Нет, Бернард не потерял надежды получить однажды взаимность и перейти к более тесному контакту, но больше не устраивал истерики и не бесился, совершая по истине безрассудные поступки, как раньше.

***

Так они прожили вместе ещё тринадцать лет. Впервые так долго за все перерождения Бернарда.

Бернарду шёл тридцать четвёртый год, он почти догнал по физическому развитию (и возрасту) самого Джона (его человеческой оболочки). И Ватсон, живя рядом, искреннее наслаждался возможностью в конце концов понаблюдать за развитием своего Человека.

Но в один момент вся их налаженная размеренная жизнь рухнула в одночасье.

Всё снова получилось, как в глупой — затянувшейся и не смешной — шутке, — Бернард, возвращаясь вечером с тренировки по хоккею — через пару лет он намеревался завязать со спортом окончательно, — наткнулся на банду мелкой шпаны, которая хотела поживиться хоть чем-нибудь. На этот раз все были трезвые, молодые и ловкие, так что клюшка в этот раз ему не помогла. Зато вот Бернарду неплохо прилетело по голове бейсбольной битой.

Шпану в итоге разогнал вечерний полицейский патруль, а Бернарда доставили с сотрясением в ближайшую больницу. Джон явился туда уже через час. С деньгами у него проблем не было, поэтому Бернарду обеспечили максимальный уход и своевременную — высококвалифицированную — помощь.

Но, как бы это ни было грустно, сильный удар по голове, нанесённый в кураже несколько раз — с вседозволенности, видимо — по одному и тому же месту, вызвал необратимые изменения в мозгу.

Сначала всё казалось нормальным. Бернарда выписали из больницы через две недели, прописали постельный режим и отсутствие любых — даже умственных — нагрузок. И регулярное питание — Джон тогда ухмылялся, как будто он не пытался накормить тощего Бернарда. Но вскоре стало понятно, что что-то не так. Бернард всё чаще уставал без повода, чувствовал постоянные головные боли, иногда у него была беспричинная лихорадка. Потом, чуть позже, у него несколько раз случались эпилептические припадки. Ватсон, получивший уже к тому времени образование врача, причём по разным направлениям — надо же чем-то заниматься и как-то развиваться отведённую долгую вечность, — понимал, с чем именно это связано, но не был до конца уверен в диагнозе. Поэтому, когда он отвёз отказывающегося Бернарда в больницу, чтобы обследовать его и проконсультироваться со специалистом в этой области, ему сказали прямо — никаких шансов. Абсцесс головного мозга, начавшийся в результате попадания инфекции во время травмы, уже прогрессирует, а вероятность успеха проведения операции крайне мала, потому что возможны осложнения и неприятные последствия. Пациент мог умереть прямо на операционном столе.

Бернард всё понял лишь по одному внешнему виду Джона, когда тот зашёл к нему в палату с неутешительными — трагичными — новостями. Бернард лишь улыбнулся ему и сжал в своих тонких бледных пальцах ладонь Ватсона, успокаивающе улыбаясь.

— Да ничего страшного, Джон. Подумаешь. Я умру, найдёшь себе другого — здорового — поклонника.

Вампир едва грязно не выругался после прозвучавшей реплики. Он присел на корточки рядом с кроватью Бернарда, сжимая его худосочную кисть в своих руках и целуя прозрачную кожу.

— Не говори так. Ты единственный, кто мне всегда будет нужен.

— Но я же умираю, Джон! — Горько засмеялся Бернард, взмахивая другой, свободной, рукой. — Если я тебе так сильно нужен, почему ты не обратишь меня? Тогда я не умру и буду рядом. Почему ты не хочешь меня обращать? Значит, я так сильно тебе дорог.

— Глупый, — шептал ему в руку Ватсон, прижимаясь к острой косточке на запястье лбом, — как же ты не поймешь: быть вампиром — это проклятие, а не благодать.

— А быть Бернардом, значит, благодать, — с сарказмом отозвался сверху он, обижаясь.

— Быть Бернардом — это настоящее чудо. Уметь чувствовать, испытывать эмоции, отвечать со всей пылкостью и страстью, которые мне, увы, недоступны, взаимностью единственному дорогому тебе человеку.

Бернард поджал губы, пытаясь сдержать навернувшиеся на глаза слёзы.

— Ты любишь меня? — спросил он дрожащим голосом. Это было так важно для него.

— Не в общепринятом смысле, — честно ответил Джон, преданно заглядывая ему в глаза. — Я испытываю к тебе что-то, но это, знаешь, какой-то непонятный коктейль из всего.

— Но ты же злишься или радуешься, грустишь или смеешься, значит, и любить можешь! — возразил Бернард.

— Я поступаю так, потому что знаю, как поступают в таких случаях люди. Я ориентируюсь на то, что в коктейле внутри меня преобладает больше, и ту эмоцию, десятикратно увеличенную, чтобы она соответствовала моменту, проявляю. Я не хочу зря обнадёживать тебя, чтобы ты в итоге во мне разочаровался. Я это делаю больше не ради себя, а ради тебя, нас. Если я тебя обращу, твои чувства ко мне, чтобы ты ни говорил сейчас, исчезнут. Помни об этом, пожалуйста.

***

Бернард провёл в больнице свой последний месяц. Он больше никогда не поднимал тему обращения. Врачи тянули его из последних сил, пытаясь спасти и давая слишком жизнерадостные прогнозы, но за закрытыми дверьми лишь разводили перед Джоном руками, извиняясь и заранее принося — как так можно? — соболезнования.

В последний день жизни Бернарда, когда Джон пришёл к нему с шуршащим пакетом свежих булочек с корицей, тот улыбнулся и просто сказал:

— Ну вот и всё.

Ватсон хотел сделать вид, что не понял его, разыграть комедию и свести всё в шутку, но лишь тяжело вздохнул.

— Ты уверен?

— Чувствую, моего оставшегося мозга хватит лишь на одну игру в покер. — Рассмеялся Бернард, но как-то через силу, слишком наигранно. В глазах его стояли страх и тоска. — Как насчёт обращения? — спросил он, когда Джон привычно присел на его постель, поправляя сбившуюся подушку и сжимая тонкую ладонь.

— Бернард!

— Что? — Насмешливо улыбнулся тот краем бледных губ. — Да ладно, попытаться стоило. — Ватсон натянуто улыбнулся в ответ и покачал головой. — Ты бы мог полюбить меня?

— Бернард, мы же…

— Я не об этом. — Отмахнулся беспечно тот, но потом вновь стал предельно серьёзным. — Ты бы мог проявить то, что ты там немного чувствуешь, хотя бы в десятикратном объёме? Не для меня, мне-то уже поздно. Для кого-нибудь другого. Ведь ты такой замечательный. Кому-то очень повезёт с тобой.

Джон крепче сжал его руку и всё-таки решился рассказать.

— Послушай, не знаю, поверишь ты мне сейчас или нет, не посчитаешь ли просто обычными словами утешения, но я всё равно тебе расскажу — мы связаны. Между мной и тобой существует так называемая Связь. Она позволяет тебе перерождаться каждый раз в одном и том же теле примерно с общими чертами характера. Я чувствую твоё рождение, а потом ищу тебя по всему миру.

— Звучит очень романтично, Джон. — Усмехнулся Бернард. — Хочешь сказать, что моя смерть сейчас ничего для тебя не значит?

— Ну почему ты такой вредный? — Ватсон несильно — безумно слабо, как будто боялся переломить — ткнул пальцем в бок Бернарду. — Я хочу сказать, что другого человека у меня никогда не будет. Только ты и все твои перерождения.

Бернард призадумался — насколько ему позволяло его плавающее в тумане обезболивающего сознание, — а потом уверенно произнёс:

— Тогда пообещай мне, что ответишь следующему мне взаимностью.

— Я не могу обещать подобного, Бернард. — Сокрушённо покачал головой Джон. — Я уже однажды попытался и убил тебя.

— О-о-о-о. — Бернард знакомо — до боли знакомо — глумливо улыбнулся. — До смерти заездил, что ли? Я был хотя бы горяч? Тебе понравилось?

— Ну ты и дурак. — Вампир щёлкнул его по носу, от чего Бернард забавно поморщился. — Тебя сожгли. Сожгли за греховную связь со мной. Тебе было всего шестнадцать.

— Звучит… грустно, — помолчав, согласился Бернард. — Но сейчас мир меняется в лучшую сторону. Люди становятся куда толерантнее и терпимее, чем раньше. Джон, пообещай мне, что, если позволят обстоятельства, ты обязательно ответишь мне взаимностью. Пожалуйста, не мучай больше последующих меня. Это очень больно: жить с тобой, касаться тебя, любить тебя, но не иметь ни малейшей возможности получить ответ. Даже у какого-то предыдущего несовершеннолетнего меня была твоя любовь, чем я или следующий я хуже? Тем, что старше?