-- В чём-то теряешь, в чём-то находишь, - не совсем ловко пошутила Оксана, которой уже смертельно надоели все эти неловкости и недосказанности. А в груди тревожно ёкнуло - уж слишком Женька был похож на Сашку, который безмятежно шагал по Таннервальдхоффплятц с бутылкой коньяка и двумя хрустальными фужерами, прижатыми к могучей груди. Мимолётный вздох вечности, прикоснулся к её памяти, возродив острое ощущение собственной беззащитности перед прихотями паскуды-судьбы. Тепло внутри Оксаны, повинуясь её настроению, померкло, так и не успев согреть её озябшую душу.
Женька зубами сорвал с "бескозырку", крепко нахлобученную на зелёное горлышко бутылки и плеснул глоток водки в стакан. Оксана приняла его ребристые грани в свою холодную, ещё не успевшую согреться, ладонь. Оранжевый полумрак по-кошачьи добавил в стакан немного синей тени и немного грусти. До рассвета опять была целая вечность.
Малахов положил на столике перед кроватью хрустящую станиолем плитку шоколада и большой, весь из солнечного света, апельсин.
-- Больше ничего нет, - виновато сказал он.
Оксана, запрокинув голову, одним глотком выпила водку, выдохнула, и моментально захмелев, рассмеялась:
-- А больше ничего и не надо. Ты что - это ж царская закуска.
Она, не глядя, плеснула Женьке водки в стакан.
-- Ты Жень женат? - спросила и испугалась своего вопроса. - Не бойся, я не прицениваюсь.
Дёрнув острым кадыком, Малахов выпил водку, поморщился, вытер рукавом мокрые губы.
-- Женат. Почти пять лет как женат. Сдуру после войны женился. Вгорячах.
-- А теперь как?
-- А никак, - отмахнулся Женька, и щёлкнув пружиной лезвия маленького перочинного ножика, определённо хитрой зековской работы, принялся очищать оранжевый апельсин. - Она в Москве, сама по себе. Я в части, в Шеглино. Тоже сам по себе.... Вот так и живём.
Золотой серпантин апельсиновой кожуры разворачивался, освобождая вкусные, сладко пахнущие истекающим соком дольки.
-- Пять лет, - про себя сосчитала в уме Оксана. - Значит не фронтовая?
-- Не фронтовая. Так случайно встретились.
-- А дети есть?
-- Нет.
Малахов протянул ей Оксане апельсиновую мякоть. Они сидели напротив друг друга, дыша запахом водки и апельсина, а поезд продолжал мчаться по таёжной пустоте, нарушая ветхую, словно изъеденную молью, тишину. Мерцающее серебро луны опять выглянуло из-за занавеса облаков.
-- Выпей согреешься, - предложил Женька, протягивая Оксане стакан с глотком водки.
-- Спешишь ты Женя, - сказала Оксана, но стакан взяла и выдохнув, лихо вылила водку внутрь себя - так как пили на Омской "химии" ссыльные зечки-"воровахуйки", лепившие норму на Живановской пилораме вместе с Оксаной. Там подобным образом пили всё, что имело хоть какой-нибудь процент спирта.
Скривившись от горького вкуса водки, Оксана впилась зубами в липкий, оранжевый шар апельсина.
Малахов только удивлённо фыркнул.
-- Научилась, ничего не скажешь, - сказал он, наливая водки себе.
-- Страна у нас такая, - усмехнулась Оксана, облизывая сладкие пальцы, слипшиеся от сока апельсина. - У нас в стране пить и воевать только и умеют.
Оксана ела апельсин в первый раз в своей жизни.
-- А как же ты теперь с Сашкой? - осторожно Малахов, баюкая в ладони гранённый стакан, на треть наполненный водкой.
-- А так, - Оксана, ничуть не смущаясь, вытерла липкие пальцы о край ватника. - Меня на ссылку определили, а Сашку на спецкомандировку, на лесосеку. Писать он мне не пишет. Мне знающие люди говорили, что не может он оттуда писать - командировка у него такая.
-- Простил? - спросил Женька, и не дожидаясь ответа, одним глотком опустошил стакан с водкой.
-- Простил,- грустно кивнула Оксана. - Ему мой следователь в госпитале протокол моего допроса показал. Хоть нельзя, а показал.... Не могу я об этом, извини....
Они долго молчали, глядя друг другу в глаза. Молчание тяжким грузом легло на их плечи.
-- Он же после ранения очень страшный стал, - тихо, будто оправдываясь, сказала Оксана. - На трибунале Саша в картонной маске сидел. Знаешь, у лицевиков такие коричневые маски из картона? А мне ничего, я его и без маски видела - и ничего.... Другим противно, а мне ничего.... Тогда я и поняла, что жить мне без него незачем.
Оксана продолжала говорить, избавляясь от охватившего её отчаянья.
-- Люблю я ведь его, Женя. Очень сильно люблю.
Её признания были для Малахова невероятно далёкими, почти нереальными. Даже для него.
-- Сколько ж вы не виделись? - спросил Женька.
-- Почти шесть лет. Мне только теперь свиданку дали.
Оксана вздохнула.
-- Я ему письма пишу - как и положено, раз в месяц. А он не отвечает. Может у Саши командировка штрафная, а может, не хочет писать....
Женька задумался, пытаясь отыскать нужные утешающие слова.... и не нашёл их. Оставалось только молчать и смотреть на осунувшееся лицо Оксаны, которая, не спеша, вылила в стакан остатки водки.
-- Что бы замуж выйти, - мрачно пошутила она.
-- Замуж? Ладно тебе, - так же мрачно улыбнулся Малахов.
-- Ладно, - согласилась Оксана. - Уже раз сходила.
Она поставила стакан на столик.
-- Увидишь Сашку, - примирительно сказал Женька. - И всё наладится.
Оксана троекратно постучала по дереву столика, едва не опрокинув стакан. Её сердце сбилось с ритма от одной простой мысли, что в её жизни может что-то наладится.
-- Тьфу-тьфу-тьфу, - плюнул Женька через плечо. - И всё?
Оксана пожала плечами. Рецепт счастья не был ей известен.
-- Всё, - сказала она. А что ей ещё оставалось сказать.
-- Я тебе дам адрес, - глухо, будто прощаясь, сказал Женька. - Напиши мне. Обязательно напиши. Может, я помогу если что....
Оксана зевнула. От выпитой водки и тёплого СВэшного купе её разморило. Веки начали слипаться сами по себе, - она даже как-то и не услышала это скользкое "может" в глухом Женькином голосе.
-- Не надо, Женя, - пробормотала она. - Лишнее это. Ты только навредишь себе. Если б знать, что Сашка живой да здоровый.... Мне больше ничего не надо. А знаешь я и взаправду верю, что все, в конце концов, будет у нас с Сашкой будет хорошо. Ведь должно быть в жизни ну хоть какое-нибудь счастье? Ведь не век же мне за собой горе на закорках таскать?
-- Да что ты, - как можно ласковее сказал Малахов. - Будет у тебя счастье. Время сейчас такое.... Если б не война было б у нас одно счастье. Переживём, Оксана. Дождёмся.
-- Хотелось бы .... - вздохнула Оксана. - Я вот часто думаю, что не война это виновата. Совсем не война. Горе, оно в каждом человеке есть. И у каждого - своё, хоть на донышке, а есть. А если есть горе, должно быть счастье? Ведь так?
- Так.
-- А у меня всего этого до полных краёв, - Оксана прикоснулась кончиками пальцев к стеклу гранёного стакана, в котором плескалась водка. - И счастье тогда, обязательно должно быть таким же?
Женька не ответил.
-- Всё одно к одному.... Вот приеду к нему, а он откажется, как мне дальше жить?
На глазах Оксаны блеснули. Ей стало невыносимо одиноко. Женька обнял её - пьяную и грустную.
-- Да не переживай ты так, - сказал он. - Всё будет хорошо.
Оксана согласно кивнула.
-- Ешь шоколад, - предложил ей Женька. - Сладкое от всего помогает.
Беззвучно хлюпая слезами, Оксана захрустела обёрткой пятидесятирублёвого "Театра". Часы на её тонком запястье показывали без двух минут шесть. Оксана сглотнула горечь нечаянных слёз и уткнулась лицом в мягкий ворс Женькиной шинели.
-- Оксана, милая, ну что ты, - быстро зашептал Женька.
Скорый неумолимо нёс их к конечному пункту назначения.
