-- Ты что, племянник,от инков этого набрался? -- удивлённо спросил Дэниэл, -- жизнь -- это борьба, сильный пожирает слабого. А волки сыты, овцы целы -- не бывает такого. Точнее, бывает, если целы должны быть конкретные овцы. То есть волков можно накормить другими овцами. А чтобы целы были наши английские овцы, наших волков надо накормить местными ламами.

-- Что же ты хочешь сделать, дядя?

-- Я говорил с Первым Инкой, предлагал ему сделать паевыми его мастерские, но он тоже не так прост, кажется, понял, чем это для его страны пахнет. А может, просто осторожничает... Во всяком случае, добром он нам ничего скупить и закрыть не даст. Значит, надо его свергнуть, при этом обязательно опозорив. Ибо пока у него столь высокий авторитет в народе, лишить его престола не удастся, а его смерть вызовет такое возмущение, что мы можем поплатиться головами. Но только вот он сам подсказал мне способ, который следует применить -- есть вещи, которые здесь не прощают никому, даже Сынам Солнца. Если Инку обвинить перед народом в таких прегрешениях, то разгневанный народ его сам растерзает. А ведь ты знаешь, как у нас любят перетирать его постельные похождения....

-- А его народ о них разве не слышал?

-- Нет, страна же закрытая. Да и кроме того -- всё оказалось враньём. Невозможно, но факт -- владыка огромной империи, вместо того чтобы услаждать себя десятками и сотнями красавиц, живёт как добродетельный бюргер. У него одна-единственная жена и он наотрез отказывается от дополнительных, в силу этого он до сих пор не обзавёлся ни одним наследником. Но важно не то, каков он есть -- важно, что если народ сочтёт его насильником, то тут же сбросит с престола.

-- Кто, народ? Он же совершенно бесправен при тирании!

-- Честно, я и сам этого не понял. Но вроде у них есть какой-то механизм снятие Первого Инки, если он нарушит закон. Более точно мне этого не объяснили. Вот что, ты должен перевести кое-что из наших исторических сочинений на кечуа...

-- То есть я должен оклеветать Первого Инку?

-- Но ведь он тиран и потому в чём его ни обвини -- виноватым не будешь. Ты же не будешь отрицать, что руки у него по локоть в крови? А раз так, то он заслуживает позора и смерти.

-- Да, но было бы лучше, если бы он поплатился именно за то, в чём он реально виновен.

-- Какая разница? Прежде всего, ты должен думать об Англии и её народе, а не об этих жалких туземцах. К тому же язычниках. Итак, племянник, ты должен составить обличающий тирана памфлет на кечуа, вогнав туда всё дурное, что об Асеро говорят. Не думая о том, насколько это правда или ложь.

-- Я не могу на это решиться, -- сказал Бертран, -- мне нужно время чтобы подумать.

-- Думай, если хочешь. Даю тебе на раздумье три дня. Потом будет окончательный ответ.

Вот Бертран и мучился теперь после всего случившегося раздумьями. С одной стороны, ему как европейцу была отвратительна "власть тиранов", угнетающая свободных людей, с другой -- ему было жалко простых ни в чём не повинных тавантисуйцев, а кроме того, ему хотелось уважать себя и держать свои руки чистыми, а предлагали же ему гнусность, после которой ему было бы трудно себя уважать. Ему предлагали ложь, после которой, если она раскроется, ему уже никто не будет верить. Как быть?

Так, спокойно... Что считает правильным он, Бертран? С одной стороны, чтобы тирания Инков была свергнута, и чтобы при этом простой народ не пострадал, а наслаждался бы свободой и процветанием. А что для этого нужно сделать? С одной стороны, будет неплохо, если в результате свержения власти инков простой народ очнётся от спячки и поверит в свои силы, но для этого он должен узнать об инках правду. А значит, обличать инков надо, но так чтобы говорить правду и только правду. А как ему говорить, если он сам этой правды, как оказалось, не знает? До визита в Тавантисуйю он рисовал себе Первого Инку так -- рябой карлик, сластолюбивый и властолюбивый, вспыльчивый и злобный. Как оказалось, хотя Асеро рядом с белым человеком и впрямь не великан, но для индейца у него рост скорее средний, да и в остальном было совершенно непонятно: как это приятный на вид человек может быть таким жестоким тираном? Вдруг Бертран понял, что ему надо познакомиться с Первым Инкой поближе, поговорить с ним наедине. Возможно ли это? Дэниэл смог, а он, Бертран, чем хуже? Он, Бертран, предложит самому тирану добровольно сложить с себя власть, передать её народу, и посмотрит на реакцию. Как иностранцу, ему бояться нечего. А если тиран откажется, что почти наверняка, так у Бертрана будет тогда законный повод ненавидеть Первого Инку, и тогда он уже с чистой совестью будет его обличать в том, в чём он действительно виновен. Решившись, он рано с утра на следующий же день помчался в замок Инти, требуя аудиенции. И к его удивлению, Первый Инка без особых проблем согласился на беседу с ним в виде прогулки верхом по горам, только Бертран был неприятно удивлён тем, что пришлось снять шпагу:

-- Скажи мне, Инка, неужели ты так боишься за свою жизнь, что готов в каждом видеть заговорщика?

-- Наш опыт научил нас опасливо относиться к каждому чужестранцу, -- ответил Асеро, -- и это опасение -- не моя прихоть. Разоружать чужестранцев на время аудиенций велит мне моя Служба Безопасности. Она разработала для меня порядок, минимизирующий для меня опасность. И этому порядку я должен подчиняться, если хочу избежать проблем.

-- Но ведь все проблемы связаны с тем, что ты, Первый Инка, слишком властолюбив. Откажись от власти, отдай власть народу и ты перестанешь быть тираном!

-- Ну с чего вы, белые люди, заладили, что я -- тиран? Меня избрали Первым Инкой по закону.

-- А разве у вас Первого Инку избирают? -- удивился Бертран, -- Я всегда думал, что у вас предыдущий Инка просто назначает наследника. Да и вообще престол захватывает самый ловкий.

-- Дурно же ты о нас думаешь. Воля Первого Инки конечно, важна, но последнее слово всегда остаётся за инками, которые в праве и не утвердить того, кого им предложат, а выбрать другого кандидата.

-- Значит, идея выборной власти не чужда вам?

-- Не чужда.

-- Но почему у вас выбирают только инки, а не весь народ? Только инки обладают политическими правами?

-- Отнюдь нет. Инками должны становиться достойнейшие из народа. Простой народ в рамках своего айлью выбирает достойнейшего для того, чтоб он был их представителем.

-- Выбирает обязательно инку?

-- Нет, не всегда. Но потом если избранный ими оправдал их доверие и достойно отметился, он может стать инкой. Да и обычно становится. Конечно, для более высокой должности чем старейшина, инкой уже быть просто необходимо.

-- Скажи, а почему нельзя сделать так, чтобы народ выбирал себе правителя напрямую?

-- Потому что осознанно выбрать правителя могут только те, кто всё время следит за политической жизнью. Обыватель, который ничего не видит дальше своего айлью, да и в нём порой более обеспокоен личным хозяйством, нежели общим, осознанно правителя выбрать не может. Он не может оценить правильность мер, которые предлагает кандидат, он, если только его видит, может оценить его внешность, голос, и прочие малосущественные детали. Они могут купиться на обещания, не думая о том, что легче всего их даёт тот, кто и не думает их выполнять. Ну вот представь себе юную девушку, за которой ухаживают честный и чистый юноша и опытный соблазнитель, за которым уже десяток загубленных юных девушек. У кого из них больше шансов понравиться?

-- Конечно, у соблазнителя.

-- Так вот, чтобы этой неприятной ситуации избежать, надо соблазнителей к невинным девушкам и близко не подпускать. Точно также надо не подпускать к ответственным постам безответственных авантюристов. И нельзя допускать, чтобы их могли выбрать по ошибке те, кто в силу отсутствия опыта не способен их опознать. Сама идея выборной власти прекрасна, но... но демократия возможна лишь между равными. Поскольку реально равными всех жителей нашей страны сделать нельзя, то демократия она должна быть ступенчатой. Потому что есть простые обыватели, есть инки, а есть носящие льяуту, и уровень осведомлённости у них разный и положение разное. Правда, когда инки собираются вместе, все носящие льяуту эти самые льяуту должны перед всеми снять, чтобы показать, что в эти дни инки равны между собой. Мало того, деятельность каждого из них подвергается самой строгой оценке, и если кто-либо считается недостойным льяуту, то он его уже больше не наденет.