Я ответила бы всего скорее тем же тёплым тоном, наверно даже бы и улыбнулась, что-нибудь добавила в контексте позже, в общем, повела бы себя поприветливей и повежливей, но предугадывать, значит уверенно следовать – легко заблудиться в белых простынях, чем я и бессовестно пользуюсь, беру за основу, зарываюсь поглубже, туда, где нет воздуха. Я не лиричная, не возвышенная на красноречивое словцо, нет, ни разу не писательница или знаток корейской литературы, я просто думаю, таким чувствам должно быть более глобальное, углублённое объяснение, мера, шкала выносимости. Думаю, это даже не чувство, а какое-то нервное расстройство, такое, которое не часто встретишь по улицам города, его поселениям.
Под весом чонгуковским постель преломляется, я ощущаю кончиками волос дыхание зубной пасты, и только за этим ещё один вес, приходящийся мне со стороны спины. Не в силах сдерживать себя от вмешательства в каламбур, я приглушённо засмеялась и откинула с лица занавесу..
Мысленно глаголю им: «это то, что вы хотели?!»
… и протягиваю руки. Даже лестно, что их тут же заключают в оковы.
Когда я вернулась во всё ещё пустую квартиру, Суншими встретил меня поднятыми ушками, ошарашенным взглядом, кажется, поцокал от моего позднее-раннего визита. Есть у собаки хозяйские замашки, ну прямо как у Джины, не хватает только её иронизирующего укола и как подарок, намджуновы просроченные часы, в которые мне нужно было уложиться и в полночь примчаться в родительский дом. Я не плохая дочь и не плохая соседка. В конце концов, я убеждаю себя, я – взрослая девочка.
Я легла на пол возле пса, гладила его за ухом и вымаливала прощение за то, что вероятно бросила вчера, и не знаю даже, за что ещё могла. Было важно понять, просто понять, что я не одна и со мной разделяют растущую тревогу, растущую боль в животе, сбегающие отчаянные слёзы, нежелание покидать этот мир и забываться в архивах человеческих судеб.
Суншими лапой прихлопнул мимо пробегающего маленького паука, и я подпрыгнула на месте, набрав воздуха до отказа – не потому, что боялась, - жалела по большей части. Пёс смотрел на меня вселенскими глазами, может быть намеревался проучить или показать суровую жизнь как она есть, есть везде и у каждого существа, населяющего этот мир. Через пару секунд, наигравшись с пауком, Суншими поднял лапу и тот торопливо заперебирал своими паучьими кривыми и поломанными, ещё не отвалившимися лапками. Хотите - верьте, хотите - смейтесь, но в этом бегстве от смерти я явно разглядела свой силуэт, только поломанных и кривых лапок было на порядок меньше. Все, что могло сломаться – уже давно вышло из исправности.
========== 14.причины и последствия ==========
В это холодное лето мы будем играть в слепых. Мы руками закроем друг другу глаза, узнавая лица наощупь, кончиками пальцев, запоминая их не красивыми, тёплыми, живыми. Мы будем узнавать истории чужих судеб, осторожно проводя губами по причудливым линиям на руках. Мы будем слушать..
— Аль Квотион
С детства Дже Хёк отказывался ездить на общественном транспорте по нашей захудалой деревушке, запрещал этого делать и мне (когда ещё он называл меня старшей сестрой и вроде бы любил), цапал за подол сарафана и отводил дальше от остановки, приговаривал своим детским голосом, что пустые скрипучие автобусы рассказывают людям невесёлые истории о том, как жить дальше.. Говорил, что взрослые люди очень грустные - как мама с папой, и что мне не стоит становиться старше. Просил повременить с возрастом и отложить грусть. Я слушала Хёка проникновенно, однако не упускала возможности пользоваться автобусами (перечила его воли), потому что мокрый после дождевой гранит рисует картину будущего, не говоря, конечно же, о самом автобусе. Я всё знала и так, и уже тогда, в детстве, понимала, Хёк, я понимала, как печально ожидать на стоянке часового скрипучего и потрясывающегося на неровном асфальте автобуса, и провожать наш милый опустевший дом, и твоё безучастное выражение лица, не одолжившего мне прощания. Повзрослев сам, ты перестал запрещать мне делать что-либо, и сам, тоже сам сделал меня грустной… как мама с папой.
Ежедневная рутина скандирует новый бессмысленный день, опять на повторе заученная плёнка, я устала бороться с привычкой и иду на работу в ужаснейшем состоянии: безучастно-брезгливом. Тёмный и на радостях тёплый вечер не вносил в жизнь яркие краски, если ещё больше (по неосторожности) не вводил в темень глухих мыслей, откуда дорога была заказана. Приехавшая отдохнувшая парочка Намджун+Джина почти сразу вторглась в кокон моего мирного отрешения, заняли главенствующие места, искромсали график самобичевания, и не удивительно, что мне как глоток свежего воздуха требовалось добротной порции одиночества в стаканчик с проблемами и шоколадными крошками, глазурью несвежею.
Я всеми силами уже второй день сдерживала себя от звонка своему психоврачу, оберегая нервную систему обоих, оберегая в первую очередь его собственную личную жизнь, которую я, кажется, прерывала постоянно и вписывалась на бесплатной товарищеской основе, оберегая себя от мучений, быть открытой как книжка и считанной неизвестной историей, чьим-то внимательным глазом. О боже, боялась быть понятой в самом прямом смысле и кем-то изученной, держала остатки тайны и всё ещё не рассказала Чимину причину бессилия и бесчисленных вопросах о смерти. Причины были озвучены вслух как таковой, последствия поняты из контекста, а я до сих пор не вижу, ступаю неуверенно, остаюсь, в конечном счете, недовольной своей нерешимостью и мягкосердечием. До сих пор жду приход дождя как ненормальная одержимая, окунувшаяся в пропасть детских воспоминаний. И это, чёрт возьми, не лечение, не терапия хренова – ностальгия памяти, постоянные переживания, тыканья в одну и ту же кровоточащую рану.
Следя за носками летних сандалий, а не за дорогой вокруг, я, верно приближалась к заведению временной работы, на которую теперь и приходить было тошно и страшно немного. Наугад потянув за металлическую ручку тяжёлой двери, я не сразу заметила, с какой лёгкостью оная подчиняется приложенной силе, впоследствии оказавшейся двойной. Всё той же опущенной головой я встретилась с мужскими татуированными руками (по наитию задрожала), отчего-то так едко и точно впившимися в память. Такие повзрослевшие и грубые, ни разу неблизкие и не родные руки, такие чёрствые на заботу и братскую нежность, столь пугающие мой слабый гонор. Поднимать глаза надобности не было, ведь меня аккуратно обступили стороной и оставили в одиночестве переваривать кашицу несуразных догадок. Узнавать Ан Хуан в этом теле Хёк не желал, не имел для себя никакой выгоды и интереса, и наверно, поступал правильно. Мне не хотелось быть жалкой в его глазах. Мне не хотелось снова видеть его призрения, и теперь кидаться к его ногам, чтобы попросить отмолить мою душу своим разговором, как последняя дура многосерийного дерьма, плохо отснятым горе-режиссёром на пару со сценаристом. Мне невдомёк что за идиотизм распространялся в моей душе, налегая на сладко-больное с такой остротой.
Следующим днём мы с Джиной остались в квартире без мужского присутствия и маялись дурью – стряпали всякие вкусности, шутили о ерунде, смотрели кассеты, сплетничали как самые типичные представительницы женского пола, выпавшим отличная возможность рассказать накопившиеся глупенькие секреты. Но некоторые секреты всё же должны были остаться закрытыми, потому как я не особо желала поддаваться слезам. Я в принципе не планировала портить столь прекрасную беседу отягощающими историями из личного прошлого – судьба штука странная, любительница нагрянуть без стука, абсолютно не пользующаяся этикетом.
По огромных размеров современной плазме счастливый Намджун бежал на встречу камере (с самых первых секунд моё сердце чуяло неладное). Это видео внепланово включилось в общем списке и стало обоюдным зрительным удивлением из семейного архива. Маленький ребенок, зажатый в руках мужчины, весело смеялся, перебирал неуверенно ножками, не замечал съёмку со стороны и, в общем, имел внимание только одного человека.. Я уже случайно видела фотографию в рамке в комнате этой пары, когда лезла за помадой, и там Намджун в обнимку стоял с тем же мальчиком, неизвестно откуда взявшимся, неизвестно куда пропавшим теперь. Повернув голову на Джину, я лицезрела её раскрытые глаза, слегка покрасневшие и обезумевшие, повисшее в них невысказанное оправдание, наверняка наскоро придуманные факты, но всё обрело ясность.. быстро и на одном выдохе.
