– Правильно делаете, но необходимо учитывать важную особенность – эти знания, а точнее материалы, должны иметь прикладной характер.

– Такие материалы у меня есть! Но потребуется время, чтобы их обобщить и систематизировать. Я уверен, для моих американских коллег они будут представлять значительный интерес, – с многозначительным видом произнес Финкель.

– О’кей, о’кей. В таком случае, Моисей, если вас не затруднит, то к следующей нашей встрече хотелось бы познакомиться с этими материалами.

– Как скоро и где она состоится?

– Гораздо раньше, чем вы думаете. Как вы посмотрите на то, чтобы провести ее в Бельгии?

– А почему в Бельгии?! – удивился Финкель.

– Но вы же не будете возражать против встречи с сыном?

– Я?! С сыном?! Да, конечно! Но как?!

– Это я беру на себя. Вызов и виза для вас будут оформлены в ближайшие месяцы.

– Неужели такое возможно?! – не мог поверить Финкель.

– Не сомневайтесь, Моисей, Америка – страна фантастических возможностей! – заверил Саттер.

Завершая разговор, он вежливо, но настойчиво рекомендовал Финкелю «поработать над перечнем вопросов по новым научным разработкам в области гидроакустики». Проводив его на выход, Саттер поспешил на доклад к резиденту. Его душа пела, не прошло и двух недель с начала работы в посольской резидентуре, как он вышел на перспективную разработку. Будущий агент Финкель мог занять далеко не последнее место в шпионском ряду ЦРУ. Его прямой доступ к важным секретам российского военно-морского подводного флота открывал перед американской разведкой заманчивые перспективы.

Лифт поднял Саттера на 7 этаж, в сердце посольской резидентуры. Ее помещения надежно защищал от прослушивания вездесущей российской контрразведки радиоэлектронный колпак. Со стороны Садового кольца она была отгорожена глухой кирпичной стеной со встроенными в нее фальшокнами. Перед тем как зайти к резиденту Саттер заглянул к себе в кабинет и достал из сейфа досье на Финкеля. На обложке рукой его предшественницы – Хамильтон Келли Энн, было выведено «Хэл Рубинштейн». За два с лишним года изучения Финкеля оно распухло до размеров «книги дьявола». В досье были собраны: доносы связей семьи Финкелей, обосновавшихся в Америке, Европе и Израиле, пикантные фотографии, долговые расписки сына, анкета-заявление самого Моисея Финкеля в Службу иммиграции и натурализации США с просьбой о предоставлении ему и жене статуса беженцев и многое другое. Приложив к досье видеозапись разговора с Финкелем, Саттер отправился на доклад.

Резидент – Дэвид Ролф, как и его предшественник – Майкл Клайн, являлся кадровым сотрудником разведки. После окончания Кентуккийского университета, где занимался углубленным изучением русского языка, он добровольно поступил в армию. Службу проходил в армейской разведке, в Западном Берлине в качестве аналитика. По увольнении возвратился в Штаты и занялся юриспруденцией, но она его не прельстила. Ролфа тянуло в разведку, и в 1977 году он подал заявление в ЦРУ. Почти год его тщательно изучали. Он оказался чист, в порочащих связях замечен не был и по завершении проверки получил назначение в штат оперативных сотрудников.

Служба в разведке для Ролфа началась с интенсивной специальной подготовки. Он с рвением, достойным уважения, изучал сложнейшую науку агентурной работы, и по итогам учебы стал одним из лучших. С учетом этого и хорошего знания русского языка, его направили в самую боевую резидентуру ЦРУ – московскую. До 1982 года он работал, и работал эффективно, под крышей помощника атташе по вопросам обороны. Всемогущему КГБ так и не удалось зацепить Ролфа на шпионских делах. Он выходил сухим и чистым из самых грязных ситуаций и по праву заслужил у коллег репутацию счастливчика.

В Лэнгли заметили инициативного, перспективного агентуриста и направили на дальнейшую обкатку в сингапурскую, а потом токийскую резидентуры. Там Ролф также не затерялся, добытая им информация докладывалась высшему руководству ЦРУ. В коридорах Лэнгли его имя было на слуху, и новое назначение не заставило себя ждать. То, о чем мечтает каждый разведчик, для Ролфа стало реальностью. Спустя 14 лет со дня начала службы в разведке, в 1991 году он возвратился в Россию в качестве резидента ЦРУ на должность советника посла по региональным вопросам, служившую ему прикрытием. На этом новом и ответственном участке Ролф быстро преуспел. Очередная оперативная разработка Финкеля в качестве будущего перспективного агента посольской резидентуры в Москве пока не дала сбоев.

Ролф бросал нетерпеливые взгляды то на таймер, то на дверь и с нетерпением ждал доклада Саттера. Встреча с Финкелем затянулась более чем на два часа. Наконец за дверью послышались торопливые шаги. Она распахнулась, и на пороге возник Саттер. Его довольный вид говорил сам за себя. Ролф отложил в сторону шифровку Директора ЦРУ и не смог сдержать своих эмоций:

– Ну наконец вы закончили, Джон! Как прошла встреча?! Какие перспективы?

– Все о’кей, сэр! С Финкелем мы не ошиблись. У меня не осталось сомнений, он действительно имеет прямой доступ к важным секретам, – заверил Саттер и расплылся в улыбке.

– Поздравляю, Джон! Присаживайся!

– Спасибо.

– Как себя вел Финкель? Как пошел на установление контакта? – торопил Ролф.

Саттер присел за стол, положил перед собой досье на Финкеля и заговорил языком доклада:

– Сэр, на основании вашей санкции, мною 28 сентября…

– Джон, оставь эти формальности, – остановил Ролф и предложил: – Давай на словах и главное!

– О’кей. Если говорить об общем впечатлении, то он умен, хитер и ему палец в рот не клади.

– В его годы, да еще прожив 57 лет в СССР, другим и не будешь.

– К тому же, Моисей, – отметил Саттер.

– Для нас это хорошо, быстро не попадет под колпак русской контрразведки, – с улыбкой заметил Ролф и уточнил: – А почему он так рвется к нам, а не в Израиль?

– Видимо, хватило горького опыта сына. Выходит, что не всякому еврею земля обетованная – земной рай.

– Будем считать, что это так. И все-таки, есть ли в России что-то, что может его держать?

– Думаю, нет. Как говорят русские: она осточертела ему хуже горькой редьки. Он жаловался на нищету, подорванное здоровье и отсутствие всякой перспективы. Считает, что Россия вслед за СССР рухнет в пропасть.

– Спешит сбежать с тонущего корабля?

– Да, и занять не последнее место в шлюпке, плывущей к нам.

– О’кей, Орел хорошо делают свое дело, пусть и дальше продолжают в том же духе, – распорядился Ролф и вернулся к разговору о Финкеле. – Как наш будущий «Хэл Рубинштейн» реагирует на проблемы сына?

– Переживает.

– За него или себя?

– Скорее за себя. Старик далеко не дурак и прекрасно понимает, в свои 57 сын для него последняя опора.

– Ее надо выбить! – категорично отрезал Ролф и потребовал: – Поэтому, Джон, свяжись с коллегами в Бельгии и пусть они создадут проблемы сыну.

– О’кей, сегодня же сделаю, – заверил Саттер и продолжил доклад: – Что касается жены Финкеля, то она действительно больна и нуждается в серьезном лечении. Он показывал ее медицинский эпикриз. В нем…

– К дьяволу эпикриз! Америка не приют для убогих! – отмахнулся Ролф и подчеркнул. – Ее болезнь – для нас дополнительный рычаг, чтобы давить на Финкеля!

– Я это так и рассматриваю.

– А вообще, Джон, хватит о ней! Нас должен интересовать только Финкель! И даже не столько он, сколько его разведывательные возможности. Насколько они перспективны, не завышаем ли мы их?

– Думаю, нет. Я проанализировал то, что Финкель изложил в декабре 1990 года в анкете, направленной в нашу Службу иммиграции и натурализации.

– И что же он писал, там есть за что зацепиться?

– Одну минуту, Дэвид, разреши взглянуть? – прервал доклад Саттер и обратился к досье на Финкеля.

– Оставь, Джон, – остановил Ролф и предложил: – Давай на словах.

– О’кей. Насколько я помню, в анкете он указал основные направления научных изысканий, которыми занимается его лаборатория и смежные с ней, а также раскрыл ряд тем в области гидроакустики. Из них наиболее интересны результаты испытания технических систем в области снижения шумов работы гребных винтов.