"Юнкерсы" и "мессершмитты" проходили над её головой так низко, что можно было различить чёрные кресты на голубых плоскостях с жёлтой окантовкой Люфтваффе. Иссечённый пулями воздух пронзительно визжал в ревунах немецких бомбардировщиков, которые поспешно перестраивались для своей последней атаки. Самолеты, набрав высоту, сорвались в пике, и новые пулемётные очереди взлохматили свинцом выжженный дёрн Торжеуцкого аэродрома. Пикировщики парами, стремительно падая на крыло, неслись вниз к земле. Пилоты снова приникли к прозрачной пластине крестовины прицела в поисках своей последней цели.
Волна огня опалила кожу Оксаны, и она замерла в ужасе, забыв о падающей с небес смерти - из клубов чёрного, низко стелющегося над землёй дыма, как из небытия, появился пылающий силуэт человека, сгоравшего заживо. Огненный призрак, пропитанный запахом бензина, будто возник из горячего, дрожащего как поверхность воды, воздуха. Яркое оранжевое пламя большими каплями стекало с его широко расставленных рук, на которых неровными полосками рвалась горящая кожа. Живой факел слепо брёл вперёд навстречу Оксане, каждым своим шагом сжигая сочную зелёную траву, отравляя воздух вонью горящих юфтевых сапог. Пули прошивали раскалённый воздух вокруг него, но проходили мимо. Сгорающий издавая хриплый нечленораздельный вой сожжёнными голосовыми связками, опустился на колени перед Оксаной, стараясь пылающими руками дотянуться до её босых ног. Она ясно видела подвижные, меняющие очертания от огня пальцы с лохмотьями обугленной кожи на остатках чёрных суставов. Оксана смотрела на эти оплывающие от огня, тянувшиеся к ней пальцы, не в силах посмотреть в лицо сгорающему заживо. Пули рвали вокруг него пыльными фонтанчиками дёрн, но опять проходили мимо.
Оксана резко развернулась, собрав остатки сил, и побежала прочь от этого огненного призрака, упавшего на колени немым изваянием, в котором не осталось ничего человеческого. Она бежала, огибая распластанные тела убитых, пачкая свои босые ноги в ярко-красной крови, в обилии пролитой сегодня на Торжеуцком аэродроме. Пара "Юнкерсов" стремительно заходивших в пике у неё за спиной, открыли пулемётный огонь, расстреливая мечущихся по взлётному полю людей. Длинная пулеметная очередь, самым своим "краешком", наконец добила сгоравшего заживо, оборвав на модуляции его нечеловеческий вой.
Но эхо этого крика ничто не могло заглушить. Оксана нырнула в клубы пыли и дыма, и не оглядываясь побежала прочь. "Юнкерсы" противно жужжа, вышли из пике, уступая очередь для атаки истребителям, чертившим круги в небе над аэродромом. Все четыре "мессершмитта" синхронно полыхнули вспышками выстрелов и к земле понеслись трассы, мерцающие фотоблицами в продымленном воздухе. И от этих ровных пунктирных линий нельзя было убежать.
Оксана бежала наперегонки со смертью. Бежала, не оборачиваясь, - справа и слева от неё зелёную траву аэродрома распороли две аккуратные полоски фонтанчиков, которые как строчки огромной швейной машинки, прошивали алую от крови, уже совсем не зелёную траву, бросая под ноги крошки земли. Смертоносные пулемётные очереди чертили за спиной Оксаны две длинные прямые линии, которые неслись за ней, убегающей от свинцовой смерти. Немецкий лётчик в азарте боя, прильнув глазами к прицелу, напрасно "вытягивая" штурвалом в свободном планировании, ловил юркую женскую фигурку в перекрестие, у которого сходились в одно целое горячие свинцовые брызги калибра семь и девяносто две сотых миллиметра. Трассы обогнали Оксану, и ушли далеко вперёд. Следом в небе пронёсся Ме-109, утробно воя мощным даймлеровским мотором.
Солнце взошло.
Рассвет возвестил о себе весёлым треском пламени торопливо пожиравшего свою добычу и громкими криками раненых, тщётно зовущих кого-нибудь на помощь. Задохнувшись, Оксана резко остановилась, переводя сбившееся дыхание, и не понимая, как она могла выиграть этот забег у смерти.
У смерти, которая уже уходила прочь. Отбомбившись, немецкие бомбардировщики и истребители сопровождения, строгим строем полетели на запад, - туда где, протяжно разгораясь, грохотала артиллерийская канонада. "Юнкерсы" и "Мессершмитты" уходили на свои аэродромы базирования совершенно безнаказанно, не потеряв ни одной машины. А на Торжеуцком аэродроме, перепаханном вдоль и поперёк фугасными авиабомбами, остались гореть исковерканные истребители, застилавшие чистое голубое небо грязными султанами чёрного дыма. Горело здание казармы, столовая, весь военный городок и старая церковь, приспособленная под мастерские.
Оксана ещё долго смотрела вслед уходящим на запад немецким бомбардировщикам, пока медный запах крови, обильно пролитой на стебли клевера и подорожника, не заставил содрогнуться её желудок в рвотной судороге. Рядом в зыбком прозрачном мареве, неподвижно висевшем над землей, жирно чадила, догорая "эмка" командира полка, того самого хмурого армянина со смешной фамилией Ерепьян. Вытирая губы пучком травы, Оксана подумала, кем мог быть лишённый всех человеческих черт живой факел, в бессилии протягивающий пылающие руки к небесам. Она снова согнулась в хлюпающих звуках рвоты.
В это невозможно было поверить - за каких-нибудь двадцать минут 71-истребительный авиаполк практически прекратил своё существование, потеряв три четверти своих машин. Привычный, казавшийся несокрушимым мир Оксаны за короткие пятнадцать минут разрушился, будто карточный домик, который рассыпался, повинуясь внезапному порыву ветра. Этот раскалённый докрасна свинцовый ветерок прошёлся сегодня утром по зданию разрушенной казармы, сравнял с землёй защитные капониры и искорёжил ребристые сферы ангаров. Мимо Оксаны трое красноармейцев протащили истошно оравшего раненого, который в паузах между воем, пытался удержать свои внутренности, вываливающиеся из красных прорех на его гимнастёрке. Оксана отвела свой взгляд в сторону, страшась увидеть знакомое лицо. Может быть, одного из тех, кого ожидала увидеть сегодня вечером на танцах. Ближайшая санчасть располагалась далеко за Реутом, в Торжеуцком гарнизоне, и нетрудно было понять, что раненый, пробующий на ощупь свои кишки, заведомо обречён. Но сейчас Оксане было совсем безразлично, доживёт ли воющий от боли красноармеец до операционного стола в Торжеуцах.
Она не спеша, прошла мимо механиков в синих промасленных комбинезонах, суетившихся вокруг "ишачка" с подрубленной стойкой шасси, кособоко застывшего на краю взлётной дорожки. Кто-то, торопясь, затягивал пробитый перкаль плоскостей случайно уцелевшего истребителя, а кто-то тащил к И-шестнадцатому тяжёлые коробки с двадцатимиллиметровыми ШВАКовскими снарядами. Мрачные, полуголые люди работали сосредоточенно, не издавая ни единого звука и в их молчаливой отрешённости было нечто, заставившее Оксану ускорить шаг, будто они могли почувствовать, узнать о её безразличии, которое теперь стало казаться ей почти преступным.
Всё кончилось,- твердила она про себя. Всё кончилось, всё уже кончилось. Хромая, она побрела параллельно линии проволочного заграждения, изорванного осколками фугасных авиабомб.
-- Саша! - как можно громче крикнула она. - Саша!
Её крик бесследно исчезал в сумятице разгрома, царившего на Торжеуцком аэродроме, которому сегодня было не до её криков. Оксана, подавляя волну тошноты, которая выворачивала её и так пустой желудок, вглядывалась в понурые, потемневшие от гари и копоти лица убитых, страшась увидеть, узнать в одном из этих безликих лиц своего мужа. Убитых было слишком много для такого прекрасного дня, как сегодня. Небо над головой Оксаны становилось светлее, солнечный свет, пробивавшийся сквозь дым пожаров, нагревал землю под её ногами. Утро постепенно таяло над Торжеуцким аэродромом.
Навстречу Оксане из чёрных клочьев дыма вышел Женька Малахов, закадычный дружок её мужа. Бросившись к нему, Оксана так же резко остановилась. Женька шёл навстречу ей, размазывая по закопчённому лицу сопли и слезы. В правой ладони он намертво сжимал рукоять разряженного ТТ, из которого несколько минут назад, обезумев от страха и собственной беспомощности, стрелял по немецким самолётам.
