– Ты сообщишь местному комитету, что мы здесь? – спросил Берт.

– Ни в коем случае. Нельзя никого предупреждать. Пойдем прямо на нужный нам двор. Важна внезапность.

– В этом есть смысл.

– Это твое первое дело? Первое расследование?

– Первое… По правде, мне немного не по себе от мысли, что я должен буду кого-нибудь вырубить.

Берт был оснащен так же, как и Энид, но своим оружием он владел лучше, чем она. На поясе у него был закреплен шокер, а рядом – подсумок с иглами, в которых дремал ждущий своего часа транквилизатор. Полезные инструменты. И Берт на «отлично» знал, что от него требуется.

– Вряд ли все это понадобится, – сказала Энид. – Наша репутация здесь работает лучше. Не волнуйся.

– Я должен действовать так, чтобы подтвердить нашу репутацию.

– Вот именно, – улыбнулась она, – так что тебе ничего не нужно объяснять.

На них были коричневые куртки и коричневые же брюки с серыми ремнями. Мрачноватые, какие-то зимние цвета, от которых холодок так и бежит по спине. Берт был на голову выше Энид и выглядел так, словно был способен одним ударом переломить ствол дерева. Зловещая парочка, если посмотреть со стороны.

– У тебя, как я слышал, это последнее дело? – спросил Берт.

Именно это она заявила в региональном комитете – что, дескать, пора ей отправляться домой, осесть и заняться обычными делами – вязанием, например.

– Я этим уже лет двадцать занимаюсь, – сказала она. – Пора передавать эстафету.

– А по командировкам не будешь скучать? Я же именно из-за них сюда пришел – чтобы поездить, посмотреть другие места.

– По командировкам – может быть, – ответила Энид. – Но по самой работе – вряд ли. Ты поймешь, что я имею в виду.

Они приблизились к поселению. Энид заметила молодую женщину, которая шла вдоль дороги с корзиной яиц. На ней была блузка, юбка с передником и соломенная шляпа от солнца.

– Послушайте, – обратилась к ней Энид.

Молодая женщина вздрогнула, руки ее судорожно вцепились в ручку корзины, словно она боялась уронить яйца. Как Энид и сказала, их репутация бежала впереди них. Они были инспекторами, а инспектора появлялись только тогда, когда случалось нечто ужасное.

Ужас, смешанный с растерянностью, отразился в глазах женщины. Что могло принести инспекторов в Сауттаун?

– Слушаю, – дрожащим голосом отозвалась она. – Чем я могу вам помочь?

– Расскажите нам, как добраться до Эприкот-хилл.

Это название хозяйства, которое им необходимо обследовать.

Нервозность исчезла в глазах молодой женщины, и она понимающе кивнула. Понятно. Значит, люди уже кое-что знают. Знают, что что-то не так, хотя наверняка не сказали бы, что именно.

Теперь уже через час весь город будет знать, что прибыли инспектора. Да, можно сказать, что Энид повезло с последним делом – копаться в сплетнях.

– Конечно, расскажу, – проговорила женщина. – Идите по этой тропе мимо вон той пары мельниц. Эприкот-хилл на южном берегу утиного пруда. Там еще бельевые веревки перед крыльцом.

– Благодарю вас, – сказала Энид.

Женщина поспешила прочь, прижимая корзину к груди. Энид повернулась к Берту:

– Готов?

– Мне все это очень любопытно, – ответил тот. – Идем?

Эприкот-хилл располагался над красивым прудом; позади него раскинулись огороды. Красивое местечко. Само хозяйство представляло собой большой двухэтажный жилой дом с множеством окон и просторный флигель с двумя трубами. Во флигеле располагались производственные помещения – хозяйство специализировалось на переработке сельскохозяйственной продукции, которую получало от местных фермеров, а потом сушило, консервировало и закатывало в банки, готовя запасы, распределявшиеся по всей округе. Дом выглядел обжитым, хотя и несколько обветшавшим, что означало, что его обитатели слишком заняты, чтобы за ним ухаживать с излишним трепетом. Стояла весна, и консервировать пока было нечего; люди в доме и на производстве занимались уборкой и ремонтом.

Первой из обитателей хозяйства их увидела на склоне холма девушка, снимавшая простыни с уже упомянутых бельевых веревок. Несколько мгновений она вглядывалась в их фигуры, а потом, бросив свое занятие, побежала к дому. Подвижная и энергичная – явно не та, о которой говорилось в ориентировке. Сьюзен, а не Эйрин. Руководили же хозяйством Фрейн и Фелис.

– Наше прибытие – уже не тайна, – усмехнувшись, сказала Энид. Берт положил ладонь на пояс.

Из дома вышла группа людей. Человек десять, почти все жители дома. Все вместе выглядели весьма мрачно. Старая одежда, нахмуренные лица. Хозяйство считалось вполне стабильным, хотя люди счастливыми не выглядели.

Пожилой мужчина, худощавый, с обветренным лицом, вышел вперед. Видно было, что больше всего на свете ему хотелось бы держать в руках ружье. Вероятно, это Фрейн. Энид подошла к нему и протянула для пожатия руку:

– Здравствуйте. Я Энид, следователь окружного комитета. А это мой напарник, Берт. Это ведь Эприкот-хилл, не так ли?

– Да, это так, – отозвался Фрейн, явно настроенный на то, чтобы не говорить лишнего.

– Можем мы войти в дом и поговорить?

Для обитателей хозяйства Энид должна была выглядеть некоей матроной, может быть, даже главой целого хозяйства. Хотя они наверняка знали, что никакого хозяйства под ее началом не существует. У следователей не бывает хозяйств. Они вечно в пути – ангелы мщения (так, по крайней мере, утверждают слухи). Тусклого тона каштановые волосы Энид носила скрученными в кичку, а на ее лице с мягкими округлыми линиями оставили свой след и годы, и погода. Обитатели хозяйства спрашивали себя, есть ли у нее дети, удалось ли ей заработать хотя бы один сертификат, но по раздавшимся с возрастом бедрам Энид об этом судить было трудно.

Берт стоял чуть позади, надежный как сама власть. В его фигуре их интересовало только одно – насколько умело он обращается со своим оружием.

– О чем вы хотите говорить? – спросил Фрейн.

Он был напуган. Он знал, для чего прибыли эти люди, трудно было не знать; и он действительно был напуган.

– Думаю, нам лучше войти в дом и сесть, – с нажимом произнесла Энид, отчетливо слыша в своей интонации нотки высокомерной снисходительности.

Глубокие морщины, избороздившие лицо Фрейна, стали еще глубже.

– Здесь собрались все? – продолжила Энид. – Соберите людей в общей комнате, в доме.

Резким отрывистым словом Фрейн отправил людей внутрь. Общая комната в доме этого хозяйства, как такого же рода помещения в других хозяйствах, была ничем не примечательна, хотя свои задачи выполняла исправно. На длинном обеденном столе – ни вазы, ни цветочка. На стенах – ни единого цветового пятна, за исключением выцветшего квадрата красно-зеленого сукна – сертификата на рождение ребенка, который хозяйство сумело заработать около лет шестнадцать назад. Тем ребенком, должно быть, была как раз Сьюзен. После того в доме появлялись новые взрослые, но Сьюзен была последним ребенком. Неужели им так захотелось еще одного, что они не стали дожидаться, пока местный комитет наградит их сертификатом?

В доме жило десять человек. За столом собралось девять. Некоторое время Энид изучала этих людей, вглядываясь в их лица. Большинство отводило глаза. Все, кроме Сьюзен.

– Я полагаю, здесь не все, – сказала Энид.

Молчание собравшихся людей густотой напоминало масло. Сзади над местом, где сидела Энид, возвышался Берт с рукой на поясе. Держался он легко и свободно, был явно в своей стихии. Энид молчала, пока неловкость, воцарившаяся в комнате, не взяла свое.

– Нет Эйрин, – проговорила Фелис. – Пойду, приведу ее.

– Нет, – возразил Фрейн. – Она не может прийти, она заболела.

– Заболела? – переспросила Энид. – И серьезно? Доктор ее смотрел?

В комнате вновь воцарилось молчание.

– Фелис! – обратилась Энид к хозяйке. – Буду вам крайне признательна, если вы приведете Эйрин.

Прежде чем Фелис привела девушку, прошло немало времени, и Энид с удовлетворением видела, как жильцы дома, по мере того как ожидание затягивалось, чувствуют себя все более и более неуютно. Сьюзен дрожала; один из мужчин, явно для того, чтобы унять дрожь, обхватил себя за плечи. Во время таких собраний все происходит именно так, одинаково ужасно; а последним делом Энид было дело об убийстве.