- Гражданин начальник, я сейчас Вас трахну, - готов кончить от одной этой фразы, произнесенной глубоким голосом с возбуждающей хрипотцой. Сам поворачиваюсь спиной, упираясь руками в стену. Чувствую влажные пальцы проникающие. Непривычное ощущение, меня распирает, а это всего лишь пальцы. – Ты же внутри, словно раскаленная лава, - шепчет, утыкаясь лицом в мои волосы, вставляя третий, доставляя дискомфорт телу, но удовлетворение душе. Мазохистское. Принадлежать ему – главное, ключевое. И все, что происходит, особенное. Уникальное.

Боль. Страсть. Пока еще нелегкое скольжение. Рука его на моей шее, прижимающая к себе. Почти удушающая. Поцелуи по скуле, подбородку, вскользь по губам. Плечи искусаны. Исцарапаны зубами, немного саднят и пощипывают. И стоны его… оглохнуть бы от них. Громкие, хрипло-срывающиеся. Ощущение его внутри невероятно. Скользящий член, расталкивающий пульсирующие мышцы в стороны, врывающийся в мое тело - одурманивающее наслаждение. Пьянит. Вставляет. Крышу сносит напрочь. И мне просто пиздец как хорошо сейчас. Настолько, что едва стою, если бы не крепкая хватка рук, уже вероятно сполз бы вниз по стене, словно желе.

- Маркелов, мать твою, - стоном. – Я не могу больше, - хрипом. Толчок резкий, глубокий заставляет почти выть в голос. И горячая сперма, ударившая следом по коже ягодиц. Поворачиваюсь. Целую, задыхаясь от возбуждения. Стону в его же рот, когда чувствую руку на своем твердокаменном стволе. Сам двигаюсь навстречу, ритмично скользя в хватке пальцев. И многого не нужно, чтобы кончить. Достаточно посмотреть в пьяно-мутные чайные глаза. Ощутить зализанные, искусанные губы с привкусом его же крови на своих.

Даже кончать в его руку - как-то по-особенному. Смешно, да?

Одеваемся после все так же молча. Только больше нет того трещащего вокруг воздуха, напряжения, как перед бурей. Стало тепло. Правильно. Наполнено. Нет больше того жуткого ощущения сосущей пустоты внутри. Замещено все теперь.

- Будешь? – садится на мой подоконник, распахивает окно, выпуская насыщенный запах секса, разбавляя его свежим воздухом, выветривая произошедшее. Стены видели, слышали, чувствовали. Но это стены, людям ни к чему знать о том, что происходит. Звукоизоляция тут прекрасная. Дверь была закрыта, окна также. Все только наше. Личное. Общее.

- Буду. - Можно, конечно, сесть рядом или просто стоять напротив, но я развожу обтянутые черной джинсой ноги в стороны, не преминув возможностью пройтись по ним руками. Затягиваюсь из его рук, что подставили мне сигарету. Глубоко в себя впускаю сизый горький дым. Прикрыв глаза, расслабляюсь еще сильнее. Медленно через приоткрытые губы позволяю ему просачиваться. Это почти как медитация. Релакс полный. Все, что нужно мне для комфортного, счастливого существования - со мной. И это потрясно.

- Мог бы и раньше вот так ответить, или ты ждал, пока у меня яйца зазвенят? Сволочь ты, Тихон. От недотраха звереют не только бабы.

- Пришел бы сам, знал же, где найти, - искушение облизать алые после поцелуев губы слишком велико, чтобы его избежать.

- Ты думаешь, вокруг все идиоты и не поймут, что со мной, когда я отсюда выйду?

- Со свечкой никто не стоял, - пожимаю плечами. А он ведь дело говорит. Лишние проблемы нам обоим не нужны. Их и так немало было, есть и будет.

========== Герман ==========

Это было феерично. Ярко. Ново. Ошеломляюще. Чувствовать податливость мужского тела, кусать совсем не изящную шею. Царапать массивные плечи. И стонать громко, не сдерживаясь, когда он внутри, где так горячо и тесно… сжимает. С девушкой хорошо, но с ней ты не позволишь себе размашистых резких толчков, когда яйца со шлепком врезаются в ягодицы. Не позволишь себе кусать кожу до крови, ставить ало-фиолетовые засосы, где ни попадя. С женским полом ты никогда не будешь настолько груб и не сдержан, с девушкой отпустить в себе животные порывы непозволительно. Ведь они хрупки, нежны, ласковы. И даже если бывает немного жестче секс, то только по просьбе. А вот так, как сейчас, вжимать лицом в стену и буквально долбить разгоряченное тело или оттягивая волосы с силой, заставлять выгибаться и исцеловывать подставленную шею, вгрызаться в загорелую кожу, зная, что максимум шипение услышишь в ответ, но ни слова более, никаких претензий. Вот она, страсть первородная, которая заставляет звереть, забывать обо всем. Сгорать.

Чувствовать власть над Тихоном – это нечто. Управлять его желанием, руководить полностью процессом. Изводить. Наблюдать за каскадом эмоций, мелькающих в мутных от возбуждения глазах. Пошло вылизывая друг друга. Это не поцелуи, это высасывание самой души, ей-богу. И не объятия, мы срастаемся телами, слипаемся, как две ириски друг с другом, еще немного - и станем едиными, а это… пугает. Серьезность происходящего. Об этом умалчивается. Только я уверен, что мы оба прекрасно понимаем, что так, как раньше, быть ничего не может. Сейчас все или ничего. Вместе или врозь, половинчатой хуйне нет места.

Однако проблем, которые никуда не делись, секс не решит. Оргазм не избавит от назревающего разговора. Это очевидно, но вот после столь одурманивающе-страстного секса даже открывать рот впадлу. Тело, все еще разгоряченное, остается крайне чувствительным, и даже легкие касания рук Маркелова не отпускают от меня пытающееся ускользнуть возбуждение.

Произошедшее ничего не прояснило. Все по большей части осталось в тупике. Чувства по-прежнему под вуалью спрятаны. Только взгляды стали еще более испытующие. Руки жадные, неотпускающие. И ярое желание присвоить. Но мы не животные, чтобы нас клеймить и вешать бирки о чьей-то принадлежности. Не рабы, хотя тут спорно… любовь ведь порабощает не меньше чертового желания. Обозначивать наши отношения не хочу. Не решаюсь. Что-то внутри останавливает, призывает не спешить, не газовать, иначе снова будут резкие тормоза, а после мы метнемся друг от друга в разные стороны, но уже явно навсегда. Пять попыток может быть только в гребанных песнях до оскомины дебильной попсы. В жизни? Не верю в то, что кто-то осознанно будет биться головой об стенку и переться бараном туда, куда смысла идти нет, наглухо все забито. И неважно, ждали ли тебя за этой стеной, важно то, что ее тебе не преодолеть. И ты лишь просрешь бесцельно годы, изведешь себя вконец и либо скатишься с катушек, либо будешь банально жалеть собственных усилий. А нихуя уже не исправить. Нет ахуенно нужной кнопки replay.

Сидеть вот так на подоконнике, прижимать к себе ближе ногами Тихона напоминает мне студенческие вылазки в туалет. Совместные перекуры и минуты полного безумия. Тогда Маркелов был другим. В нем было больше огня. Надменности. Лучезарности. Он как несгорающий фитиль. Солнце в человеческом обличье. Был. Сейчас он словно посерел. Обесцветился. Поблек, будто на светило пелену накинули. Он по-прежнему красив, как-то по-своему чертовски идеален. Но будто яблоко наливное надгрызен. А что его так подточило… вопрос открытый.

- Сидеть-то сможешь, начальник? – тишина хоть и уютна, но молчать вот так уже с полчаса не дело. В разряд молчаливых любовников я записываться не желаю. А-ля потрахались, перебросившись парой слов в процессе или после, и разбежались в разные стороны. Я слишком многое хочу узнать от него. Мне любопытно, как он жил. С кем. Вспоминал ли? Думал ли? Или это у него заново вспыхнуло. Кабы не погасло… блять.

- Не называй меня так, - бескомпромиссный ответ. И если тон достаточно мягкий, то в глазах твердость читается. Сучий потрох. Ненавижу и обожаю одновременно его такого. Противоречащего мне. Так и хочется сразу начать все делать наперекор. Выводить. Доставать.

Ох, Маркелов… ты ебаная красная тряпка для меня. Ебаная… смешок сам срывается с губ.

- Это еще почему? – маскирую усмешку вопросом.

- Потому, что лично для тебя я не просто начальник, - заставляет скривиться и снова закурить. Серьезность. Она как тупой нож крошит свежий хлеб, вместо того, чтобы резать ровно, не деформируя пласты мякоти. Не хочу, мать его, сейчас вот этого.