Наши знакомые немцы с Украины держались сплочённой группой: Веснеры, Дрегеры, Анкерштейны, всех и не упомнишь. Всего семей двадцать. Они были не просто знакомы, у них у всех были какие-то дальние и не очень дальние родственные связи. И с нашей бабушкой Магдаленой. При первом же общении с советскими властями стало понятно, что ничего хорошего ждать не приходиться. Их переводили из лагеря в лагерь, охрана не везде была поставлена должным образом (или где-то вообще не было), а граница советской зоны была совсем рядом. Всем большим коллективом решили ночью уйти на запад. Вместе с детьми, стариками они прошли какое-то немалое расстояние. Наша бабушка не выдержала нагрузки этого марш-броска, она села прямо на землю: "Я дальше не могу идти". У бабушки были больные ноги. Ладно, наша семья, маме не оставалось выбора. Но по остальным семьям, решение, которое лежит за пределами рациональности: они вернулись все.
В конце лета, всех отправили поездами, товарняками (как какое-то имущество) на Урал, на Родину. Долгая дорога, бесконечные пересадки. Вагоны выделяли, какие попадались. Часто это были вагоны для перевозки скота. Хорошо, если после перевозки лошадей: можно было почистить вагоны, и запах довольно быстро выветривался. Плохо, если попадались вагоны после перевозки свиней. Их чистили, но едкий запах оставался. Прямо в вагонах сами складывали печки из кирпича, возле которых грелись, кипятили воду, готовили еду. Проблема достать еды, элементарных предметов обихода.
Во время одного из переездов была короткая остановка поезда. Вагон, скорее всего, не был предназначен для перевозки людей: выход из вагона был только на одну сторону. Мама вышла с чайником - надо было набрать воды для питья. В те времена на перронах, на платформах были водопроводные колонки. Мама искала воду, её нигде не было. Колонка оказалась на платформе с другой стороны вагона. Пока она оббежала поезд, стала в очередь за водой, поезд тронулся. Она побежала к концу поезда, перебежала на "свою" платформу. Надо было догнать уходящий поезд, на ходу вскочить в вагон. Но таких людей было много, в последний вагон набилось полно нарду. Мама ухватилась левой рукой за поручень, но стать хотя бы одной ногой на ступеньку было некуда, всё было забито людьми. Тамбур и вагон целиком были забиты, люди не смогли пройти внутрь вагона, протолкнуться вперёд. Мама просунула руку под поручень и провисела так на поручне до следующей остановки.
Мой старший сын убедил меня, что мысль - материальна. Во время учёбы в университете, когда нас перевели в новый учебный корпус, а жили мы ещё в старой общаге, на занятия чаще ходили пешком через парк, минут тридцать неспешным шагом. Троллейбусом можно было подъехать одну или две остановки, а потом полдороги пешком. Однажды, я шёл и рядом, как бы приглашая, остановился троллейбус. Я подбежал пару метров, ухватился за поручень посередине ступенек, и троллейбус тронулся, Точнее, он тронулся ещё раньше, до того, как я ухватился за поручень. По инерции прыжка ноги пошли вперёд, но места на ступеньках не оказалось: стояли пассажиры. Ноги упёрлись в край ступенек. Мелькнула мысль "Сейчас упаду", и тут же ноги соскользнули с ненадёжной опоры. Нет, ничего страшного не произошло: упал, ударился коленками, сразу же встал. Если бы не подумал, мог бы и удержаться, и люди бы подвинулись. Но мысль промелькнула. Троллейбус остановился, наверное, водитель смотрел в зеркало заднего вида. Я махнул рукой, мол, езжай.
Мама и в мыслях не могла подумать, что она не удержится: в поезде остались четверо детей с больной бабушкой. Шансов их догнать, разыскать в то тяжёлое послевоенное время, практически не было. Нельзя было отстать от поезда. После этого у мамы левая рука нормально уже не функционировала.
Урал.
Их, советских немцев, привезли в Свердловскую область, где-то выгрузили на перроне. Ничего не объясняли, ничего не объявляли. Им присудили десять лет поселения без права выезда. Без вины виноватые, точнее, виноватые в том, что родились немцами, что оказались на оккупированной территории, что их вывезли в Германию. Впрочем, они были такими же виноватыми, как и миллионы русских, украинцев и людей других национальностей, кто оказался под немцами, и пытался как-то выжить, раздобыть себе кусок хлеба, а не сдох. Как сотни тысяч украинских юношей и девушек, которых вывезли на работы в Германию. Родина-Мать отнеслась к ним, как мачеха: все были виноваты.
Мама сидела на перроне (городок Карпинск, ранее Богословск) в каком-то оцепенении, отупении от бесконечной дороги, от полной неясности, что с ними будет дальше. Вокзала на станции не было, они ночевали прямо на перроне. Утром подошёл какой-то представитель власти и стал агитировать мужиков на работу в леспромхоз. Роберту было тринадцать лет (ещё повезло, был бы на год старше, наверное, попал бы в Гитлер-Югенд), но он тоже встал в строй согласившихся. Их повели к какой-то машине или трактору. И тут один из маминых попутчиков (или офицер охраны) окликнул маму: "Мамаша, что ж ты делаешь? У тебя же сын уходит!". Мама поднялась, семья собрала нехитрые пожитки, и они поплелись следом. Так осенью 45-го они оказались в посёлке Чёрный Яр. Посёлок, куда переселили много раскулаченных, а после войны добавили довольно много немецких семей. Поселили нашу семью, как и другие немецкие семьи, в длинном деревянном бараке в центре села (в 91 году этот барак всё ещё стоял). Вначале в одной комнате, у самых дверей. Со временем кто-то сам строил себе жильё, или покупал дом. Комнаты в бараке освобождались, позже наша семья занимала две комнаты, да и семья стала больше. Я написал "поселили", но всего не запомнишь, или всего не расскажешь, не всем расскажешь. Уже взрослым, когда у меня были свои взрослые дети, я расспрашивал маму, и она рассказала больше. В Чёрный Яр они приехали в октябре, наверное, людей просто разместили под крышей, оставив юридическое оформление на потом. Мама снимала комнату (арендовала). Получилось так, что комнату, в которой жила наша семья, выкупила одинокая женщина Мария. Она требовала, чтобы освободили её комнату, выгоняла из комнаты. Идти маме было некуда, она обратилась к коменданту (в посёлке был комендант, которому подчинялись все сосланные). Освободить комнату - это означало выставить семью с детьми на мороз (уже была зима). Не знаю, как он решил вопрос с Марией, но комендант заступился за нашу семью, оставили жить в этой комнате.
Даже не знаю точно, но, наверное, Роберта на работу не взяли. В леспромхоз определили маму: это не был её выбор, но в советское время все должны были работать. Папа попал в американскую зону оккупации, остался в Германии. Кому-то надо было работать, а другой работы не было. Леспромхоз - это заготовка леса, мужики и наравне с ними женщины вручную, топорами и ручными пилами валили деревья, женщины очищали стволы от веток. Проблема была в том, что заготовки леса ушли далеко от посёлка, и каждый день к месту работы не находишься. Рабочие жили (ночевали) в деревянных временных бараках возле лесозаготовок: большая общая комната, разделённая занавеской на мужскую и женскую половину, печка посередине. Дети оставались в посёлке практически сами. Больная бабушка сама требовала ухода, и мои старшие брат и сёстры рано стали самостоятельными. Эмме было три года, и она была в детском саду, как я понял, круглосуточно, по крайней мере, она была обеспечена питанием. Жене - десять лет, Лене - семь, Лену не взяли в первый класс, она была худенькой, слабой, а классы были переполнены. Лена первую зиму тоже была в детском саду. Роберта и Женю определили в первый класс. Каково было 13-летнему Роберту учиться с маленькими детьми: он за год проскочил три класса (вопрос, сколько и где он успел закончить до этого).
Бабушка умерла в феврале 46 года, земля была промёрзшей, так что могилу невозможно было выкопать. Тело положили в сарай, похоронили через две недели, когда земля немного оттаяла. Ещё большой проблемой для мамы было то, что её левая рука практически не работала, не могла поднимать тяжести, не держала, не сжимала. Но кого это интересовало, рука то была на месте. Зима 45-46 годов была с большими морозами, больше тридцати пяти градусов. И мама помнит только один день, когда распорядитель работ оставил их в бараке: "Оставайтесь, бабоньки. Сегодня мороз 52". При морозе больше сорока градусов работы не проводились. Десятники (руководители работ) жгли костры. Как-то в сильный мороз Женя, укутанная в кучу одёжек, вышла во двор, из-под крыши дома выпорхнул воробей и тут же упал замертво. Она занесла воробья в дом, но оживить его не получилось. В первую зиму не было валенок, не было денег купить, Женя первую зиму ходила в школу в немецких матерчатых ботиночках.
