– Думаю, что мой сосед будет слегка недоволен, если обнаружит в квартире парня. Не так поймёт, и мне снова придётся вымаливать у него прощение.
В общем, времени на ностальгию не оставалось. Сейчас, встретив Глубоковских на этой чёртовой обочине, я почувствовал себя обязанным, но не настолько, чтобы иметь проблемы с соседом по квартире, расположения которого я так долго добивался.
– Сосед, значит? - не изменился в лице Глубоковских. – Думаю, ехать к тебе было плохой идеей изначально.
– Почему же? Ладно, если не хочешь, я отвезу тебя к матери.
Антон кивнул, но уже через пять минут возмутился:
– Подожди, ты же в другую сторону едешь! - я издевательски посмотрел на парня и пожал плечами. – Ланнов, чёрт тебя дери!
За окном пролетали фонари, редкие встречные машины, а я думал о том, как же просто было жить лет эдак пять назад.
Когда я не душил в себе глупые, не взаимные чувства. Когда он смотрел на меня без страха, опасений и презрения. Когда я мог спокойно смотреть на него, душить в объятиях и класть голову ему на колени во время просмотра фильма вечером.
***
…Из машины Тоха вышел почти добровольно, мне разве что пришлось его слегка подтолкнуть, ну, то есть, дернуть за руку и кровожадно оскалиться. Я прекрасно понимал, что мои действия могли причинить парню невыносимую боль, но что поделать.
В квартиру, расположенную в новостройке, он вошёл уже добровольно, но опасливо озираясь по сторонам.
Я бросил куртку на пуфик возле порога и скинул ботинки, чтобы пойти за полотенцем и вещами, которые могли бы пригодиться Тохе после ванной, а самому Глубоковских указал на отдельные туалет и ванную.
В моей комнате всё было по-прежнему, как и три дня назад, когда мы уезжали на шашлыки за город нашей дружной компанией: с Яром, Киром, Денисом, Пашей и Маринкой. Впрочем, ничего измениться и не могло, по той простой причине, что сосед по квартире всё это время тоже отсутствовал, но уже скоро должен был вернуться домой.
Найдя всё необходимое, я отправился в ванную, чтобы передать, так сказать, из рук в руки. Антон нашёлся там целым и невредимым, но глубоко безутешным и угрюмым. На мой вопросительный взгляд он максимально вежливо пояснил, что снять с себя ничего, кроме джинсов, не может, потому что больно.
– Руки поднять сможешь? - он неуверенно кивнул, опасаясь смотреть мне в глаза, и сделал так, как я просил.
Я легко стянул с парня толстовку и футболку, а после он уже сам проделал то же самое со своими джинсами. Оставшись в одних лишь трусах, он поначалу замер, а затем попросил меня выйти, сказав, что дальше справится сам. Я лишь пожал плечами и выполнил приказ. Но, секунду подумав, сел на пол возле двери, чтобы точно услышать, если ему нужна будет помощь.
Примерно минут через десять мерный шум льющейся воды прекратился, и голос из ванной неуверенно попросил, да так тихо, словно его хозяин искренне надеялся на то, что его не услышат, о помощи. Поначалу я не хотел заходить - ведь, по сути, Антон не был уверен в своём решении, но потом подумал и решил, что друг, всё-таки, болен, и надо бы прощать ему это блеяние, чтобы потом не было совестно.
Я вошёл в ванную, упорно стараясь смотреть парню в лицо, не спускаясь ниже, но это не было нужно - тот залез в ванную прямо в трусах. Дебил.
– За те два года, что мы не виделись, ты отстал в развитии? - вскинул я бровь иронично, скрещивая руки на груди и принимая расслабленную позу. – Выглядишь как придурок-дошкольник, который впервые пользуется ванной без присмотра родителей. Что за херня? Или ты никак не можешь расстаться со своими драгоценнейшими труселями? Подарок твоей девушки?
– Хватит, - глухо выдавил из себя Тоха, стискивая зубы и бросая на меня целую серию злобных взглядов. – Помоги, я не дотягиваюсь до спины, - и передал мне губку так, словно я ему раб какой-то.
«Ты всё равно не откажешься. Ты всегда помогаешь, как сильно бы не обижался», - говорил его взгляд из-под слегка опущенных ресниц.
И он был прав. Сотню, тысячу раз прав. Не откажу. Только не ему.
Я принял губку из его рук, намерено избегая контакта с кожей намокших пальцев. Боялся того чёртового тока, неведомого притяжения, что мучило меня на протяжении долгих нескольких месяцев тогда. Тяжело. Я чувствовал эту тяжесть всем телом, даже не пытаясь понять, что происходит, когда его пальцы обхватили моё запястье и сомкнулись на нём мертвой хваткой.
– Чт..?
– Замолчи! - нервно перебил меня Антон, и его голос едва ли не сорвался на крик. Он вдохнул и выдохнул, чтобы успокоиться, а затем снова произнёс всё так же надрывно:
– Мне тяжело разговаривать с тобой, потому что я чувствую твою неприязнь. Да, прекрасно понимаю, откуда она взялась, но, пожалуйста, держи это при себе! Для меня это невыносимо!
– С чего бы мне молчать? - вскинул я голову, скривив губы в подобии усмешки, но получилось слишком презрительно, и я просто сделал каменное лицо, которое при обычных условиях ничего не выражало. Сейчас, когда он уже успел увидеть мою дёрнувшуюся нижнюю губу, это не сработало, и взгляд Глубоковских не изменился. Я продолжил осторожно, выверяя каждое слово с предельной точностью:
– Ты знаешь, что происходило со мной все эти два года? Ах, прости, я совершенно забыл о том, что ты уехал сразу после защиты тогда, и попросту не мог знать, как там старый-добрый Лёха…
– Я всё о тебе знаю, - тихо произнёс Антон, упрямо сжав губы.
– Не лги мне! - не выдержал я и всё же закричал. – Ты ничего не знаешь!
– Знаю! - заорал Тоха в ответ, вскочив на ноги с такой лёгкостью, словно единственный больной в этом небольшом помещении не он, а я. Ага, точно, больной. На голову. – Всё, абсолютно всё! Каждый твой шаг, каждое словно - всё знаю! И ты не представляешь, как бы мне не хотелось знать, но не получается! - он сжал руки в кулаки и прикусил нижнюю губу, позабыв о том, что она разбита. – Тогда, - продолжил он значительно тише и спокойнее, – два года назад я нашёл в себе силы отказаться. Пусть даже на несколько часов, но я отказался. Ради тебя отказался, Лёха.
– Ради меня? - ошарашено переспросил я, тут же расхохотавшись. – Ради меня? Да ты, бля, знаешь, чего мне стоили твои слова в тот день? Я жить не хотел! И не спрашивай - почему, всё равно не отвечу. Мне было так адски больно, что волосы на голове рвать хотелось от отчаянья, я был абсолютно опустошён. Ты только представь, что от тебя вдруг оторвали половину. Половину тела, сердца, души. Остался один глаз, один край рта, одна рука и не больше - ног. Понимаю, звучит пафосно и неправдоподобно, но это именно то, что я тогда почувствовал. А сейчас ты заявляешь, что это всё было сделано ради меня?! Ты понимаешь, что городишь, урод?!
Широко распахнутые от шока глаза говорили за Антона - не понимает. Уже ничего не понимает. Но это не снимало с него ответственности ни на йоту.
– А теперь просто… - я едва сдерживал порыв бросить всё к чертям и выскочить из ванной. – Просто сядь, я вымою твою грёбанную спину, а потом выметайся из этой квартиры к чертям!
– Я понял, - вяло кивнул Тоха, снова скривив губы, и сел.
Через несколько секунд хлопнула входная дверь - это было слышно сквозь хлипкую дверь ванной, и я лишь секундно вздрогнул, поняв, что, похоже, сосед по квартире вернулся раньше назначенного срока. Обычно его ночные смены заканчивались ближе к восьми, но сегодня, видимо, отпустили пораньше, в честь выходного дня.
– Ланнов, ты там случаем не охуел? - раздался уже через мгновение голос парня, который услышал шум льющейся из крана воды. – Мыться в три часа ночи надумал?
– Саш, успокойся, пожалуйста, я сейчас выйду, - крикнул в ответ, надеясь на понимание, но какое к чёрту понимание, если у Фролова даже совести, как таковой, нет?
– Да что ты говоришь? А я думал: в дальнее плаванье отправишься вместе с ванной, ах, да, раковину не забудь с собой взять, раз уж на то пошло!
Если переводить речь Алекса на русский язык, то получилось бы примерно следующее: «Если ты не покинешь место настоящей дислокации через две минуты, я вырублю свет и включу холодную воду на кухне, чтобы ты там вскипел». Шаги соседа по квартире, отдалившись, стали слышны уже со стороны кухни, а потом я даже краем уха услышал, как он ищет в ящиках новый коробок спичек, дабы зажечь чайник. Я мог бы даже предположить, с каким выражением лица он проделывает это, потому что прожил с ним в одной квартире чуть меньше года. Я знал о Фролове всё: от привычек в еде до предпочтений в постели, но это не мешало ему иногда кричать в порыве ярости, что я, цитирую, «нихрена не понимаю» и «вообще, катись отсюда!».
