После чего он отвёл девочек в сторону, и сказал:

-- Ну то у вас такое случилось? Говорите, только быстро. Сначала ты, Ромашка.

-- Фиалка порвала свои сандалии, обе пары, а теперь у меня вторые забрать хочет. А я не хочу ей давать, она их тоже порвёт.

Фиалка, в одной рук держа порванный сандалий, а другой размазывая слезы по лицу, со слезами говорила:

-- А что я, нарочно, что ли? Я разве виновата, что они у меня так часто рвутся? Ромашка говорит, что раз так, я должна босиком ходить. Жадина она!

-- Нет, я не жадина, а бережливая. Если бы ты сандалий не рвала, я бы тебе свои поносить дала.

Асеро сказал как можно более мягко и спокойно:

-- Если бы сандалии не порвались, тебе бы, Ромашка, свои отдавать было бы не нужно. Ну ты же взрослая, умная девочка, должна понимать, что Фиалка не нарочно, и что босиком ей ходить трудно. Так что давай, неси сюда свои сандалии.

Ромашка с неохотой подчинилась и пошла за сандалиями. Асеро остался наедине с младшей дочерью. В том, что у неё рвутся ремешки от сандалий, она, пожалуй, и в самом деле не виновата. Одежда и обувь переходили в семье от старших девочек к младшим, там что не удивительно, что самой младшей всё доставалось уже сильно изношенным. Маленькие дети растут быстро и носят всё недолго, так что у них мало что износиться успевает, но чем они становятся старше, тем дольше они всё носят. Да, надо бы хоть иногда и Фиалке заказывать новое. Но это можно сделать только раз в месяц, а сегодня вечером нужно будет просто починить Фиалкины сандалии. Обо всём этом Асеро думал, прижимая к себе самую младшую дочь и говоря:

-- Не плачь, не стоит оно того... Ромашка больше не будет жадничать. Кроме того, я закажу тебе новые сандалии.

-- Правда, папа? -- сказала девочка, перестав плакать, -- а почему ты мне раньше не заказывал? Почему я всё только донашиваю за сёстрами?

-- Но ведь и Ромашка тоже донашивает.

-- Да, это значит, что мы хуже Лилии, у которой всё новенькое.

-- Ну ей не за кем донашивать, за матерью разве что....

-- Папа, но ведь ты мог бы всем нам заказывать новые платья и сандалии, а не заставлять нас ходить в обносках!

-- Если бы я вам всем заказывал, то кто бы за вами донашивал? Всё пришлось бы выкидывать.

-- Но папа, мы могли бы это отдавать другим.

-- Можно, конечно. Но если бы мы так делали, мы бы показали им, что они хуже нас. А это нехорошо.

-- А разве они бы обиделись? Мы ведь дочери Первого Инки!

Асеро вздохнул:

-- В том-то и дело, что скорее всего -- нет. Меня бы никто не осудил. Но я сам осудил бы себя за такой поступок. Я слишком хорошо помню, что многих правителей погубило зазнайство. Я должен помнить, что хоть я и потомок Солнца, но всего лишь человек...

-- И потому мы должны ходить в лохмотьях? -- спросила Фиалка, показывая на свой заштопанный рукав.

-- Ну разве это лохмотья? Это ты настоящих нищих в лохмотьях не видела! Платье вполне добротное, штопка сделана аккуратно.

-- Ну всё равно это обноски! И у меня ни одного нового платья нет!

-- Хорошо, одно новое для праздников у тебя будет.

-- Спасибо, папочка! -- сказала Фиалка, чмокнув его в щёчку. Тем временем Ромашка принесла туфли и босая Фиалка обулась. Асеро думал при этом, что пожалуй и в самом деле передержал дочь в чёрном теле, но с другой стороны, вот у Лилии всё новое -- но ей хочется европейского. И даже если бы в Тавантисуйю стали бы шить платья точь-в-точь как в Европе, ей бы всё равно потребовалось бы европейское, нет предела девичьим капризам.

Вернувшись к своим гостям, Асеро их на месте не обнаружил. Оглядевшись получше, Асеро увидел, что Дэниэл, чуть наклонив голову, стоит за кустом, и оттуда слышно подозрительное журчание...

-- Дэниэл, как так можно! Я же показывал тебе где уборная.

-- Да как будто с твоих цветочков убудет, если я их полью.

-- С цветочков, может, и не убудет, но ведь тут же живёт моя семья! Ты же только что видел моих дочерей! Моя жена уже на стол накрывает. Кстати, а где Розенхилл. Боюсь, как бы он мою мать не испугал.

-- Да чего ты за мать переживаешь?

-- А ты представляешь, что будет с моей матерью, почтенной пожилой сеньорой, если она вдруг наткнётся на кого-нибудь из вас в таком виде? Её удар хватить может.

-- Ну в Европе всем известно, что твоя мать была сослана своим отцом за развратное поведение. Так что она мужеских статей за свою жизнь видела немало. Так что она лишь вспомнит молодость.

-- Клевета! Моя мать -- добродетельная женщина.

-- Добродетельных принцесс не выдают замуж за сапожников!

-- А её и не выдавали -- сама пошла. Но мой отец хоть и был сапожником, но он никогда не позволял себе ссать под кустами у всех на виду. После этого вы ещё нас дикарями называть смеете!

-- Ну что ты кипятишься. Видишь, я уже всё закончил. Да, что ты там насчёт стола говорил?

-- Сначала следует помыть руки, -- сказала Асеро, демонстративно подойдя к фонтану и ополаскивая кисти струёй воды, -- или английские дикари брезгуют обычными правилами чистоплотности?

-- Розенхилл всё равно не мыл. Значит, ты живёшь тут как добродетельный бюргер? Одна жена, от неё никуда... К матери почтителен, детей воспитываешь...

-- Допустим. А что тут такого? Или раз я Первый Инка, то я должен детей есть?

-- Ну есть это, положим, и в самом деле ерунда. Но не верю я добродетели бюргеров, каждый такой добродетельный тайком от жены в бордель шастает, а та ему в это время рога с первым встречным наставляет. Я понимаю, что официально ты не заводишь дополнительных жён только потому, что не хочешь портить отношения с Инти, но не может быть, чтобы ты и тайком ничего себе не позволял.

-- Возможно, причина в насильственных браках, -- пожал плечами Асеро, -- за меня жена по доброй воле пошла.

-- Да нет, природа у женщин шлюшеская, изменяют лишь бы мужу насолить. Готов поспорить на что угодно, что твоя жена уже флиртует сейчас с Розенхиллом.

Асеро не успел ничего ответить, так как в этот момент раздался зван разбиваемой посуды и испуганный женский крик. Молнией Асеро метнулся к столу и увидел, что посуда на нём разбита, а Розенхилл обхватил Луну сзади, одной рукой щупает грудь, а другую засунул куда-то под юбку.

-- А ну не смей, отпусти немедленно, -- вскричал Асеро, на ходу соображая, как ударить так, чтобы Луна не пострадала.

-- Пожалуйста, -- сказал Розенхилл, отпуская, -- подумаешь, служанку полапал.

Луна вытирала слёзы:

-- Какой позор! -- пробормотала она, -- я ничего не подозревала, расставляла тарелки, а этот ухватил сзади, полез под юбку... Я тарелки уронила от испуга, расколотила всё...

-- К Супаю тарелки! Ты сама-то в порядке?

-- Да что ей сделается, -- беспечно ответил Розенхилл, -- ну пощупал я ей между бёдер, помял грудку...

-- Я не знаю, -- сказала Луна, щупая живот, -- живот как каменный стал...

Кажется, эти слова ужаснули Асеро ещё больше чем то, что произошло до этого. Быстро подхватив жену, он понёс её прочь в спальню, а гостям крикнул:

-- Убирайтесь отсюда вы оба! А не то стражу позову!

-- Пошли, -- сказал Дэниэл, -- надо же было так опростоволоситься.

-- Да что он в самом деле какой-то чокнутый... Из-за какой-то служанки... Ну пусть она даже его наложница.

-- Это -- его законная жена, -- ответил Дэниэл, -- и если у неё по твоей милости случится выкидыш, то нас могут выслать из страны. Наследник -- дело государственной важности. Хотя конечно, нам бы этот выкидыш был бы кстати, но чтобы мы были формально не при чём. Я ей сам собирался подлить абортивное... А теперь попробуй это сделать! Больше нас к ней и на выстрел не подпустят.

-- Послушай, если она сама королева, то чего она тогда сама на стол накрывает?

-- А я почём знаю?! В Тумбесе ведь тоже накрывала супруга губернатора. Наверное, положено у них так если уважить гостей хотят.

Асеро тем временем положил жену в спальне и сказал:

-- Успокойся, постарайся расслабиться. Живот по-прежнему каменный?