Вскорости, немцы переселили все немецкие семьи в другое село Ивановка (немецкие власти назвали Дойчедорф). В августе 1942 года в нашей семье родилась девочка, назвали Эммой - вполне подходящее немецкое имя.
Задолго до решающего наступления по всем фронтам советских войск немецкая администрация собрала всех жителей (в посёлке, как я понял, жили одни немцы - "фольксдойче") и объявили о выезде в Германию, назначили дату. Вообще, в детстве я задумывался, а могли ли папа с мамой не поехать? Может, тогда бы не было всего того, что с ними случится потом. Но людям не давали возможности обдумать и принять какое-то своё решение, за них уже всё решили. Советские немцы в посёлке жили как бы мирной жизнью (насколько это возможно в условиях войны), никакого предательства по отношению к Советским властям, никаких преступлений против государства СССР или граждан СССР они не совершали. Большинство из жителей-фольксдойче интуитивно понимали, что отъезд будет лучше, чем оставаться здесь, хотя фронт был ещё далеко и немецкие власти особо не делились о поражениях своих армий. И папа с мамой поехали вместе со всеми. С позиции сегодняшнего дня (после развала Советского Союза и образования независимой Украины, как бы взгляд из другого времени, из вечности) более очевидно, что другого варианта у них и не было. Если бы они каким-либо образом остались, то, скорее всего, было бы ещё хуже: могли инкриминировать сотрудничество с немецкой армией или предательство с более строгим наказанием, вплоть до расстрела. Но, когда я слушал мамины рассказы в 60-ых годах, это не было таким очевидным для меня.
(И ещё одно замечание в скобках. В середине 70-ых годов мне посчастливилось вместе с папой и мамой побывать в местах, где они выросли, поженились. Мы побывали на месте, где когда-то был дом Никиты Самчука, никакого дома, просто поле, никаких его следов не осталось. Даже от большой груши ничего не осталось. Папа хотел найти друга детства и молодости, тоже Адама, Адамчика. Тёзка, я думаю, тоже был немцем. Его не было уже в живых, но мы разговаривали с его матерью. Мама друга рассказала, что их тоже собирались вывезти в Германию. Адамчик был против, и они остались, скрылись, в Украине.)
Из рассказа сестры.
Когда немецкие власти объявили об отъезде, одна женщина Лина Дрегер (среди наших знакомых было две Лины Дрегер, у обеих мужья были расстреляны в 37 году) отказалась ехать. Всех жителей-фольксдойче собрали за селом: должен был состояться показательный расстрел Лины Дрегер. Матери Лины бабушке Ганн (Hahn) и её сестре Герде Веснер сказали, чтобы они взяли на себя попечительство над внучками, дочерьми Лины Вильмой и Лидой. Самой Лине ещё раз предложили согласиться на отъезд. Она согласилась. (Мама об этом не рассказывала.)
Это было длинное путешествие (и по расстоянию и по времени, наверное, с октября 43 по 45), вначале на телегах, потом на поездах через Украину, Польшу (возможно, с остановкой на какое-то время), Германию, считай пол Европы проехали. Немецкие администрации помогали по возможности, но что сделаешь, если на какой-то станции просто не было паровозов. Односельчане держались дружной самоорганизованной компанией, помогали друг другу, чем могли.
Перед отправлением папа с мамой забили всё, что можно было - птицу, скот - засолили мясо, сало, сложили в бочку. Вначале двигались пешей колонной. Так как в нашей семье было четверо детей (Роберту 11 лет, Жене - 8, Лене - 5, а Эмме год) и бабушка с больными ногами, то немецкие власти разрешили взять в дорогу телегу. В телегу погрузили вещи, бочку с продуктами, к телеге привязали корову. Так что семья была обеспечена продуктами лучше, по сравнению с остальными. Ещё мама в дорогу взяла швейную машинку.
В самом начале пути, в одну из остановок на ночлег, к маме пришла Вера Анкерштейн (муж Эвальд был племянником тёти Оли Анкерштейн, то есть они были нашими родственниками). Сама Вера была украинкой, у неё сыну было меньше года. Вера тоже не хотела уезжать с Украины, что ей было делать в Германии. Но мужу власти сказали, сделай так, чтобы вы ехали все вместе, семьёй. Вера с малышом Володей и мужем шли пеши в колонне. Вера попросила маму дать молока для сына. Мама накормила их обоих. Мама была наполовину украинкой, может, поэтому, Вера ей призналась, что хочет сбежать с колонны. Мама никому не сказала ни слова (поступок, скорее присущ украинке, а не истинной законопослушной немке), не отговаривала, ничего не советовала, но дала в дорогу продуктов и бутылку молока для сына. Утром обнаружили отсутствие Веры. Мужу Эвальду не поверили, что жена ему ничего не сказала (на самом деле, ничего не говорила: он, скорее всего, её не отпустил бы). Колонну сопровождал какой-то конвой, охрана. Немцы из охраны ускакали в степь на их розыски. Вернулись ни с чем. Удивительно, но после войны семья Эвальда и Веры воссоединилась (это сродни чуду). И Вера рассказывала, что в поле она зарылась в стог соломы, немцы подскакали к её стогу (наверное, их было немного) и винтовками со штыками штрыкали солому, проверяли стог. Беглянке повезло: она видела, как штык прошёл рядом с ней. (Мама об этом тоже не рассказывала.)
В Германии семья была на полном государственном обеспечении, такой своего рода "военный коммунизм": четверых детей, бабушку, маму обеспечивали продуктами и всем необходимым. Они впервые узнали продукты, о которых раньше даже не слышали (джем, повидло, мармелад, кофе, какао). Один из уроков справедливости от папы. Лена росла под покровительством бабушки. Бабушки, в отличие от родителей, часто балуют внуков. Как-то раз при получении продуктов были куриные крылышки, ножки, сердца, печень, желудки. Лена увидела и громогласно заявила свои права: "Это мне, это мне!" Папа взял её, повернул к себе и объяснил: "Роберт и Женя такие же, как и ты. Они тоже хотят вкусненького. Отныне ты будешь следить, чтобы всем доставалось поровну". Роберт рассказывал, как они ребячьей компанией "украинских немцев" гасали на велосипедах, как коренные немцы учили их своим порядкам: подъехали к груше (получается 1944 год), нарвали груш, тут же съели, побросав огрызки возле дерева. В дороге их компанию догнал старик-немец, остановил, заставил вернуться и убрать возле груши. Каждую неделю хозяйки мыли окна (стекла не должно было видно, иначе могли камнем разбить стекло), крыльцо и участок тротуара, возле дома. Старшие дети пошли в школу в Германии: Женя сильно крутилась на уроке и в наказание получила удары лозиной (мамино слово). Лена тоже пошла в первый класс (в Германии в школу брали в шесть лет), и тоже получила наказание: удар линейкой по рукам. Так семья познавала порядки страны своих далёких предков.
Папу мобилизовали (осенью в октябре 44), но не на фронт, у него всё-таки не было больше половины лёгкого, а на работы, трудармия (термин, который был во время войны в СССР). Собственно, папа работал у бауэра (хозяйство Paulehof под Ландсхутом - Landshut), выполнял работы по хозяйству, в поле, на ферме, делал свою привычную крестьянскую работу, работников в тылу не хватало.
Последний переезд в Германии, в местечко под Потсдамом. Мама с поезда попала в больницу. По банальной причине (о чём я узнал гораздо позже): мама была в положении, папы уже с ними не было. Мама сама себе прямо в поезде (в тамбуре, что ли??) сделала аборт. Потеряла много крови. Маму сняли с поезда, а дети вместе с бабушкой уехали на поезде. После выписки ей в больнице дали мокрую провонявшуюся одежду, солдатскую шинель (своей тёплой одежды у неё не было). Надо было найти свою семью, она шла пешком, до нужного местечка было 12 км. По дороге её подобрал мужчина на телеге. Оказался пленный француз, который работал в городке, вёз пустые бидоны из-под молока. Медленно, не торопясь, они ехали на телеге и он на ломанном немецком языке (пол Европы разговаривало на "ломаных" языках, и понимали (!) друг друга), он пытался разъяснить маме свои мысли: "Зачем война? Зачем убивать один другого? Зачем смерть, зачем кровь? Пусть Гитлер и Сталин, - и он показал жестом кулак по кулаку, - и всё". Он несколько раз повторил свои слова, жесты, чтобы мама лучше его поняла. Пленный чувствовал, что война скоро закончится, и надо было просто перетерпеть, дождаться конца войны, остаться живым. Когда мама, усталая, голодная, добралась до нового местожительства, все дети высыпали её встречать, обнимали, радовались, каждый стремился маму покормить, угостить вкусненьким.
