В феврале 1933 года получил назначение в Молдавию, через два года – в погранотряд на польской границе, в 1938 году снова переезд. К тому времени у нас родились две дочери.

А потом был Киев, работа в Управлении пограничных войск, участие в освободительных действиях наших войск в западных областях Украины и установлении новой границы. Тяжелое это было время. Но мне оно нравилось. Чувствовал себя причастным к серьезному и важному делу – защите Родины. Для меня эти слова имели реальный смысл. Каждый обезвреженный диверсант, шпион, разведчик исчезал с линии невидимого фронта, а значит, меньше становилась опасность для страны, для людей, которых я любил, для моих маленьких дочерей. Но вскоре пришлось расстаться и с Киевом – меня перевели в Москву, в Главное управление пограничных войск.

В начале июня 1941 года в составе инспекционной группы Главного управления погранвойск я выехал в Белорусский округ. Побывали мы во многих отрядах, на заставах, проверили боевую подготовку пограничников. И по мере того, как продвигались по границе, росла тревога. На той стороне подтягивались войска, оживилась немецкая разведка, нарушения границы следовали одно за другим.

Отчет о поездке писали уже в Москве. Закончили за полночь в субботу 21 июня. Когда расходились по домам, я встретил в коридоре очень встревоженного дежурного по управлению, хорошего своего товарища Сергея Троицкого.

– Что случилось, Сережа? – бросился я к нему.

– Потом, Толя, потом, – сказал он.

– Такая тайна?

Это очень серьезно, Толя…

Ночевал у мамы. Тоня с девочками была на даче. Утром меня разбудила мама, и, увидев ее лицо, я понял: беда.

– Война, Толя, – сказала она.

В управлении сразу же нашел Троицкого.

– Ты знал уже тогда, Сережа?

– Это было донесение, что перешел границу немецкий солдат и передал: в четыре утра начнется война.

Нашел свободный стол и тут же написал рапорт с просьбой отправить меня на фронт. Но и на него, и на другие, которые писал, получил отказ. Мне была предназначена другая доля.

…Я приехал на Курский вокзал, попрощался с шофером. Взял чемодан и пошел к поезду.

Старый, видавший виды вагон был битком набит людьми. Ехали долго. Поезд стоял на разъездах, пропуская воинские эшелоны, идущие на юг, санитарные поезда с выбоинами от пуль и осколков снарядов; длинные, казавшиеся иногда бесконечными составы с эвакуированным оборудованием заводов. Половина страны двинулась в дорогу.

Я жадно вглядывался в березовые тихие рощи, залитые солнцем, в ленту Оки, мирно текущую среди родных русских берегов, и не укладывалось в сознании, что фашисты уже идут по нашей земле, что они смогут прийти и сюда.

Тула… День стоял тихий, теплый, сухой, солнечный.

Я пошел пешком по Красноармейской улице (ныне проспект). Она утопала в зелени. Невысокие, вросшие в землю и потому казавшиеся

коренастыми домишки крепко стояли по обеим ее сторонам, затаенно поглядывая на редких прохожих чистыми окнами. Они уже кое-где предусмотрительно крест-накрест были заклеены полосками газетной бумаги, везде стояли бочки с песком. Звонкий посвист раздался со двора, мимо которого я проходил, и, торопливо и шумно плеская крыльями, в небо ушла стая голубей.

Та-та-та-та! – перекрыл вдруг все звуки знакомый, ставший за годы службы почти родным, голос станкового пулемета. Война…

Я вышел к кремлю. Бойницы башен сонно, словно прищурившись, неподвижно глядели на меня, когда я проходил мимо. Во всем облике древнего укрепления таилась спокойная и мощная сила.

В областном управлении НКВД я предъявил свои документы дежурному, показал назначение. Он позвонил куда-то, назвал номер комнаты, и я поднялся на второй этаж. Меня уже ждали, встретили радушно. В первый же день вместе с ответственными работниками управления вызвали к первому секретарю обкома партии Василию Гавриловичу Жаворонкову.

Признаться, я не ожидал такой оперативности и был приятно удивлен напором туляков. По всему чувствовалось, что работают здесь люди дела.

Василий Гаврилович Жаворонков встретил нас сдержанно-суховато, но приветливо. Я знал, что по возрасту мы с ним почти ровесники, что на партийной работе он давно, и мнение о нем сложилось как об опытном, знающем, а главное, думающем работнике. Бегло просмотрев мои документы, он чуть дольше задержал в руках партийный билет и офицерскую книжку.

– Это хорошо, что вы служили на границе, – сказал он, – надеюсь, что опытом, приобретенным там, поделитесь с нашими людьми. Дело вам предстоит новое и важное. Истребительными батальонами, диверсионной работой в тылу врага никому из туляков заниматься раньше не приходилось. Поэтому мы и просили, чтобы дали знающего человека.

– Мне ведь тоже не приходилось, – уточнил я.

– Служба на границе – это немало, – сказал Жаворонков. – Первое, что от вас требуется, – заняться истребительными батальонами.

Он помолчал. И тогда я решился: – Вы думаете, они понадобятся здесь? Вы допускаете, что Гитлер дойдет до Тулы?

Жаворонков поднял на меня тяжелый взгляд. Я не отвел глаза, хотя и почувствовал всю неуместность своего вопроса. Жаворонков помолчал.

– Я прошу вас отнестись к своей работе со всей возможной серьезностью и старанием, – сказал он твердо. – Оттого, насколько хорошо вы сделаете свое дело, будет зависеть жизнь сотен людей, которых мы вам отдаем сегодня. В основе своей – это мирные люди, отличные специалисты, коммунисты, комсомольцы… Научить их воевать – ваша задача. Не мы развязали эту войну, но коль уж она началась, то драться нужно профессионально. Только при таком подходе мы сможем сохранить людей, научиться выигрывать малые и большие бои…

Жаворонков говорил, а я поймал себя на мысли, что мне в общем-то повезло, что попал именно в Тулу. Первый секретарь хорошо знал обстановку в области, как идет формирование и обучение истребительных батальонов, называл даты, цифры, имена, давал краткие характеристики партийным руководителям, с которыми мне предстояло работать.

– Потребуется помощь обкома партии, приходите прямо ко мне, – сказал он, пожимая на прощание руку. – Верю, по пустякам не придете.

Мы вышли.

– Устал Василий Гаврилович, – сказал кто-то из моих провожатых. – Похудел, почернел.

– Похудеешь, – сказал я. – Такая махина на плечах.

Поселили меня в гостинице «Центральная». Стол, стул, кровать, тумбочка с настольной лампой, шкаф. Окно выходило во двор, и шум с Советской улицы ко мне не долетал. И все же на следующий день я проснулся рано, несмотря на усталость предыдущего дня. Рассвет едва синел за окном, звезды еще не погасли.

– С чего начинать? – вот вопрос, который не дал снова уснуть. У меня нет времени на долгое ознакомление с новой работой и уже сегодня придется решать какие-то проблемы, руководить людьми, отдавать приказы. Оттого, насколько верно я сделаю свои первые шаги здесь, будет зависеть успех дела.

Я встал, умылся, оделся и пошел в управление. Увидев меня, дежурный передал увесистый замысловатый ключ от кабинета.

На столе я нашел те документы, которые попросил оставить мне с вечера. Все они в той или иной мере касались создания истребительных батальонов. Работая в Главном управлении погранвойск, уже в первые дни войны я был назначен в штаб по руководству истребительными батальонами. Руководил им генерал-майор Гавриил Александрович Петров. Умный, быстрый и смелый в решениях человек, он научил меня многому. И вот теперь этот опыт должен был сослужить мне добрую службу. Я быстро просмотрел документы.

Специальное постановление Совета Народных Комиссаров

«Об охране предприятий и учреждений и создании истребительных батальонов»*. Этот документ, принятый уже на третий день войны, был мне хорошо знаком. В нем шла речь о формировании в прифронтовой полосе и местностях, объявленных на военном положении, добровольных отрядов народного ополчения. Они были грозной силой в борьбе с диверсантами и шпионами. Более того, на них легла основная тяжесть по охране заводов, электростанций, мостов, связи, железных дорог… Они вели беспощадную борьбу с дезертирами, паникерами.