- Нравится эта группа? – сонный голос мурлыкающе проскользил по моей коже.
- Нравится, - не отрицаю, как и не отвожу взгляда от экрана. Я знаю, каков он был тогда, я видел каждое движение, я слышал его срывающийся голос. Но не могу позволить себе упустить хотя бы секунду.
- Я тоже их слушал какое-то время. Жаль, что группа распалась. Правда, я не вникал почему, - пожимает плечами и подползает ближе.
- Солист оказался не слишком традиционен и из-за этого на нем поставили крест. Так бывает. Особенно в котле шоубиза. Они не сумели принять то, что их кумир такой. Не поняли. Спонсоры отвернулись. Продюсер, устав, ушел. Это и есть крах. И это страшно.
- Ты многое знаешь, как я посмотрю, - улыбка парня отдает легкой горечью. Рука тянется к пульту и быстро выключает плазму, погружая нас в кромешную тьму комнаты. Окно зашторено. Лампа не включена. Глаз выколи…
До оскомины надоевшая мягкость в касаниях. До тошноты долгие, слюняво-нежные поцелуи.
До омерзения сладковатый запах стал. Я морской осязать хочу. Дышать горечью сигарет и свежестью парфюма. Волосы удлиненные оттягивать. Пирсинг в губе вылизывать, кожу алебастровую выцеловывать. Но подо мной загорелый рыжеволосый парень. Немного худее. Каплю женственный. Смазливо-симпатичный, даже красивый. И волосы у него слишком мягкие. И губы чересчур не такие. Руки ласковые. Голос не срывается в хрип. Не он. Это просто не тот, кого я хочу до ярких пятен перед глазами. Не тот. И тут ничего нельзя сделать, кроме как представить что… чертов ублюдок, благо Саша читать мысли не умеет.
Отталкивать его сейчас, когда уже одежды нет, было бы действительно по-скотски. Остановить ласкающие руки хотелось, однако душа ныла, а тело отзывалось. Предательской плоти, похоже, глубоко плевать, либо не настолько мне безразличен рыжий, как я себя убеждаю.
Пассивность, вот что я сегодня избираю. Раскинувшись на спине и наслаждаясь тем, как изгибается Саша на мне. В нем горячо и все также узко. В нем хорошо, но этого мало…
Темнота, она сейчас подарок. Тишина, лишь легкие тихие стоны. И так ничего не видно, но я все равно закрываю глаза. Отпускаю себя, позволяя образам захлестнуть, телу отозваться. И теперь мое дыхание еще более шумное, руки крепче бедра сидящего сверху сжимают. Волна дрожи, по телу пробегающая, только вот запах мешает. Он другой… и он собою пытается изгнать желанную фантазию.
Эгоистично поступаю, ускоряясь и заставляя прибавить темп Сашу. Вспыхивают яркими вспышками картинки, одна другой краше, одна другой развратнее и слаще. Заводит. Слишком сильно, потом не могу сдерживать себя. Подогнув под себя парня, с силой делаю несколько толчков и прежде, чем успеваю встряхнуться и вынырнуть из омута воображения…
- Гера… - выстанываю хрипло, уткнувшись в тонкую шею, услышав сладковатый запах, не обнаружив колючих кончиков волос щекочущих мне нос… твою мать.
Каменею, поняв масштаб катастрофы. Не хотел обидеть? Разбить сердце мальчишке? Грубо послать? Что может быть хуже того, что произошло сейчас? Что может быть унизительнее и обиднее чужого имени с губ того, кому ты отдаешься?
Но Саша молчит. Молчит и тогда, когда я включаю ночник. Молчит и тогда, когда я смотрю ему в глаза с нескрываемым чувством вины. Молчит, только смотрит по-прежнему, до привычного отстраненно. Знал? Догадывался? Ожидал подобного? Ему плевать настолько сильно на меня, что даже чужое имя не трогает? А может, на моем месте он регулярно кого-то другого видел?
Без слов было понятно, что это конец. В тот самый миг, как имя Германа сорвалось с губ, для меня это было предельно ясным и весомым фактом. Для меня. А Саша по-прежнему улыбался при встрече. По-прежнему приходил ко мне в кабинет. Приносил кофе. Иногда апельсин. Только звонить перестал, да и у меня дома не появлялся. И я не понимал его поведения совсем.
…
Дни идут – ничего не меняется. Ни внутри меня, ни снаружи. Чертовы часы тикают, а терпения все меньше. Зачем нам вообще с ним о чем-то говорить? Зачем мусолить известное гребанными словами? Слова все портят. Всегда. Порой всего одно может убить построенное годами. Слова - сильнейшее оружие человека. В умелых руках этим самым способом можно победить практически любого. И они нам с Герой сейчас не нужны. Вообще не нужны, пусть души родство учуют. И как я раньше не сообразил, бесцельно потратил две недели, упустил целых четырнадцать дней рядом с ним. Еблан.
- Инесса, Филатенкова ко мне, срочно, - этого времени достаточно, чтобы передумать или укрепить свою решимость. Две недели более чем достаточно, чтобы согласиться на старт или откинуть эту идею, навсегда теперь уж. Этого хватит, чтобы свихнуться от ожидания, если он ждет.
Минуты до его прихода - как путь на виселицу. Каждая дается с трудом, но в тоже время они мчатся друг за дружкой по-прежнему, их не волнует, что происходит. Будь тут хоть апокалипсис, время… оно следует своему предназначению. Галстук удавкой шею стянул. Волнение в кровь ударило. В предвкушении замерло все внутри, насторожилось.
Распахивается дверь достаточно неожиданно. Взгляд карих глаз пощечиной в лицо ударяет. Вызов. Этот гребанный вызов в чайной глубине. Как же он заводит, всегда заводил вот так, по щелчку. Только присутствием. Только хлестким взглядом. К черту все…
Пусть только молчит…
Прижать к себе в мгновение. Пиявкой впиться в губы напротив, горькие от никотина, пропитанные им уже намертво. Ощутить первые пару секунд сопротивление, а после чувствовать жесткий до боли поцелуй в ответ.
- Молчи… разговорами мы всегда все портим. Не нужно говорить, почувствуй мой ответ без слов, - сбивчиво получается, на одном дыхании. Только договорить он не дает. И если я всегда вел в нашей постели, инициатива была от меня, то сейчас…
Он прижал меня к стене. Он стал, не церемонясь, срывать рубашку, вырывая пару пуговиц. И ладони горячие, обжигающие прошлись по груди. Губы влажные по шее скользят, дыхание срывается. Говорить? Сейчас? Серьезно? Только если под дулом пистолета. Только если весь мир рушиться начнет, только тогда я оторвусь от него. И то лишь для того, чтобы спасти. Но не отпустить.
Страсть животная, первобытная захватила тайфуном и унесла. Вскипятила кровь в жилах. Сжала легкие в тисках, мешая дышать нормально. Убийственно. С ним всегда вот так, на грани. Словно скольжение по склону, а после и вовсе резкий обрыв - и ты падаешь, не зная глубины… падаешь, как в бездну, но это не пугает. С ним ведь.
Вижу, что Гера не остановится. Понимаю, чего он хочет и готов отдать. Всего себя в данную минуту, словно приз вручить. Хочу почувствовать его внутри. В себе. Глубоко. Соединится, законектить души. Влипнуть телами друг в друга. Срастись.
Жадно ласкать, везде, где руки достают. Целовать, вылизывать, кусать. Дышать таким правильным и любимым запахом. Наслаждаться молочной кожей, соприкасающейся с моей, контрастирующей. Чувствовать нетерпеливые руки на ремне брюк, на ширинке, что поддается легко под умелыми пальцами. Пытаюсь и его раздеть, расстегиваю джинсы, только вот он руки мои отбрасывает. Сам. Все сам. Да бога ради, я не против, а главное, пусть смотрит так чаще. Клеймит. Метит. Сжигает своими черными глазами, в которых легко читается лишь одно: мой. Согласен, я его на двести процентов. Его уже давно и тело, и сердце, и душа. И назад не требую, не нужно мне.
- Смазка? – промаргиваюсь, фокусируя взгляд на его лице. Подхожу к столу, достаю из нижнего ящика тюбик и бросаю ему, вспомнив, что дверь на замок не заперта.
- Гребанный извращенец, все свое ношу с собой? – насмешка и щелчок ласкают слух.
- Кому-то же надо, сомневаюсь, что она у тебя имеется, - в тон ему, ни грамма не мягче. Легкая ирония. Капелька ехидства. Это лишь подогревает. Намного лучше томно-влюбленных фраз. С Герой это неуместно. Вот с Сашей да, тому можно хоть мурлыкать на ухо и звать его солнышком. Он наоборот любит всю эту телячью нежность, так присущую женскому полу. Герман же другой. Тут только по оголенным нервам раскаленным металлом. Голыми руками глубоко в душу, но молча или вот так. Поддевая. Раззадоривая, как перед боем.
