– Повезло тебе, – сказала она с едва уловимой иронией.
– Если прийти в кассу с утра, можно на вечер купить дешевые билеты, – пояснил я отцу, на лице которого застыло недоумение. – И еще я бегаю, – добавил я.
– Я тоже бегаю, – сказала Шарлотта.
– Может, как-нибудь добежите друг до друга! – попытался поддержать разговор папа, но его шутка закрыла тему для обсуждения.
Вернулась мама со свертком для Шарлотты.
– Можно открыть сейчас? – спросила Шарлотта.
Она развернула упаковку, в которой лежали пара трикотажных перчаток и шарф красного цвета от «Маркса и Спенсера».
– М-м-м, – протянула она, наматывая шарф на шею. – Какой теплый и уютный!
Она показала на куб, внутри которого оказался ящик с розовым амариллисом.
– Луковицу нужно посадить, и скоро из нее вырастет прекрасный цветок, – сказала Шарлотта.
– Никогда не могла поверить, что они действительно так вырастают, – задумчиво проговорила мама, перевернув ящик и читая инструкцию на дне.
– Конечно вырастают! – воскликнул я, настороженно наблюдая, как Шарлотта накидывает на худые плечи пальто. Красный шарф смотрелся на фоне пальто так же нелепо, как тот куб, что она принесла. И я подумал: интересно, далеко ли она отъедет от нашего дома, прежде чем скинет его?
– Ну, мне пора, – произнесла она.
Шарлотта обняла маму, потом протянула руку отцу и покорилась, когда он обнял ее в ответ. И чтобы не показалось, что я тоже жду прощальных объятий, я кинулся открывать входную дверь.
– Спасибо, что заглянула, – сказал я. – Они очень обрадовались.
Шарлотта оглядела меня. Глаза у нее были зеленые, как у кошки, отметил я про себя.
– Ангус, ты стал таким высоким, – сказала она. – Думаю, ты перерос брата.
– Ох, он бы взбесился от этого!
Это вырвалось у меня неожиданно, и я тут же пожалел, что единственное упоминание о брате в ее присутствии было таким неуважительным.
Шарлотта сначала нахмурилась, словно обдумывая мои слова, потом, к моему глубокому облегчению, улыбнулась искренней улыбкой, словно вспомнив что-то приятное:
– Ты прав, взбесился бы не на шутку! – и, слегка сжав мое плечо, вышла.
Хотя в это Рождество нас было всего трое, мама вскочила еще до рассвета, чтобы приготовить огромную индейку. Я плохо спал, поэтому встал, как только услышал бряцание посуды. Кухня уже была наполнена паром от гусиных потрохов, которые мама тушила для подливки. Я выпил чашку чая, которую мама поставила передо мной, и сказал, что пойду на пробежку.
– Да, иди проветрись, – проговорила она.
Воздух на улице казался плотным от морозного тумана. Тротуар затянуло инеем, и он прилипал к подошвам кроссовок. Видимость была практически нулевая, и я обнаружил, что бегу очень медленно, как будто мой мозг сам включил режим опасности и снизил скорость движения, чтобы я не наткнулся на неожиданное препятствие. Я не мог набрать нужную скорость, при которой голова очищалась от всех мыслей и оставался только ритм бега.
Внезапно услышав чьи-то шаги, я остановился.
Может, как-нибудь добежите друг до друга!
Мимо пробежал какой-то мужчина. Наверное, накануне он ел чеснок, и острый неприятный запах висел в воздухе еще долго после того, как стих звук его дыхания.
* * *
Вернувшись домой, я почувствовал запах гари. Мама стояла у кухонной раковины и скоблила почерневший сотейник. Она не оглянулась на звук моих шагов, но по ее согбенным плечам было видно, что она плачет.
Я долго принимал душ, горячие струи приятно грели замерзшее лицо.
Когда я спустился вниз, папа уже сидел за столом в своем обычном рождественском облачении: толстый вязаный свитер поверх клетчатой рубашки и вельветовые брюки.
С момента приезда домой я заметил, что отец все время находится в каком-то нетерпеливом ожидании, словно зритель перед началом военного парада.
Мама принесла одно из своих традиционных блюд.
– Копченый лосось с шампанским?
– Не рановато для шампанского? – ответил вопросом отец.
– Ну, кое-кто уже давно на ногах!
Сколько себя помню, рождественское утро начиналось с этого диалога.
– Ну что ж, живем только раз! – обычно отвечал на это мой отец. Но в этом году он явно не был готов на такое.
Раньше мне позволяли выпить половину бокала шампанского, но теперь, когда мне уже исполнилось восемнадцать, меня никто и не думал ограничивать. Шампанское шло легко.
– Думаю, нет смысла зажигать камин в гостиной, – сказала мама.
Несколько последних лет это было обязанностью Росса. И я не мог понять, то ли она намекает, что теперь я должен это сделать, то ли просто не хочет идти в гостиную, где всюду стоят его фотографии.
– Давайте распакуем подарки на кухне? – предложил я.
– Да, тепло и уютно, – согласился отец.
– И правда! – Мама почти обрадовалась возможности изменить традиции.
Она купила мне пижаму, ваучер на десять уроков вождения в Британской автошколе и, от папы, шагомер.
– Дай-ка посмотрю, – тут же протянул папа руку, так что стало очевидно, что он этот подарок видит в первый раз.
– По нему можно узнать, какое расстояние ты прошел, – сказала мама.
Конечно, я и не собирался им пользоваться, но понимал, откуда у нее взялась мысль о таком подарке. Даже представлял, как она жаловалась своим подружкам в женской инициативной группе:
– Ох, просто не представляю, что подарить Ангусу. Его сейчас, кроме пробежек, ничего не интересует.
Папе мой подарок, похоже, понравился, но по тому, как мама выдохнула: «О, лавандовое!», стало ясно, что этот аромат она не любит.
Мама бездумно вертела в руках красивую коробочку.
– Росс всегда дарил мне набор сувенирного мыла от «Ярдли», – сдавленным голосом прошептала она.
Злость пробила ватный кокон, которым опутало меня шампанское. Мне захотелось крикнуть:
– Неправда! Ты сама покупала себе мыло! Ну зачем делать из него святого?!
Настенные часы тикали. Индейка в духовке шипела и клокотала.
– Боже, который час? – спросил вдруг отец. – Я обещал Брайану, что мы успеем загнать девять лунок!
– Почему бы тебе не взять с собой Ангуса? – предложила мама.
Во взгляде отца я видел сомнение.
– А тебе бы хотелось?
Было ясно, что отец надеется на мой отказ, но я также понимал, что мама хочет, чтобы я согласился.
Я ждал его внизу, когда он спустился, поигрывая ключами от машины и источая аромат какого-то нового одеколона.
Гольф-клуб был в нескольких километрах. В клубной гостиной отдыхали несколько крепких завсегдатаев, а у камина сидела одинокая женщина. Когда я открыл дверь, она в ожидании вскинула взгляд, но, убедившись, что я не тот, кого она ждет, снова опустила глаза.
– Что будешь? – спросил отец, положив руку мне на плечо и подталкивая к бару.
Я заказал полпинты темного, зная, что, закажи я светлое, отец тут же выдаст целую речь о том, что он думает по поводу пива светлых сортов.
– Две пинты вашего лучшего темного! – громко объявил отец бармену и повернулся ко мне: – А ведь мы с тобой еще ни разу не выпивали вместе, а?
– Кажется, нет.
Мы оба знали, что нет. Мой восемнадцатый день рождения в апреле прошел незаметно.
– Что скажешь о пабах в Лондоне, хороши? Или ты предпочитаешь винные бары? – спросил он.
– Да я мало где бываю, если честно.
– В студенческих барах дешевле, да?
Я не мог понять: он хочет, чтобы я оказался опытным пьяницей, или это вопрос с подвохом?
– Думаю, да.
– Он думает! – воскликнул отец, как бы приглашая к нашей мужской беседе остальных присутствующих.
Несколько человек улыбнулись, но никто не вмешался.
Он залпом допил бокал.
– Еще один? – спросил я.
– Пожалуй, нет, – ответил он. – Я же за рулем. Слушай, ты пока допивай, а я пойду отолью.
Я остался у бара, с трудом допивая отвратительный теплый эль.
Отец вернулся в сопровождении женщины, которую я заметил, когда мы вошли.