-- Steht auf ! - заорала Берта, и заключённые рывком поднялись с нар, образовав неровную шеренгу в центре барака. Следом за шарфюрером в помещение барака вошёл врач блока, высокий немолодой прибалтиец, который раз в неделю, вместе с главным врачом ревира проводил тщательный медицинский осмотр каждой из обитательниц десятого блока. Златку на такие осмотры приходилось водить под руки.

Врач стал за спиной шарфюрера, нервно стучавшего в пол носком начищенного сапожка. Берта зажгла верхнее освещение, и врач-прибалтиец небрежным кивком указал на Оксану, щурившуюся от яркого света "стоватток".

-- Neuzehnhunderteinundfűnfzig , - выкрикнула Адель Хорсманн и Оксана, ощущая остриё кольнувшего под ложечкой под ложечкой страха, послушно отозвалась:

-- Hier !

Оксана заученным движением сделала шаг вперёд, низко опустив голову. Сама по себе эта процедура не несла ничего страшного и повторялась на каждой поверке. Страшно было другое - вечерний "аппель" состоялся в десятом блоке четыре часа назад.

-- Kommt hier ,- приказала Адель, и барак замер, затаив дыхание. Огница, сжав, маленькие кулачки, прощально кивнула Оксане головой. Во всей штубе только у них были красные винкели, только у Оксаны он был "Ротармей" с чёрными буквами "SU" в красном треугольнике и это не давало никаких надежд.

Никаких надежд.

-- Auf liegen , - рявкнула шарфюрер Хорсманн и заключённые женщины опустились на нары. Она была порядочно пьяна, так что её качало почти при каждом движении.

Оксана вышла в коридор блока вслед за врачом-прибалтийцем, лихорадочно обдумывая, что бы всё это могло значить. Шарфюрер Хорсманн, проводив их тяжёлым недобрым взглядом, осталась в бараке.

-- Душ. Иди в душ, - тихо сказал врач. Он чётко говорил по-русски, с небольшим акцентом. Оксана беспрекословно повиновалась, застучав подошвами тяжёлых лагерных гольдцугов по бетонному полу коридора десятого блока. Она вздрогнула, когда прибалтиец за её спиной чиркнул спичкой. Ускорив шаг, она вошла в тёмную и холодную душевую, а врач-прибалтиец остался стоять в узком дверном проёме, так чтобы ему хорошо было видно весь коридор, залитый оранжевым электрическим светом.

-- Слушай меня внимательно, - понизив голос, сказал прибалтиец. - У нас очень мало времени. Всё зависит от шарфюрера.

Он небрежно кивнул в сторону жилого помещения, где Адель Хорсманн, развлекалась, рявкая своё "liegen" и "steht auf". Сигаретный дым змейкой вытекал между его судорожно сведённых в кулак пальцев.

Оксана обескуражено замерла. Врач-прибалтиец никогда так раньше не разговаривал со своими подопечными, ограничиваясь короткими резкими командами, больше похожими на окрики: "сядь", "встань", "покажи зубы", "подними руки". Больше того врач десятого блока, Парацельс с эсэсовским значком в петлице куртки, просто не мог так разговаривать с ней - безликой заключённой номер девятнадцать-пятьдесят один.

-- Хочешь сигарету?- спросил прибалтиец.

Оксана отрицательно покачала головой, а прибалтиец сказал:

-- Не бойся, тебе ничего не угрожает. Я хочу тебе помочь.

Оксана как можно ниже опустила голову, разглядывая тупые носки своих деревянных башмаков, стандартной обуви в концентрационном лагере Равенсбрюк.

-- Завтра, на утренней поверке, рапортфюрер вызовет тебя в рабочую команду. Назначение будет на стандарт-карте розового цвета. Не пугайся - это назначение в Нацвейлер, фильтрационный лагерь. Там тебя зачислят во второй Фройленблок. Тебя стерилизуют, это болезненно, но придётся потерпеть. Доктор Клауберг хороший хирург, всё будет очень быстро. Потом тебя отправят по разнарядке - это уже вне моей компетенции.

Прибалтиец улыбнулся.

-- Не бойся, я ничего не потребую взамен. Я делаю это не из корыстных побуждений.

Оксана удивлённо подняла взгляд, посмотрев прибалтийцу в лицо. Врач-эсэсовец ожидавший увидеть в её взгляде благодарность едва не отшатнулся прочь - Оксана смотрела с отчаяньем на стоявшего перед ней высокого, уже начавшего седеть человека. Который раз в месяц вносил записи в карты гефтлингов и горе тому, чья карта оказывалась розовой. Про это знали уже все женщины в лагере, со страхом ожидая пресловутой карты цвета пелёнок новорожденных девочек.

-- Не бойся, стандарт-карта, розового цвета это не "Химмель-транспорт" - это рабочая команда.

Прибалтиец нервно мял сигарету, грустно и как-то виновато улыбаясь. Взгляд его светлых, почти бесцветных глаз с россыпью морщинок у век, случайно встретился с взглядом Оксаны - и она облизнула мгновенно пересохшие губы. Она не понимала причину откровений прибалтийца, и это было страшней всего. Путаясь в собственных мыслях, умирая от острого, почти животного страха, Оксана совершила смертный грех в пределах концлагеря Равенсбрюк, осмелившись заговорить с эсэсовцем без разрешения.

-- Я могу отказаться? - спросила она, удивляясь собственной дерзости. Где-то совсем недалеко от неё гулко ухали нары от падения тридцати женских тел, отзывавшихся на Хорсманновское "лечь" и "встать". Хуже всего тем, кто занимал места в верхнем ярусе - им приходилось скатываться с полутораметровой высоты на цементный пол и чудо, если всё заканчивалось сбитыми локтями и коленками.

-- Да, ещё не поздно всё отменить. И это будет значить, что я потратил все усилия зря. Другого способа остаться в живых, нет - поэтому ты должна согласиться.

-- Тогда я лучше откажусь, - медленно сказала Оксана. - Фройленблок - это не способ остаться в живых.

Её слова стёрли грустную улыбку с лица врача-эсэсовца. Прибалтиец глубоко затянулся вонючим табачным дымом и небрежно отшвырнул окурок к грубо сколоченным деревянным помостам, которые заменяли здесь душевые кабины. Оксана проводила взглядом огненную дугу, искрой взметнувшуюся у сырой стены. Если Берта или кто-то из командофюреров обнаружит в душевой окурок, дневальному блока не избежать карцера. С другой стороны этот окурок вонючей эрзац-сигареты может стать настоящим сокровищем для Ядвиги или Николь, главное не забыть сказать им об этом.

-- Ты не понимаешь, - сказал прибалтиец. - То, что я тебе предлагаю - это спасение. Здесь смерть. Очень плохая смерть.

Оксана не понимающе посмотрела на эсэсовца. Разве он не понимал, что значит череп в его петлице? А смерть была и так повсюду.

-- Лучше "нах Газовня", чем Фройленблок,- Оксана повторила знаменитое в десятом блоке выражение отчаянной польской партизанки, пьянея от собственной смелости.

-- "Нах Газовня"? Откуда ты это знаешь? - удивлённо переспросил прибалтиец. - Нет, совсем нет. Если б вас всех внесли в списки на ликвидацию, вас бы сразу отправили Химмельтранспортом в Фернихтунглагер. Здесь, в Равенсбрюке, в десятом блоке - всё намного хуже. Поверь мне, тебе лучше завтра отправиться в Нацвейлер. Для вас "Газовни" не будет.

Прибалтиец опасливо выглянул в пустой коридор десятого блока и уже совсем тихо сказал:

-- Завтра в Равенсбрюк возвращается профессор Гебхард. Вас всех переведут в барак при его лаборатории. Профессор Гебхард и доктор Шидлауски проводят там особые эксперименты, изучая действие сульфаниламидных препаратов. Теперь они будут испытывать Hemer-четыре - препарат, эффективность которого нужно подтвердить.

Прибалтиец растерянно потёр ладонью висок.

-- То, что я тебе рассказываю,- сказал он. - Это очень большой секрет. Если ты донесёшь на меня или проболтаешься в бараке, ты умрёшь, а я займу твоё место. Это всё очень серьёзно, но ты должна знать, прежде чем отказаться от перевода в Нацвейлер.

-- Зачем? - равнодушно спросила Оксана.

-- Если ты будешь знать, ты не сможешь отказаться. И потом - кто-то должен знать об этом. Тот, кто уцелеет в этом аду. Ведь они убивают всех свидетелей.

Прибалтиец сделал паузу и снова посмотрел в сторону спальни десятого блока. Коридор был пуст.

-- Если ты сейчас откажешься от перевода в Нацвейлер, - сказал эсэсовец. - То завтра окажешься на операционном столе доктора Герты Оберхейзер. Она самый талантливый хирург, которого я когда-либо видел. Тебя привяжут ремнями к металлическому операционному столу и сделают глубокий надрез в верхней части бедра. Надрез будет очень глубоким, почти до самой кости. В рану вложат марлю, пропитанную гноем, металлические опилки, грязь и осколки стекла.