Разозлившаяся не на шутку «мама» не переступала порога моей комнаты из принципа, чтобы поинтересоваться состоянием ещё ходячей больной. Намджун же напротив – не под каблуком её катался, а смотрел понимающе-неодобрительно, помалкивал, правда, о случившемся, втаскивая утром диетический обед. Из немногословных выпрошенных ответов, я узнаю, что в прошлом Джина проходила курсы медсестёр, и неплохо разбирается в болезнях, как и в способах лечения.

Днём я остаюсь в пустой квартире с немой собакой, лежащей у меня в ногах и тыкающейся влажной мордой в пятки. Чтобы не сгореть от солнечных лучей, зашториваю окно плотным тюлем, как от чумы прячась под одеялом, не желая покрывать бледную кожу летним теплом. С мобильным фонариком читала потрёпанную книжечку Мураками «О чём я говорю, когда говорю о беге», в безвоздушном пространстве с захламлёнными пылью глазами. После Карвера, аллюзия Мураками воспринимается с другого оборота, хотя это не имеет значения.

Неприкаянным призраком шатаюсь из кухни в туалет, в интернете в поиске приготовления мягких блюд, которые смогут нормально перевариться. Отказ от наставлений Мин Юнги приводит к тотальному слёживанию, это я уяснила.

Один за другим пришедшие соседи, разбегаются по собственным норкам, запрятывая секреты с будничного дня, о которых не хочется делиться. Игнорирование моей персоны становится заслуженным явлением, и я быстро к этому привыкаю – как оказалось, ко всему можно свыкнуться и перетерпеть. Теперь мне не надо отчитываться, куда я ухожу, и если не возвращаюсь дня три – сущий пустяк.

Дремлющий Пусан наводит на меня животворное успокоение, а мягкий ветер с моря задувает волосы на затылке, резвится с подолом разноцветного сарафана и греет руки от мороза. Неуместным пятном я перемещаюсь по улицам, с перенаселённым количеством людей, топчущихся у французских магазинов палёных духов и кофеин с умеренными ценниками - продолжают колотить себе статус фотографиями в инстаграме. С недавних пор ночные прогулки восстанавливают душевный баланс, потраченный несколькими часами ранее, с палящим рассветом. Тэхён предупредил меня, что я могу приходить в любое время, но было бы здорово – пользуйся я телефонной связью.

Ковыряя носком сандаля рассыпанный каштан возле чьего-то обжитого домика, перехожу дорогу на зелёный, соблюдая правила, написанные для людей. Квартал Тэхёна находится ещё дальше, и, следуя до него пешком, я тяну время, так как не особо проявляю желания вспоминать встречу с его девушкой. У Чонгука, видите ли, дома нельзя. У него невеста, которая любит захаживать без спроса (а может и кто ещё на стороне). У него вообще-то семья будущая строится, если что – здесь мы с Тэ засмеялись обоюдно, потому как семьянин из Чона дерьмовый, точно так же, как и его репутация. Но я не забочусь о чужих проблемах – наша договорённость о свободных отношениях касается только постели, вероятно, разговоров по душам, если сильно приспичит высвободить напряжение. Любовники обычно потому и заводятся – немного утешений перед процессией измены, кому-то же надо плакаться в жилетку и ныть о своей тяжбе.

По словам Кима, он с Чонгуком друзья с пелёнок, и как-то повелось у них, что всё-то мальчики-цветочки делят пополам – бизнес, друзей, круг общения, родителей, девушек (про чоновскую куклу умалчивалось). Поэтому мы и спим втроём – не решили, как и кого делить, и к чему эти головоломки, если придумана двуспальная кровать с широкой площадью. А я смирилась – анализировала свои чувства, приняла тот факт, что испытываю влечение, и неважно какое оно в значении – сексуальное, платоническое.. мм, аморальное? Ведя с собой диалог, выведала покрытую мраком надежду – я жду, пока мне помогут разбиться, потому что у самой не хватит смелости отучиться любить эту жизнь, не ударившись в неё с разбега и получив сверх синяков свежие раны. Отвязать от себя тягу к приятному/неприятному существованию не получится, но возненавидеть шанс имеется – а это уже что-то из шаблонных «ничего».

Звоню в дверь, прохожу степенно, уже держу в руках горячий чай в кружке, и наблюдаю за лицами двух помалкивающих мужчин, один из которых работает за ноутбуком, а второй изучает выбор моего наряда. У них тишина повисла гробовая, а я с собой принесла воздух с улицы, и вроде разбавляю и сцеживаю безразличность.

-А побольше выреза нет? – Тэхён облокачивает голову о ладонь, и улыбается не пошло. Ему нравятся всякого рода намёки, ведь они за собой не влекут горизонтальность, пока нет пробы прикосновений.

-И покороче. – Вставляет Чон, не отвлекаясь от работы пальцев, раздражая чваканьем клавиатуры. Вечно занятой и вечно язвительный, с какого-то рожна очутился в квартире Кима, если не живёт здесь время от времени. Может я чего и не знаю, и тройничок скрывает другие обстоятельства..

В полосатой кофте, «тельняшка» в народе, с длинными рукавами Тэ выглядит как всегда безупречно, вкупе с разбросанными на голове волосами, слегка влажными – по вечернему уютными, вымытыми, отдающими тем запахом ванили и шоколада, которым хвасталась блондинка. А Чонгук сверкает голыми коленями с собравшимися запредельно высоко шортами от закинутых под себя ног, и белой футболкой, нет-нет, да спадающей с одного плеча, неусидчивой материей.

-А что мне в этот вырез вставлять? – логично задаюсь вопросом статического первого размера, поднимая брови. Скрываю поход в магазин нижнего белья, с купленным ноликом, потому что зачастую так оно и есть.

-А.. ну да. – Воркует Тэхён, продолжая глазеть, невзирая на мои предупреждения о взятой кофте.

-Кухарочка, приготовь нам нямкать, - ехидности в голосе Гука хоть отбавляй, и я с нескрываемым изумлением обжигаю язык от неразбавленного кипятка. Никакой заботы.

-Вот ещё. – Фыркаю, повторяю за Чонгуком маневр согнутых ног под попой.

-Я голоден, и ждал твоих кулинарных подвигов. Что, зря? – Тэ вместе со стулом подходит к окну, и, размещая ступни на подоконнике, достаёт свеженькую пачку сигарет (каких именно – не увижу). Либо я в облаках летала, либо действительно за ним не чуяла никотиновую дымку. Когда это он начал..?

-Зря, конечно. – Отодвигаю горячую кружку, под пытливым взглядом Тэхёна, подрываюсь и ищу, что может быстро вариться. – В самом деле.. – бормочу себе под нос, якобы недовольная. Выказываю только то – что хочу показать. Но не обсуждаю, как любила готовить мелкому брату в шесть лет, потому что он ревел от выпавшего зуба. Где-то в добрых хижинах моей души, я люблю быть нужной, но никогда в этом не признаюсь.

Пошарив по кухонным шкафчикам, ставлю горячую воду в кастрюлю и завариваю три пачки рамёна, не особо напрягаясь с предпочтениями голодных парней.

Неожиданно чувствую касание к талии и щупанье тазовых косточек, стоя передом к плите.

-Ты сильно сбросила за последнее время.. – задумчиво произносит Чонгук, снова погружаясь в документы, а я убрала его неуёмную руку, ничего впрочем, толкового не отвечая.

-Будешь такой тощей, и родить не сможешь. – Я кашляю от слов Тэ, отмахиваясь обеими руками о таком наиглупейшем предположении. Второй усмехается, но ничего не добавляет, хотя представляю, что вертится у него на уме.

-Тогда беспокоиться не о чем. Я не стремлюсь заводить семью. – Помешиваю вермишель, и пытаюсь говорить без срывов, мне всё-таки неприятна эта тема, и жутка одновременно.

-Это ты пока так говоришь. Просто не встретила того самого. – Нравоучительно преподносит свою позицию Ким, выдыхая клубы дыма, жмуря глаза.

-Главное, чтобы тебе «та самая» наделала детишек. – Мужчина не опровергает и не соглашается, отворачивается от меня, ему по нраву смотреть из окна многоэтажки, чем спорить о приоритетах, которые давно расставлены по нишам. – Я создана, чтобы сделать этот мир красивым, - усмехаюсь выдуманной теории, ставлю кастрюлю на стол, и сразу наблюдаю последние дописанные очерки Чона и захлопывающуюся крышку «яблока».

-..и накормленным. – Шипя и недовольно собирая палочками падающую лапшу, первым набросился Чонгук, а затем в войну металлической утварью вступил Тэ, от которого веяло ароматом вишни.