Князь тихо застонал от видения того, как твердый орган с трудом погружался в узкую глубину, как его тесно обхватывали гладкие стенки. Иммануил медленно двигался, с каждым толчком все глубже проникая в горячее шелковое нутро. Павлу было больно – так больно, что невозможно скрыть. Его слезы, судорожно прикушенные губы, и пальцы, хватающие простыню, и мелко дрожащие ноги до такой степени возбудили Иммануила, что он, не жалея любовника, быстрее задвигал бедрами, вбиваясь в страдающее тело, и взорвался обильным потоком семени, услышав жалобный всхлип и стон великого князя.

Иммануил не дал другу прийти в себя. Быстро отдышавшись от ослепительной вспышки дикого удовольствия, юноша подхватил рукой поникший орган Павла и медленно провел по нему языком. Великий князь охнул, неловко свел ноги, потянулся руками, будто прикрываясь, но Иммануил перехватил запястья, а ртом втянул орган полностью, посасывая и порочно поглядывая снизу вверх на опешившего Павла. Великий князь приоткрыл губы, словно хотел что-то сказать, но в это время Иммануил с неприличным чмокающим звуком выпустил изо рта изрядно потвердевший орган. Князь сам догадывался, что выглядел крайне развратно и потому не удивился потери дара речи у друга. Увлеченно, как щенок большую конфетку, Иммануил облизывал напряженный член со всех сторон, повторяя языком проявившиеся венки, забирал в рот покрасневшую головку. И только начал ритмично посасывать, погружая орган глубже в глотку, как Павел выгнулся с приглушенным стоном, вцепился руками в волосы Иммануила, отстраняя его лицо от белых брызг.

- Это называется «minette», - с улыбкой просветил Иммануил ошарашенного великого князя. – Ты, кажется, хотел стыдить меня за Николь и ее французские премудрости? Так вот – это целиком ее обучение. Виртуозно, не правда ли?

Получивший сверхмощую порцию удовольствия и впечатлений Павел лишь молча кивнул, сверкая глазами, полными непролитых слез.

Обессиленные от любовных подвигов юноши лежали в постели. Иммануил гладил друга по плечам, молча благодаря за неожиданную смену ролей и извиняясь за причиненную боль. Но после «французского урока» у Павла не осталось к князю никаких претензий.

Ближе к вечеру Иммануил предложил выйти в театр – давали интересную новинку, и князю хотелось знать мнение друга по ее поводу.

- Ты ведь уже в курсе самой злободневной сплетни? – с подозрительно отстраненным лицом спросил Павел, наливая себе воды из графинчика.

Иммануил приподнялся на кровати, подтянул ноги.

- О ком на этот раз?

Павел усмехнулся.

- Неужели опять обо мне?

Павел повел плечом.

- Они повторяются, - Иммануил фыркнул и шаловливо склонил голову. – Придумали бы что-то новенькое.

Павел со стуком отставил стакан.

- Очень интересная новость. Оказывается, твои родители готовят помолвку.

- Вот как? Не родилась еще на свет невеста, от которой я не мог бы отказаться, - усмехнулся Иммануил, но глаза его стали вдруг серьезными.

Великий князь пересел к другу на постель.

- Ты не сможешь отказаться, Мануэль. Твоя будущая невеста – самая завидная партия России и самая красивая девушка высшего света.

*gris de lin – фр. блеклый голубовато-серый

========== Часть 3. Инна ==========

В семье ее звали – Инес. Два старших брата – защитника, два младших - любимчика. Все четверо смотрели на нее обожающими глазами. С самого детства она ощущала ту невероятную, поднимающую на недоступную высоту нежность, которую могли дать только родные братья.

Увлеченно играла со старшими в мальчишеские игры: военные построения на теплых паркетных квадратах, морские бои, лошадки и барабаны. С возрастом ее чины повышались согласно приобретенному опыту: сначала была маленьким трубачом в полку старшего Володи, но вскоре пост принял младший Олег, а Инес повысили до корнета. В пиратской команде среднего Андрея сестра из юнги переквалифицировалась в матроса, а дальше – в рулевого. Братья не делали поблажки полу, да Инес и не желала никаких уступок.

Игры с куклами не заладились. Неподвижные, идеальные фарфоровые личики пугали своей отстраненностью, а сами ритуалы кормления-гуляния-воспитания казались бессмысленными, и вскоре дорогие нарядные куклы стали заложницами пиратов и воюющих государств.

Лишь по достижении шестилетнего возраста княжна из рода Никитиных начала осознавать сложность науки под названием «быть великосветской барышней».

Инна не любила холодную бальную залу, где маленькие аристократы постигали искусство придворных и модных танцев, а также этикет больших приемов. Она всегда мерзла в своей прохладной пелеринке, от обязательного тесного корсета нестерпимо чесалась нежная кожа. Природная грация и отличная двигательная память помогала Инне делать успехи, но похвала учителей оставляла ее равнодушной. Впрочем, скоро в учениках внезапно появились старшие братья, ловкие и умелые танцоры, которые, явно гордясь изящной сестренкой, попеременно становились с ней в пару, ревностно пресекая дружбу с иными кавалерами. Инна была рада танцевать с Владимиром и Андреем, с ними не надо было находить слова, улыбаться, когда не хотелось, и изображать радость, когда ноги подкашивались от усталости.

Невесомость тонкого фарфора, легкий звон ложечек. Салфеточки с искусными вышивками и монограммами. Чайничек, сливочник, сахарница. Да, доченька, мы знаем, что это сейчас pas à la mode*. Но этикет надо знать. И бабушка так любит, когда ты ей завариваешь чай… А солдатики подождут. Или что там у вас?

- Карты! – сочно смеялся отец.

- Ах, Михель… - укоризненно качала головой мамочка, но в ее прозрачных, весеннеручейковых глазах прыгали смешинки, будто солнечные зайчики по водной ряби.

Инне казалось, что родители увлеченно играли в большую семью: изображали строгость в общении с мальчиками, баловали дочь, прививали строгие правила приличия. Но Инна все время подозревала, что едва за детьми закрывались двери, как мамочка и папочка безудержно хохотали над принятыми методами воспитания, а потом с серьезными лицами выносили решения по насущным проблемам. И всегда давали поблажки. Они и сами-то не особенно жаловали этикет.

- Можно мне на каток с Володей и Андрюшей? – ласковым котенком подбиралась к родителям Инес с главным вопросом вечера. Мамочка старательно задумывалась.

- Морозно, душа моя. Не застудилась бы.

Инна яростно мотала русыми косами, а в столовую шумно врывались старшие братья. Наперебой уверяли, что проследят, закутают, сберегут. Родители, со строгими лицами, соглашались.

- Как бы не загоняли ее мальчишки на катке-то. Уж очень она хрупкая, - сокрушалась мамочка, великая княгиня Катерина Николаевна, младшая сестра государя, стоило довольным детям покинуть столовую.

- Ничего, только здоровее будет, - улыбался Михаил Александрович, втайне радуясь, что в дочке нет ни капельки того, что называют «кисейная барышня».

К десяти годам Инна освоилась в обязательном кружке маленьких аристократок. Под строгим надзором англичанки, а иногда и самой государыни, девочки учились общаться на светские темы, готовить чай, вышивать шелками и шерстью. Первую свою думку для мамочки Инес вышила вмест пастельных роз кобальтовыми и пепельными лилиями, а капельки белой жемчужной росы на лепестках заменила на черные бусинки – так ей показалось интереснее. Странные цветы выглядели будто засиженные мушками. Государыня наблюдала готовое произведение, укоризненно поджимая тонкие бледные губы. Папочка хохотал, утирая слезы, а великая княгиня Катерина Николаевна с доброй улыбкой гладила Инну по щечке и удивлялась фантазии единственной дочери. Больше Инес не оригинальничала и выбирала те узоры, что одобряли взрослые.