Антон не спал, он вспоминал свои дневники, думал, как хочется ему начать писать снова. Записывать мысли, которыми не хочется делиться с психологом, с мамой. Он тянулся к тетради, писал дату и… И всё. Он смотрел на цифры мутными от слёз глазами и считал - “Лёхи нет уже три дня. Четыре…”.

Тохе было больно. Эта боль съедала его изнутри, он сворачивался на кровати клубком, как хреновый кот, и плакал, содрогаясь всем телом.

Потом был звонок от Донского, неделя транквилизаторов - самая счастливая неделя в его жизни - и визит Ярослава.

Рыжий - на самом деле, Антон помнил Яра ещё шатеном - был известен во всём универе (Ланнов вообще не в счёт, Тохе иногда казалось, что Лёшка живёт в собственном, недосягаемом для простых смертных людей мире) как открытый и весьма вульгарный педик. Глубоковских пару раз перепихнулся с ним, и парень от чего-то решил, что Антон теперь ему должен. Нихуя Антон ему должен не был. Деньги, как оказалось, рыжий не брал. А натурой, по скромному мнению самого Тохи, он и так расплатился.

И всё же было в Донском что-то такое… И это “что-то” пугало. В самой глубине серых, почти стальных глаз, таилась Пустота.

В тот день Пустоты не было. Как не было и рыжих волос, и эпатажной яркой одежды. В серых глазах горел Огонь, совсем как у Лёхи. И это тоже причиняло Тоше фантомную боль. Он пытался нагрубить парню, выпроводить его к чертям, чтобы остаться наедине с самим собой и галлюцинациями.

Но Яр уходить не хотел. Мало того, он представился Лёхой, и даже смог убедить Антона в этом.

Ситуация казалась нереальной, но Глубоковских так хотелось во что-то верить! И Донской смог дать иллюзию счастья.

Близость с рыжим - теперь уже шатеном - заводила не так сильно, как с Ланновым, но…

Сдерживаться Антону становилось всё сложнее. И определенная репутация Ярослава способствовала. Не то что бы Тоха всю жизнь мечтал прилюдно признаться в своей ориентации…

Но ради друга… возлюбленного!…

Нихрена Антон ради Лёши делать не собирался. Не после того, что он… он… Сука он!

Кирилла Резцова Глубоковских знал не понаслышке, и, конечно же, был осведомлен о том, что Ярослав всю свою сознательную жизнь был в него влюблён. Кир носил прозвище “Шрам” за рубец на лбу, но, в общем, был довольно привлекательным молодым человеком. Не таким красивым, как Лёха, но что-то в нём определённо было. Мужественные черты лица, пронзительный взгляд, спортивное телосложение - Резцов слыл покорителем женских сердец. И вряд ли кто-то, кроме жалких единиц избранных, знал о том, что Кирилл - гей. Закоренелый актив, но, тем не менее - гей. Светловолосому Аполлону - так фанатично называл его Рик - нравились хрупкие мальчики с огромными глазами, и Донской ради него выпучивал зенки так, что они чуть из орбит не выкатывались. Не ел практически, чтобы казаться более худым - это не мешало коже обтягивать выдающуюся мускулатуру - и действительно поклонялся Киру, как языческому богу. Правда, в отличие от Антона, свои тылы для “любимого и единственного” Яр не берег. Трахался, как кролик, где можно и где нельзя. В общем, из спортсмена он быстро превратился в бесплатную шлюху, работающую “для собственного удовольствия”. Во имя любви.

Антон презирал Донского всеми фибрами души, считая его поведение излишне аморальным.

Но каждую ночь перед сном, думая, Тоха приходил к простому, как пять копеек, выводу. Ради Лёши он сделал бы и не такое. И хотя разница между Шрамом и Ланновым была очевидной - Лёхе парни в сексуальном плане не нравились вообще - Антон словно чувствовал что-то неправильное, сжигающее изнутри.

Вот поэтому теперь, когда Лёшка, пусть и в теле Ярослава, находился в непосредственной близости от Резцова, Антон… боялся. Встреча двух этих совершенно непохожих, но в то же время таких одинаковых людей не сулила ничего хорошего. Для Глубоковских - точно.

***

Чуть сутулый парень с капюшоном на голове и в пластмассовой маске на всё лицо вздрогнул, когда на его плечо легла чья-то рука.

Аккуратные ухоженные женские пальчики пробежали от предплечья до шеи, немного надавив на гулко бьющуюся, кажущуюся страшно синей под бледной, почти прозрачной кожей, венку.

– Д-но, - произнесла девушка тихо на ушко парню. – Дно-о, талантливый придурок, - нежность красивого, завораживающего голоса никак не сочеталась с видом хозяйки.

Чёрные ботинки на толстой, объемной подошве, пряжки с золотым напылением, которые позвякивали при ходьбе, кожаные штаны, выгодно подчеркивающие подтянутые ягодицы, и черная же косуха с золотыми замками, клепками и цепями. Как знал сам парень, на улице у неё тоже была кличка - “Шлюха”. Рыжие волосы, зелёные глаза - линзы, заметил он сразу - и аккуратный, разве что слегка длинный нос. Это первое, что бросилось в глаза, когда Дно повернулся к ней лицом.

Несмотря на то, что к лицу плотно прилегала сплошная маска, и лица рыжеволосая видеть не могла, парень нервничал.

Он чувствовал себя едва ли не птицей в клетке - бестолково бьющейся о железные прутья птицей. Сердце, кажется, стучало где-то в горле, и Дно не мог избавиться от явственного ощущения паники. О, девушка была опасной. Но только на дороге.

Дно не помнил, когда начал гонять. Год, или два назад - самое большое. Тогда ему едва исполнилось восемнадцать, он получил права и тачку, купленную по дешевке у соседа сердобольной бабулей-опекуном. Огонь в крови и страсть к высоким скоростям мучали парня с пятнадцати. После того, как разбились родители, это лишь усилилось, возрос интерес.

Дно воспитывал в себе бесстрашие перед крутыми поворотами и встречными машинами, но так и не смог стать бесстрашным в жизни. Напротив, во всём, кроме машин, он был жалким трусом. И голос у него был соответствующим - почти бабским, с высокими, почти визгливыми нотками. Поэтому Дно постоянно молчал, предпочитая словам жесты и эффектные действия.

– Красивый мальчик, - кивнула она тем временем сама себе, по-прежнему улыбаясь. – Но… Восемнадцать тебе есть, дурачок?

Парень заторможенно кивнул, не до конца понимая, что подразумевалось под “красивым мальчиком”.

– Вот и славно, - улыбка из дружелюбной превратилась в ехидную. – На тачку! Или… ты боишься? - рыжая сучка явно издевалась. Даже такому парню без простейшего чувства юмора, как Дну, это было понятно.

Он, развернувшись, жестом указал девушке на её место - за рулём красной “Мазды”, выглядящей весьма недурно, на первый взгляд. (Да и на второй, решил парень, тоже ничего)

Но всё же, он совсем не хотел расставаться со своим чёрным “Мерсом” седьмого года производства. Седан выглядел совершенно безобидно, даже жалко на фоне других машин, стоящих рядом. И только сам парень знал, что у его крошки под капотом. И никакие шлюхи его любимую машинку не получат. Дно слишком любил свои игрушки - капризы не сложившегося детства.

…Маринка вышла из машины, хлопнув дверью так, что хоть оторви и выкинь - руки, додумал Псих, сочувствующе качая головой. Мазда Марише - а точнее, её отцу - обошлась в копеечку. Да что там - самому Пашке машина тоже нравилась. Но, в конце концов, девушка сама была виновата. Нужно было слушать старого-доброго Психа, а не лезть в самое пекло, полагаясь на “авось прокатит”.

Дно гонялся слишком хорошо, чтобы делать ставку на тачку. Дно просто гонялся, и без ставок тоже. Просто в последнее время, когда слава о нём шла впереди всех, ему было скучно, да и аутов, не понявших до сих пор, что пытаться выиграть у Дна - дело неблагодарное, не наблюдалось. А тут Коваль вдруг решила неожиданно, что старый “Мерс” лучшего гонщика города против её красавицы - лужица потёкшего масла. Не угадала!

Но, как говорил всегда Псих, кодекс гонщика - это закон чести. Сказал - не наебал. За поступки и слова нужно отвечать. Последствия, понимаешь ли…

========== Глава 10: “Жестокая реальность не брезгует даже лежачим.” ==========

Антон никогда не обижался на меня долго. Ну, два-три дня ещё куда не шло! Но неделю! Гребанную неделю! Семь дней одиночества и тоски.