Цель – это то, что привело вас в театр. И отодвинуло на второй план (третий, четвертый) все остальные стороны жизни. Цель – это дорога, неисхоженная, ухабистая, несущая мечту о жизни в театре. Нить надежды тянется в туманную даль, давая лишь смутное и иллюзорное представление о том, куда на самом деле ведет. Эта цель, эта мечта, которой актер дорожит, о которой грезит, – и есть пульс профессии. Актер никогда не должен забывать о ней. Конечно, некоторые тропы ведут не туда, куда нужно, встречаются и неверные повороты, иногда приходится преодолевать препятствия, а еще можно сбиться с пути и зайти в тупик. Но цель помогает сохранить верное направление. Это означает, что придется работать бесплатно или в малобюджетной пьесе, но с очень хорошим режиссером, который не даст топтаться на месте. Или играть в отличном спектакле со средненьким составом и режиссером-самодуром, зато сложную роль, но позволяющую расти. Пожалуй, самое важное то, что вы будете искать коллег-единомышленников, которые и умирят голод, и распалят аппетит. И помогут двигаться дальше.

Цель, мечта, надежда появляются по мере работы над ролью. Актер имеет собственное представление о ней, о том, каким может быть персонаж. Открытость новым идеям, готовность читать между строк и принимать мнение, не совпадающее с твоим, приводят к удивительным, неожиданным результатам. Цель ведет к неожиданным ответам, дает дорогу неожиданным решениям. В сложных поисках этих ответов бывают и разочарование, и безнадежность, и моменты «аллилуйя» – ликование, экзальтация и даже в какой-то момент тихая самовлюбленность. (Как писал Шекспир в «Генрихе V», акте IV, сцене 2: «Греха в гордыне меньше, чем в смиренье»[5].)

Будем реалистами. Отложим теорию. Отложим философские разговоры. Обсуждения эстетики подождут. Цель должна включать в себя реальные стремления: зарабатывать, иметь семью, иметь приличное жилье. Все время, что актер бодрствует, он хочет работать. Не важно, где, что и в какой форме. В этом наша природа. Да, работайте ради куска хлеба. Но и для роста и развития тоже.

Цель актера, желающего преуспеть в профессии, должна подразумевать стремление к лучшему, и я сейчас не имею в виду успех, рукоплескания, «Тони» и «Оскары». Я говорю о самых интересных творческих задачах, с которыми только можно столкнуться на сцене. Начинающая актриса, чувствуя первое страстное желание «выступать», считает, что может перевоплотиться и стать какой угодно: молодой или старой, роковой или домашней, праведной или грешной. Поступая в театральную школу (или сразу бросаясь покорять Голливуд или Нью-Йорк), она все еще помнит, все еще следует этому первому влечению.

А потом начинаются будни. Она еще мечтает играть в пьесах Эсхила, Шекспира, Ибсена, Мольера, Кауарда, Теннесси Уильямса, перевоплощаться на сцене, в кино и на телевидении, но уже начинает задумываться о послужном списке и гонораре. Играть Озрика в «Гамлете»? В гаражной постановке (кстати, да, почему бы женщине не сыграть Озрика)? Нет уж, спасибо. Лучше пять строчек, но в «Законе и порядке», это арендная плата за неделю. А еще несколько таких ролей десятого плана – и хватит на месяц. Что ж, понять можно, но в профессию приходят не ради этого. И в следующий раз выбирайте Озрика. Пусть это будет выдающийся Озрик, живой, из плоти и крови. Подурачьтесь вволю. Вот ради чего вы пришли сюда. Неужели забыли?

Какой-нибудь талантливый красивый молодой человек сейчас может мне возразить: «Простите, сэр, но я с самого начала хотел только славы, съемок в рекламе, роли полицейского в каком-нибудь популярном сериале и безбедной жизни». Я отвечу: «Удачи, желаю вам всего наилучшего. Надеюсь, все сложится. Вам очень повезло, что вы сразу знаете, чего хотите. Порадуемся за счастливца!» И я говорю это совершенно искренне. Честность заслуживает уважения.

Но если в нашу непростую профессию вас привело что-то другое, если вы представляли себе другую жизнь, тогда боритесь за нее, не сдавайтесь. Уже одна борьба дорогого стоит. И нет никакого клубка Ариадны, дорогу придется искать самому.

То, что пользовалось популярностью и срывало аплодисменты на Бродвее в 1914-м, на что зрители толпами валили в США и Европе, сегодня бы раскритиковали и подняли на смех. Тогда успехом пользовались легкие мелодрамы, с Героями, Злодеями, Детишками-ангелочками и непременно со счастливым концом. Понятно, что зрители хотели видеть приятную глазу, приукрашенную жизнь, торжество добродетели, победу над злом, а не окружавшую их серую действительность и тяготы. Им нужна была сказка. Сентиментальные слезы, а не шокирующая правда жизни, ожидающая их за стенами театра. Здесь, в Нью-Йорке, театр сознательно не замечал того, что происходило в реальном мире, хотя он находился буквально в двух шагах: в квартале к западу от Бродвея начинался криминальный район, известный как «Адская кухня».

И сама игра была столь же надуманной. По всему миру распространился метод Дельсарта, предписывающий выражать любую эмоцию через определенный набор жестов. Так изображали и разбитое сердце, и праведный гнев. Были также и хорошие актеры, которые отличались изобретательностью и нестандартным подходом в изображении тех или иных поступков. У них получалось как-то по-особенному падать на колени или вытаскивать меч из ножен, и публика награждала их овациями. Такие моменты (их называли «Points») отмечались критиками, о приемах-находках писали. Что же касается Дельсарта, какой бы вклад он ни внес в исследования физического выражения внутреннего состояния, его метод превращал обычный спектакль в кукольный. Злую шутку с ним сыграл тот факт, что метод распространился повсеместно, его плохо преподавали и безбожно искажали: к сожалению, такое часто случается.

Любой театр – это продукт общества, в котором он существует. Меняется общество – меняется и театр. Общество хочет закрыть на что-то глаза – театр делает то же самое. Но бывают и исключения. Они были всегда, заставляя видеть реальный мир, смеяться над ним, постигать и менять его. Эти исключительные личности помогали осознать, кто мы такие и кем хотим быть. К их числу можно отнести Шоу, Ибсена, Чехова, Стриндберга, а из актеров – Дузе, Чаплина, Сальвини, Еву Ле Гальенн, Джона Бэрримора и Джона Бута. В актерской профессии споры, которые вызывают изменения, нарушают планы, провоцируют «кулачные бои» и в течение столетий воодушевляют на написание научных трудов, имеют в своей основе – как ни удивительно – сам процесс актерской работы: должен ли актер в своей работе просто изображать, мастерски иллюстрировать, используя воображение, идеальную картину личности, переживающей эмоциональные травмы? Или же актер должен пытаться «проживать» ситуацию и отношения (пропускать через себя) и это принесет, учитывая мастерство актера, требуемые и глубоко осознанные (прочувствованные) результаты? Нужно отметить, что экспериментирование («проживание» образа) не означает буквального воссоздания того, что написано; скорее это понимание и усвоение той «большой правды», которая создает образ.

Спор этот начался не одну сотню лет назад, еще до того, как Джеймс Квин, крупнейший классический актер XVIII в., разглядев в игре новичка Дэвида Гаррика стремление к натурализму, произнес замечательную фразу: «Если этот молодой человек прав, то все мы были неправы». Слова Квина оказались верными: они были неправы. До конца столетия споры продолжались между Джоном Филипом Кемблом, великолепным представителем направления «изображения» эмоций, с одной стороны, и его сестрой, Сарой Сиддонс, наиболее почитаемой актрисой своего времени, представительницей направления «экспериментаторов», «проживающих» эмоции, – с другой. В первой половине XIX в. ее последователем стал Эдмунд Кин, который пошел еще дальше: он так вживался в роль, что некоторые зрители пугались и падали в обморок, когда он изображал вспышки ярости.