-- Не знаю. Я вроде чувствую себя неплохо, но надо посоветоваться с лекарем, который приедет послезавтра, -- вдруг Инти как-то внезапно напрягся и прислушался, -- Слышите, кто-то едет. Наверное, гонец. Посмотрим с какими вестями...

Тут уже все сидящие за столом услышали топот копыт, и через короткий промежуток времени перед ними предстал гонец с пакетом, отмеченным алой каймой, в руках.

-- Мне велено передать этот пакет лично в руки самому Инти, -- сказал гонец.

-- Точно самому Инти? -- переспросил Асеро, ? он на отдыхе по состоянию здоровья, и я сам лично приказывал его не беспокоить, а со всеми делами ехать к Горному Ветру.

Но Инти на это сказал:

-- Да полно тебе, Асеро. Я уж знаю своих людей. Несмотря на указания строго-настрого не беспокоить, они всё равно могут послать мне донесения с алой каймой, и не всегда при этом не правы. Так что посмотрим.

Асеро промолчал, но смотрел на пакет так, точно это была ядовитая змея.

-- Почерк левой руки, -- тут же сказал Инти, стоило ему только взглянуть на текст.

-- Незнакомый? -- спросила Луна.

-- Почерка левой руки у всех людей похожи, так что их трудно опознать, особенно, если до этого человек писал только правой.

Некоторое время Инти спокойно читал, потом вдруг изменился в лице, схватился левой рукой за сердце. "Нет, только не это..." -- шепнул он.

-- Инти, тебе плохо? Говорил я, не надо тебе это письмо читать.

-- Всё равно я узнал бы об этом рано или поздно. Значит, если помру от этого, значит, судьба моя такая.

-- Лучше тебе лечь. Сейчас вызову воинов с носилками.

Инти отхлебнул воды из стакана.

-- Не надо носилок, дойду сам. Мне уже лучше. Но лечь мне и в самом деле необходимо.

Инти встал, Асеро взял его под руку.

-- Сейчас я тебя доведу.. Луна, скажи кому-нибудь из охраны, чтобы они съездили за лекарем в деревню, без него тут явно не обойтись.

После того как все необходимый в таком случае хлопоты были выполнены, Асеро вновь пришёл к столу за роковым письмом. Гонец, видя такой результат принесённого известия и не желая себе дальнейших неприятностей, тут же поспешил ретироваться.

-- Вот что, дело скверно, -- сказа Первый Инка, -- Давайте я лучше зачитаю вам это злосчастное письмо, а потом вместе решим, что делать. Инти мне разрешил. Но для начала предыстория. Ты, Золотой Подсолнух, наверное слышал о том, что у Инти был сын по имени Ветерок, который проникся христианскими книгами, совершил измену Родине и был за это отправлен на лесоповал.

Бывший монах ответил:

-- Ну, нашлись желающие рассказать мне эту историю под видом страшной тайны. Хотя, я так понимаю, особенной тайны тут нет.

Асеро ответил:

-- Конечно, это не тайна, -- суд в своё время наделал шума. Ветерок официально отрёкся от своего отца, однако его отец всё-таки даже на лесоповале приглядывал за сыном. Он в глубине души всё-таки надеялся на его раскаяние.

-- А как он за ним приглядывал? Неужели специально своих людей посылал?

-- Ну не то чтобы специально, но среди осуждённых был один человек, который был согласен на такое дело добровольно и не за награду. Почему так -- долгая история. Но вот это письмо -- от него.

И Асеро начал читать:

Инти, которому я обязан более, чем отцу!

Пишу эти строки левой рукой, потому что правая у меня в лубке, переломана в нескольких местах, если заживёт, то нескоро, и никогда уже не будет такой же ловкой как прежде. До крайности обидно становиться калекой в цвете лет, накануне освобождения и начала новой жизни. До конца моего срока оставалось совсем немного, и меня уже отпускали в соседнюю деревню по мелким поручениям. Там я познакомился с дочерью учителя, милой и скромной девушкой, совсем не такой как Морская Пена. Она мне понравилась, да и я ей полюбился. В этом краю к бывшим каторжникам отношение спокойное, отбыл свой срок и можешь начинать жизнь заново. В общем, моя дальнейшая судьба казалась мне довольно безоблачной: я женюсь и стану помощником учителя. О лучшем в моём положении не приходилось и мечтать.

Настроение у меня от этого было приподнятое. А Ветерок, глядя на это, от меня отдалялся. Теперь я думаю, что я его просто раздражал своими радужными мечтами и близкой свободой. Ведь ему самому ещё пять лет оставалось, да и на будущее никаких внятных перспектив. Это ведь очень тяжело чувствовать себя никому не нужным. Я его понимал, но утешить теперь не мог. Когда я был таким же одиноким, несчастным и никому не нужным, ему, наверное, было чуть-чуть легче от этого, но я не мог продолжать быть несчастным чисто ради него!

И однажды вечером случилось то, что случилось. Ветерок заметил, что я что-то пишу. До того я старался делать это только когда он уже спал, но с тех пор как у меня появилась невеста, я уже не таился, так как всегда мог отговориться, что черкаю письмецо ей. Но тут он ничего не стал спрашивать, молча подошёл, вырвал письмо у меня из-под рук и в гневе разорвал его в клочки. (Думаю, что он только первую строчку увидел)

-- Так значит Инти ты ставишь даже выше родного отца?! -- вскричал он, -- и все эти годы доносил на меня, гнида! А я ещё с тобой откровенничал.

-- Я делал это в том числе и ради тебя, Ветерок. Пойми, что своему отцу ты всё-таки не совсем чужой. Да и чем он перед тобой виноват? Да и носящие льяуту тебя пожалели.

-- Ты ещё будешь оправдывать этих сволочей, живущих в разврате и роскоши?

-- Не тебе их судить, Ветерок. Они могли лишить тебя жизни по закону, но пощадили тебя, будь же и ты великодушен.

-- Как будто они имели право меня судить, жирные сволочи.

-- Разве и твой отец для тебя жирная сволочь?

-- Не смей называть эту тварь моим отцом! Да я прибью тебя, ублюдок!

С этим словами он потянулся к моему горлу и чуть не задушил меня. Я попытался защититься, пнул его в солнечное сплетение, он сложился пополам и поневоле отпустил мою глотку. Надо было бежать и звать на помощь, но мне было так неловко оставлять его после своего пинка, оказавшегося куда более сильным, чем я рассчитывал. Я тогда до конца не осознал, что он покушался на мою жизнь, но мне было страшно его покалечить. Короче, я промешкал и Ветерок, очнувшись, принялся за дело по новой. Я уже и сам точно не помню, как именно мы сцепились и ему удалось переломить мне правую руку сразу в нескольких местах. В конце концов на шум сбежались соседи и охрана, которая разняла нас. И вот рука в лубке, я теперь калека, а Ветерку за покушение на мою жизнь добавили ещё десять лет.

Искренне преданный тебе, Инти, Уайна Куйн.

-- Так вот, -- сказал Асеро, -- Инти ужаснула как чёрствость юноши, так и то, что тот двадцать лет, считай всю жизнь, должен будет провести на каторге. Но меня в данном случае волнует другое. Допустим, Уайна Куйн мог не знать о болезни Инти и потому описать случившееся во всех подробностях, однако те, кто передавал это письмо, не могли не знать об этом. И тем не менее письмо передали! Я вот думаю, не может ли кто-либо специально попытаться Инти таким образом добить? Вот что, Золотой Подсолнух, всё равно ведь тебе по делу Шпината придётся обращаться к Горному Ветру, изложи тогда и мои соображения на этот счёт.

-- Разумеется, государь. И я так понимаю, что чем быстрее я отправлюсь, тем лучше. Только я хотел бы попрощаться с Инти.

-- Хорошо, только о делах с ним не говори.

В то время, когда потрясённый Золотой Подсолнух скакал обратно в Куско, Инти шептал сидевшему возле его постели Асеро:

-- Как же это так, зачем он это? Ведь ещё на десять лет каторги себя обрёк и невинного человека искалечил. А меня при этом считает жирной сволочью.... Ну почему так?