Я вышел из салона, чуть размял конечности, легко попрыгав на месте, и направился к двери вслед за Апохуйллоном - я же говорил, что эстет ещё тот.

Шрам проделывал манипуляции с замком минут пять: и бил железную обитель ногами - вот же баран - и чуть ли не умолял её открыться, подбирая пароль по типу “Гараж, откройся”. В конце концов, мне это надоело. Даже не приказав парню отойти, со всей дури ёбнул ногой в относительный центр двери. Та с тяжёлым скрипом открылась сама по себе - специфика нахождения гаража на возвышенности.

Я издевательски поклонился Шраму, приподняв несуществующую юбку платья, и прошёл внутрь.

Лампочку парень догадался включить сам - спасибо всем тем, кто подтолкнул его к этому решению.

В гараже действительно стояла машина без номеров - неприметная чёрная, без очевидного тюнинга, но и царапины на бампере не было.

– А какие-то царапины, вмятины?… - поинтересовался я словно между прочим, обходя машину кругом, но постоянно косясь на то самое место, втайне мечтая, чтобы царапина - светлая и жирная - магическим образом появилась там. Сколько бы это решило проблем…

– Ты о чем, Яр? - нахмурился Шрам, следуя за мной и тоже осматривая иномарку. – Просил вообще неопознаваемую - распишись. Её прямо из салона и перегнали. Вторую неделю тут уже стоит, а от тебя новостей нет. И деньги переведи мне на счёт, пожалуйста. Хотя наличка предпочтительнее…

– Слушай, а я вот тут думаю, нахрена она мне вообще нужна была… - задумчиво пробормотал, проводя невесомо пальцами по пыльному капоту, стараясь вытянуть из нового знакомого информацию, не вызвав подозрений.

Притворялся дурачком, как это принято называть сейчас. Не, я не притворялся. Я на самом деле мог бы быть таким в режиме нон-стоп. Но Антон мог быть ещё хуже, поэтому мне приходилось постоянно уравновешивать нашу шайку-лейку.

– Вы собирались с Дном гоняться по городу, не? - кажется, у парня начали скрипеть не смазанные шестеренки в мозгу.

Ой, беда! И Дно… Гребанные Винни-Пухи, что за прозвища такие стремные? Вроде не шальные девяностые на дворе, а кругом одни Шрамы да Психи.

– Ты можешь по имени называть всех? Бесят меня эти прозвища уже! - раздраженно высказался я, фыркая.

Правильно, Лёха… Ааааа, то есть Яр, да, точно! Яр. Правильно, Яр, подтверди статус долбоеба ещё, чтоб уж совсем железно.

– Боже, да откуда мне знать его имя?! - не менее зло отозвался светловолосый, вскидывая голову, а затем добавил ехидно: – Ты у нас профи по этим делам, Лис!

– Ладно, это был контрольный в голову, - пробормотал я совершенно несчастно, направляясь к выходу. – А когда гоняемся?

– Яр! - простонал Шрам жалобно.

Да, детка, последнее слово всегда остаётся за мной, привыкай!

Я захохотал.

Эта машина… Нет, меня сбила не она.

Да и этот придурок, Шрам, если подумать, не так уж и плох, что уж о Психе говорить. Шрам… А как его зовут на самом деле? А Психа?

Сколько много вопросов, и так мало ответов!

========== Глава 9, от третьего лица: “Последствия.” ==========

Антон запустил телефон в стену и прикусил губу, чтобы не заорать. Горло уже сдавливало болезненными спазмами. Глубоковских знал, что выйти из такого состояния будет довольно проблематично. Обычно помогала не осточертевшая за тринадцать лет функция “Звонок другу”, но так как причиной тихой истерики стал этот самый “друг”, способ можно было выкинуть в топку. Антон выбросил бы в топку не только способ, но и самого друга, потому как не мог определиться, чего хочется больше - выпить чего-нибудь крепкого или хорошо потрахаться. Последнее вообще было делом неблагодарным - отношения на одну ночь Тошу редко устраивали. Они подталкивали его к длительному и очень неприятному процессу самокопания на тему собственной ничтожности.

Любить человека - это и классно и паскудно одновременно. В случае Антона особенно паскудно, потому что любить и получать отклик иного, приятельского свойства - это даже хуже, чем любить и не получать отклика вообще.

Лёха Ланнов - парень особенный. Красивый, сильный, умный, добрый и с чувством юмора. Этакий идеал, скрытый прозрачной витриной. Смотреть, но не трогать. Тоха хотел… трогать. Не обнимать в шутку, не отвешивать тумаки за нечеловеческую неадекватность, не “давать пять” на удачу, а прикасаться, вызывая дрожь, вырывая хриплые стоны.

Ланнов - классный парень, хороший друг. Отличный друг. Прекрасный…

Антон не помнил, когда впервые обратил внимание на губы Лёши - такие неестественно притягательные, желанные, невинные…

Тоха потерял девственность в четырнадцать, на какой-то тусе (их с Лехой вообще куда только ни приглашали, не зря слава парочки чудаков летела вперёд самой парочки, как тройка с бубенцами) с парнем. Конечно, в позиции актива. Другого варианта парень, тогда ещё максималист, не принимал. Ланнову он ничего не рассказывал, так и оставшись в глазах друга мальчишкой. Забавно, но на фоне Алексея - брутального брюнета с бритыми висками и бровями, светловолосый Антон действительно выглядел девственником, если не девочкой.

А ещё Лёха искренне верил в то, что стал мужчиной в компании умопомрачительной брюнетки с большим размером груди. Если русоволосого Тоху со стойкой нулевочкой можно было назвать брюнеткой с огромными буферами - то это, конечно, правда. Лёха в тот день, а это был канун Нового года, упился до обмана зрения, прицепившись к относительно трезвому Антону с просьбой познакомиться. Ну, Глубоковских, похоже, всю жизнь только об этом и мечтал, потому что проснулся в постели с Лёшей. Оделся, умылся, расчесался и стал ждать пробуждения своей мечты, сидя в кресле.

На самом деле, Антон хотел рассказать этому Алёше всё и сразу, вывалив информацию быстро, непонятно, но с драматическими паузами. Но когда Ланнов, проснувшись, затребовал “воды и анальгину” у “Тошанчика-дружбанчика”, в парне что-то надломилось. С громким хрустом и, кажется, тихим взрывом. Антон не смог. Он, в отличие от Лёхи, вообще ничего не смог. Ему дико хотелось орать, плакать, и материться. А ещё курить и… Ещё чего-то. Как бабе, ей-Богу.

В отношении Ланнова у Тохи было три надлома. Всего три момента, три воспоминания, заставляющие внутренний мир переворачиваться от раза к разу.

“Привет! Меня Лёха звать, а тебя?!”

Третий “А” класс. Нереально громкий голос, широкая улыбка, ссадины на лице. Разбитые в кровь коленки. Воинственный мальчик, Лёшка Ланнов.

Третий “В” класс. Антон - самый необщительный мальчик в классе. Слабак и ничтожество. Маленький маменькин сынок.

Тогда Анна Владимировна сказала, чуть не плача, что он, Алексей, станет Тохиным ангелом-хранителем. А он стал демоном-искусителем.

Потом были лучшие месяцы жизни Тоши. Полное преображение. Из серого пятна в душу компании, весёлого и совсем такого же смелого, как Лёха. Ланнов заражал собой всё вокруг. Он изменял, ломал, подстраивал под себя. Не то что бы Антону это не нравилось. Скорее, да, чем нет. Но Лёха - это Лёха.

Анна Владимировна если и была против, то виду не показала.

“Мф, ну, хорошо хоть с девушкой! А то я в таком состоянии и с парнем мог бы, с меня станется…”

И вконец расстроенному, но всё ещё натягивающему улыбку Тоше захотелось ответить тихо, на грани слышимости: “А ты и смог”. Но Тоха, настоящий мужчина, промолчал, засунув всю обиду и уязвленную гордость себе в задницу.

“А я тебе говорю, что его нет!”

Визг, металлический скрежет, и всё, что Антон смог понять - Лёхи больше нет. Его грудь больше не вздымается, у него всё тело словно изломано, раздавлено и… Он больше не улыбается. Не хмурится. Не вскидывает бровь вопросительно. Он мёртв.

Потом были сложные дни. Два дня иллюзии надежды. Конечно, Тоха перестал думать о друге в настоящем времени ещё тогда, на переходе, в день своего рождения. Лёшка умер уже тогда.

Глубоковских всё равно молился Богу. Молился тому, в кого не верил сам Лёха, тому, в кого перестал позже верить и сам Антон.

В его жизни было всего три надлома под именем “Лёха”. А потом они скрылись за тяжёлой железной дверью боли и воспоминаний. Но не отпускали. Пролог-Завязка-Кульминация. Пролог-Завязка…