступления Нового 1918 года старший князь Бахетов забегал по инстанциям, с помощью юристов выясняя вопросы отъезда заграницу. В семье стало понятно, что родину придется покинуть. Страна все больше напоминала театр абсурда, где гвоздем программы становились безумные пляски со смертью. Ни Бахетовы, ни Никитины не желали свариться в котле грядущей гражданской войны.

Старшие братья Инны, Владимир и Андрей, под прикрытием фальшивых документов пару раз ездивших в столицу, намекали о существующем плане по спасению семьи государя, так и проживающей в Тобольске.

У великого князя Павла оказалось свое мнение на этот счет.

- Технически устроить побег семьи государя возможно, - говорил он Иммануилу. - Но сложность не в этом. Я хорошо знаю дядю, его рассуждения, его образ мыслей. Для него венчание на царство было не просто старинным ритуалом, он связывал себя, самодержца, священными, практически брачными узами с державой. Он совершил предательство, отрекшись от престола, и наверняка расценивает Манифест как позорный развод. Федор Николаевич страдает от своего поступка. Те перевороты и беспорядки, что случились позже, подтверждают неправильность его шага. Арест и даже смертный приговор государь воспринимает как кару Божью за свои деяния. Побег из-под ареста выглядел бы очередным предательством. А государыня просто никому не верит, она привыкла относиться к родственникам настороженно, мы ведь не поддерживали ее веру в «чудесного мужика». Вот Марусин план она бы одобрила, наверное. К тому же, - Павел развел руками. - Ты помнишь, Заплатин вовремя запугал их своим пророчеством.

- Ты совсем не веришь в его слова? – смотря на огонь, тихо спросил Иммануил. Павел вздохнул.

- Мне сложно верить в то, подтверждение чему лично я не видел. Я не испытывал на себе его необыкновенной силы. Я знал лишь хитрого и разгульного мужика, обладающего чрезвычайно опасным влиянием на государеву семью. Но тут он угадал, этот Заплатин. Я не удивлюсь, если последнее его предсказание исполнится…

- Тогда чего ты добиваешься, к чему готовишь бедную юродивую девушку?

Павел жестко сжал губы.

- Я знаю, что поступаю странно, но не могу упустить шанс. Я обещал Вере спасти ее, если смогу. Государь и государыня из чувства вины и ответственности наверняка откажутся от побега, даже если план по спасению будет хорош и относительно безопасен. Но Вера другая.

- Ты думаешь, она оставит родителей, сестру и больного брата погибать в Тобольске, а сама сбежит с тобой, как цыганка? Уверен, что великая княжна не позволит себе малодушие. Вера любит тебя, но она обожает отца и бесконечно благородна. Ты сам перестанешь уважать ее, решись она на такой шаг.

- Я должен попытаться, - упрямо повторил Павел. – Между прочим, бедная юродивая девочка почитает государя и государыню, как собственных родителей. У нее есть какая-то засаленная фотография из газеты, и она молится, прося для них здравия. Для нее главное желание – это обрести семью. Может, для Вари и хорошо будет встретиться наяву с теми, кого она боготворит? Кто привил сироте такую горячую любовь?

- Не знаю, - растерялся Иммануил. – Я вообще раньше не замечал эту садовницу. Надо у матушки поинтересоваться. Но в любом случае, у тебя не получится подменить великую княжну на Варю так, чтобы этого никто не заметил.

- Я надеюсь переговорить с государем, - мрачно ответил великий князь. – Надеюсь на его благоразумие и любовь к дочери. Разумеется, Варя не замена царевне, но охраняющие люди вполне могут принять одну за другую.

Иммануил покачал головой. План казался еще совсем сырым. Было непонятно, как доставить Павла с девицей до Сибири, по бушующей восстаниями и бунтами стране. Ориентироваться придется на месте, поскольку ни о содержании государя и семьи, ни об их состоянии и отношениях с конвоем не было никаких известий. Да и сама подмена девушек походила на некий сценарий дамского романа. О мнении государя и государыни Иммануил не хотел думать - на первый взгляд, ни о каком согласии не могло быть речи. Впрочем, молодой Бахетов не сомневался в находчивости и силе характера великого князя. Павел воевал на фронте, и иных жизненных ситуаций у него случалось предостаточно, чтобы не терять хладнокровия от трудностей, а уж о таланте Павла доводить все свои идеи до блестящего результата было известно всем.