-- А как они это делают? -- спросила Луна.

-- Ну как, -- ответил Инти, -- Хрупкий Цветок вроде поэт, жалостливые стихи на эту тему пишет, а Шпинат чуть ли не целый роман накатал, но его, по счастью, запретили. Все оценщики были единодушны, что у вас, вроде, редко бывает.

-- Вот как раз из-за это растреклятой книги я к вам и примчался, -- сказал Золотой Подсолнух и отодвинув опустевшую тарелку, начал излагать суть дела:

-- С тех пор как Жёлтый Лист перестал быть Главным Оценщиком и правила оценки смягчились, ко мне стали приходить и те опусы, которые прежде были отвергнуты совершенно справедливо. Так, Шпинат из Тумбеса второй раз подал написанный им в ссылке роман "Лекарь". Роман просто ужасный.

-- Я об этой книге наслышан, -- сказал Инти, -- Шпинат этот роман и раньше пытался подавать. Я его сам не читал, однако знаю об этом опусе достаточно, чтобы осудить.

-- А что в этом романе такого ужасного? -- спросила Луна.

-- Всё, -- ответил Золотой Подсолнух, -- этот самый лекарь всё время совершает подлые поступки, а автор всё время его оправдывает. Дело происходит во время Великой Войны, на землях, занятых врагом, в партизанском отряде. Лекарь, оправдывая себя тем, что его призвали не вполне по доброй воле, всё время пытается улизнуть от своего долга, и в конце концов оставляет отряд, бросив раненых.

-- Вот как.... -- сказал Луна с ужасом, -- неужели такое можно оправдать?

Золотой Подсолнух лишь пожал плечами и добавил:

-- Самое ужасное, что он вообще про это не думает. Ну, каково им без него придётся. Всё только о себе любимом заботится. А командира отряда при этом автор изобразил крайне непривлекательно. Мол, он и кокой злоупотребляет, и спать этому лекарю по ночам не даёт, и вообще на фоне тонко чувствующего лекаря выглядит неотёсанным и грубым.

-- Да, книга на редкость мерзкая, -- сказал Инти, -- сам я, как уже говорил, целиком его не читал, у меня больше сын по таким делам спец, но всё-таки там был отрывок, который мне прочесть пришлось. Речь там идёт про заговор против командира отряда. Причём мерзавцы не просто хотят убить его, а собрались живым выдать его белым на пытки. Но один верный командиру человек, что-то заподозрив, внедряется в заговор, разоблачает негодяев и тем самым спасает не только командира, но и весь отряд. Мерзавцев, разумеется, постигает заслуженная кара. Так вот, Шпинат осуждает здесь сам факт проведения спецоперации. Мол, это такая заведомая грязь, что даже десятками спасённых жизней не оправдывается. Я прекрасно понимаю, откуда у него такое желание замазать нас грязью -- за то что я разоблачил его лжесвидетельство.

-- Странная у этого Шпината логика, -- удивился Асеро, -- значит, человек, спасший своего командира от ужасных пыток, по его логике, "плохой", а лекарь, бросивший раненых -- "хороший"?

-- Да, ? ответил Золотой Подсолнух, ? И бежал он от партизан с мыслями, что война -- грязь, пусть в ней простые крестьяне пачкаются, они, видите ли, ему "грязными" кажутся, а ему, такому образованному и душевно тонкому, охота чистеньким остаться. При этом там упоминается, что белые творили ужасные вещи, зверски пытали и убивали не только своих прямых врагов, но даже и тех, кого лишь подозревали в сочувствии к инкам, и жён и детей пытали тоже.... Но виноваты в этом, почему-то, инки, мол, не сумели договориться как следует и избежать войны. Как будто с извергами договориться можно! Но вот когда там описан бой с врагами, по которым надо стрелять издали... то лекарь почему-то предпочитает стрелять так, чтобы не попадать, врагов ему почему-то жалко. Они ему кажутся образованнее и культурнее простых крестьян в отряде, которые все как на подбор грубы...

-- То есть этот негодяй в партизанском отряде зазря тратил порох! Который для партизан во много раз дороже золота! -- вскричал Асеро, -- и такого человека ставят в пример?!

Если бы Шпинат каким-то чудом оказался бы рядом, то скорее всего схлопотал бы от Самого Первого Инки каким-нибудь из находящихся на столе предметов.

-- Я помню, как в Амазонии иные люди отдавали за оружие жизнь, -- вздохнул Инти, -- И эта книга -- плевок и на их затерянные в сельве могилки.

-- Может, тут вот что. Ещё будучи христианином, я слышал о таких ересях, сторонники которых считают грехом участие в войне, даже и в самой оправданной и справедливой. Мол, от этого человек всё равно пачкает свою душу. И советовали их проповедники в случае, если против воли всё-таки занесет на поле боя, вести себя именно так. Может быть, Шпинат увлёкся этой ересью... не знаю. Но само собой разумеется, что я оценил такую книгу резко отрицательно, и в печати категорически отказал, -- сказал Золотой Подсолнух, -- если дело ограничивалось бы только этим, то я бы не стал вас беспокоить. Но беда в том, что после моего запрета Шпинат обратился к англичанам, и они напечатали его роман и стали продавать книги тавантисуйцам.

-- Погоди, -- сказал Инти, -- как это напечатали?

-- Обыкновенно. Ведь Оценка связана с тем, что наше государство тратит средства на издание. А если они решили сделать это за свой счёт, мы не вправе им запретить. Формально.

-- Погоди... -- сказал Асеро, -- то есть англичане уже в Тумбесе? Но кто им разрешил, если Старый Ягуар был резко против этого?

-- Ну когда прибыл их корабль, то временно им запретить там быть было никак нельзя. Кроме того, Киноа подписал бумагу, согласно которой англичане могут ездить по стране, хоть и с ограничениями. Даже Горный Ветер на это согласился, оговорив, правда, что их сопровождать должны. Впрочем, ему видимо всё равно ничего не оставалось делать.

-- Вот-те раз... -- сказал Асеро, -- не думал я, что Киноа без меня такую бумагу рискнёт подписать. Так-то он по политическим вопросам советовался обычно. Впрочем, что сделано, то сделано. Вернёмся к истории с книгой. Что скажешь, Инти?

-- Скажу, что для печати нужны печатные станки, -- ответил Инти, -- Среди всего привезённого англичанами имущества печатных станков скорее всего не было. Значит, или они провезли их тайно, или они тайно же использовали наши станки. Второе мне кажется более вероятным.

-- Почему? Потому что это проще?

-- Да, но и не только поэтому. Каньяри ещё до того как у них заполыхало, тоже использовали тайком наши типографии. Или их человек работать туда устраивался, или подкупали печатников, чтобы те им на ночь печатные станки предоставили. В общем, логично, что в Тумбесе могли провернуть ту же тактику. Надо будет послать моих людей разбираться.

-- А как быть с теми книгами, которые уже отпечатаны и ходят в народе? Их передают из рук в руки, -- сказал Золотой Подсолнух.

-- А как тумбесцы на них реагируют?

-- По-разному. Старики в большинстве негодуют, многие пишут гневные письма, а молодёжь читает с интересом, одни реагируют в духе "ну подумаешь книжка, что из-за неё копья ломать", а другие скатились до восторженного обожания. Есть те, кто готов проклинать инков и всё построенное ими за то, что выдуманному лекарю из романа так плохо.

-- Скверно, -- сказал Асеро, -- обращаться к разуму людей, опьянённых страстью, едва ли результативно, а применять силу... но ведь чиморцы не каньяри, всё-таки!Надо будет посоветоваться со Старым Ягуаром, может, он видит какой-то выход.

-- Старый Ягуар умеет верно оценивать обстановку, -- сказал Инти, -- не может быть, чтобы из-за одной книги все встали на уши. Скорее всего, это лишь повод. Надо понять, кто именно бузит: чиморцы или кечуа? Рыбаки или студенты? Требуют ли при этом от властей чего-нибудь конкретного?

-- А что тут можно требовать? -- удивился Золотой Подсолнух.

-- Ну, например, признать Эспаду честнейшим человеком, которого мои люди зря оклеветали. Или чтоб наместник ушёл в отставку.

Асеро добавил:

-- Да, нужно понять обстановку до конца, и пока не поймём, силу применять нельзя, больше этим навредить можно. Но вот официальное заявление на этот счёт в газете сделать надо. И ещё, Инти, раз такие дела, то как скоро ты сможешь вернуться в Куско?