Сидеть с кипой бумаг, даже безумно важных, сложно, потому как глаза поднимаются выше положенного и смотрят не в расчеты, а на спящего. И было бы разумно свалить по-хорошему, закрыться где-нибудь и поработать, но оставить его одного не могу по многим причинам. И увидят вдруг непрошеные гости и… не хочу я уходить. Кто знает, когда еще он подпустит так близко, позволив охранять свой сон, видеть беззащитным, снявшим маску. Настоящим. Я ценю подобное. Наверное, даже чрезмерно.

Уже за полдень. Часы показывают аж четверть второго. Леша насилует мой телефон. Инесса порывалась с несколько раз войти, предупредительно стуча, и даже не поверите кто – Саша, хотел проникнуть в мой кабинет. А я затворником сижу, зарывшись по самые уши в бумажках, которых как не стараюсь, не вижу. Придется, видимо, домой тащить все недоделанное, ибо на днях бумаги должны быть готовы, многое утверждено и отправлено по отделам или к партнерам по бизнесу, но уж никак не лежать грудой перед моим носом без печати и подписи.

Забавная ситуация, я – начальник, он – работник. И кто из нас работает? Если придираться, то никто. Если же смотреть поверхностно, то я сейчас вкалываю, а он спит, за что получит деньги.

- У тебя телефон звонит.

Голос словно из самой преисподней, от неожиданности заставляющий вздрогнуть и поднять в который раз за день глаза на диван. А там лежит себе, заложив за голову руки, совершено без тени сна на лице Гера.

- Слушаю, - деловито отвечаю на вызов. Смотрю в наглые глаза, проклиная себя же за то, как реагирую на эту дерзость в профиле. Спал ведь и был мягче пластилина. Теплый, красивый, милый не мальчик, парень, мужчиной отчего-то назвать не могу. А сейчас язва на двух длинных ногах, вытянувшаяся на весь диван.

- Да неужели, я уже грешным делом подумал, что тебя там террорист захватил в собственном кабинете, забрав всю связь с внешним миром. Заточил, так сказать. Который из двух?

- Как бы тебе так ответить-то, чтобы и послать и не обидеть?

- Гера, значит, только при нем ты ехидничаешь, как под копирку. Влияние твоего брюнета слишком заметно всегда. И не говори ничего, я уже понял, что он либо слишком рядом и вы заняты, либо в поле твоего зрения и ты занят.

- Чем? – спрашиваю на автомате.

- А вот об это умолчу, тебе виднее, о чем ты думаешь, пялясь на Филатенкова при малейшей возможности, - хмыкает друг в ответ. – Я, собственно, чего звоню. Мою положили в больницу, дурочка боится смертельно рожать, потому хочет морально подготовиться, - дурочка, а то как же, а в голосе не у него ли тонны обожания? Придурок. – И, в общем, я хотел бы взять отпуск. Чтобы первый месяц хотя бы побыть с малышом максимально много времени. Да и помощь женушке нужна, она же у меня пугливая, паникующая и сорвет мне телефон, уж лучше я буду всегда рядом.

- Слишком много ненужной мне информации. Хочешь отпуск? Иди. Деталей не надо, так и до психически неуравновешенного состояния недолго. Ты же знаешь, как сильно я «люблю» маленьких детей. У меня аллерген на них с детства. Так же, как и на жен.

- Глупый ты. Нихуя в этой жизни не понимаешь. Дети это…

- Благоухающие растения, только не на моем участке. Я занят, потом поговорим.

- Герману привет.

Открываю рот сказать что-нибудь ядовито-острое в стиле как раз-таки Геры, но замолкаю, услышав, что вызов прерван. Откидываю телефон и думаю, встать и присесть к нему на диван или остаться на месте. Расчет постоянный напрягает, но импульсивничать не хочу. Кажется, что малейший шаг в сторону сбросит в пропасть безвылазную, словно мы сейчас друг к другу навстречу по тонкому канату балансируя идем.

- Выспался? – разминаю затекшие плечи и откидываюсь на спинку кресла.

- Почти. Я покурю? – достает смятую пачку из кармана джинсов и, не дождавшись ответа, чиркает зажигалкой, глубоко втягиваясь. Идиот. На пустой желудок. Только проснувшись…

- К черту здоровье, привычка важнее всего?

- К черту нравоучения, я бы от поцелуя не отказался, да тебе комфортнее в кресле, - в тон мне, правда, слегка переигрывая.

- Есть хочешь? – невпопад. Встаю и иду к нему, как по наваждению. Зависимый наркоман. За дозой, почти на бег срываясь. В доли секунд преодолевая расстояние сажусь, замираю в полуметре от него. Трусливая бесхребетная тварь.

- Ты сам-то ел? Или сторожил мой сон, гражданин начальник? За неустойку мне вычитается? – приподнимет бровь. – А можно я по-своему отплачу, Вы только никому, хорошо? – свободной рукой к себе подтягивает. Прокуренный. Горький. Целует сухими губами, окутывает запахом, делится теплом тела, нагретого пледом. Не дает отвечать, затыкает. Ведет за собой. Управляет. И я не хочу сопротивляться. Мне слишком нравится его инициатива. С ним все зыбко, потому, как говорится, надо «ловить момент».

- Сигарета, - отрываюсь нехотя, забираю полускуренную из его губ, когда он пытается втянуть побольше едкого дыма в легкие «напоследок», встаю, стаскивая с подоконника пепельницу. Тушу. И обратно к нему. Придавливая собой, чувствую недвусмысленный отклик. Скидывая туфли и забираясь под плед, где хранится тепло после сна на диване, позволяю нарочито медленно расстегивать мою рубашку. Жалея, что мы в офисе, мне бы домой его… на кровать широкую. Надолго. Быстрый секс хорош, когда редкий он. Я размеренно хочу. Смаковать. А тут не разгонишься, до конца рабочего дня всего ничего. И пожрать надо, а то свалимся оба.

На кончике языка прилипло приглашение ко мне или хотя бы на совместный ужин. Прилипло - не отодрать, потому как подобно сигнализации в мозгу пищит напоминание: не спешить.

- Хочешь меня? – хрипло, мурашками вдоль позвоночника от загривка до копчика, и член утвердительно дергается, упираясь в ширинку.

- Ты знаешь ответ, - вопрос очевиден был, да и тело само отвечает, слова тут лишние.

- Скажи.

Игра? Зачем? Он неразговорчив в постели, хотя я и не против иногда попошлить.

- Хочу тебя, - отвечаю, глядя в подернутые возбуждением глаза, в расширенные наркоманьи зрачки.

- Еще…

Сумасшедше. Его “еще” резануло по оголенным нервам, выкрутило во все стороны. Приплюснуло. Сорвало с предохранителя, пулей выпустив все эмоции из меня. Любовь обжигающая, смертельно-опасная вырывалась тесными объятиями и глубокими поцелуями. Жалящая, срывалась укусами. Царапающая, оставляла алые следы на бледной коже.

Не секс. Остервенелые ласки. Поцелуй долгий, непрекращающийся и руки безумные, шарящие. Шепот. Хрипло-пошлый. Развратный, на грани… почти вульгарный.

- Маркелов, сними с меня блядские джинсы, иначе они сейчас треснут к чертям. Меня распирает уже, ты чего ждешь? Смерти моей от перевозбуждения?

Не надо его никому такого видеть. Опасно для жизни. Влажные от слюны губы. Блестящие судорожные глаза. Взлохмаченные длинные волосы и вздернутые брови. Зазывно. Убийственно. Я к проклятым стенам готов ревновать, что они созерцают эту сексуальную заразу.

- Смазка, - выдавливаю неразборчиво, порываясь встать.

- К черту ее, - джинсы падают на пол. И правда, к хуям гель. – Сюда иди, - белье летит следом. На пол. Шикарно… блять. Плевать. На все. Сейчас.

========== Герман ==========

Ноет все тело. Саднит, щиплет, жжет местами. Но это тело, душа на взлете. Эйфорическое ощущение, эфемерное, ненормальное какое-то, я словно обдолбан. Им обдолбан. Надеюсь, не бывает передоза от Маркелова, а если и есть, то он не смертелен. Лежу в позе морской звезды, раскинув конечности по дивану. Голый. Зацелованный. Весь в засосах, царапинах и проявляющихся синяках, преимущественно на бедрах. Хочу курить, но мне лень, как и одеваться.

- Гера, в дверь стучат уже в седьмой раз за час, мне нужно открыть, а ты лежишь со всем своим добром напоказ. Оденься. Пожалуйста. Иначе затолкаю тебя в машину насильно и буду трахать неделю без остановки.

- Не сможешь, - хмыкаю. Отметив про себя, что недельный секс-марафон меня не пугает. Как раз с точностью до наоборот я не против него. И мне плевать кто кого, я его или он меня, на какой поверхности и в какое время. Ощущаю себя чертовски по нему изголодавшимся и согласным на все. Почти на все.