* * *
— Не-е-е-ет…
— Нет?
— Не надо, Лерочка, пожалуйста…
— «Нет» и «не надо» ты должна была сказать той скотине, которая тебе поставила засос на шее! Кто он, кстати?
— Какая разница…
— Никакой. Кроме того, что можешь про него забыть. Или … это она?
— Он. И я уже забыла.
— Ты моя. Только моя! Тебе ясно?
— Да-а-а-а-а…
— Вот и хорошо. Вот и умница. Перестань сжимать коленки…
— Не надо…
— Только два слова от тебя хочу слышать, Даря: «Да» и «Пожалуйста». Ясно?
— Да….
— И?..
— Пожалуйста…
— Сейчас, моя маленькая…, - губами прихватываю нежную кожу чуть ниже пупка, — сейчас…
Ракета 06.10.2011 10:15
Часть 3. Жизнь на двоих. Или — на пятерых
Буду любить я тебя вечно.
Я говорю это, хоть ты и не слышишь.
Вечною будет любовь и бесконечной.
Новую жизнь нам любовь снова напишет.
Глава 8
/Лера/
Последняя, заключительная часть моего рассказа началась поздним субботним утром. В апреле, спустя пять лет после последних описанных мною событий.
Что им предшествовало? Много чего.
Например, ТА неделя. Которую я до сих пор вспоминаю со смесью ужаса и нежности. Та неделя, на которую мне надо было уехать обратно. Чтобы по-человечески предупредить родителей о том, что переезжаю жить в другой город, чтобы уволиться, забрать вещи, получить развод, в конце концов. Сначала я едва уговорила тебя позволить мне это сделать самой — ты хотела бросить все, включая свою высокооплачиваемую и архиважную работу, и самолично отвезти меня в мой родной город, дождаться, пока я решу все свои вопросы, и самолично же увезти обратно. Убедить тебя, что я давно большая девочка, и в состоянии сама справиться, и что я через неделю вернусь — никуда не денусь, было очень сложно, но у меня получилось. А потом началось. Звонки по пять раз в день. Слезы. «Лера, можно, я приеду?». «Лерочка, ты точно вернешься?» «Лерик, а если он передумает с тобой разводиться?». К концу третьего дня у меня, профессионального филолога, кончились слова. Остались только нецензурные, а из цензурных — «истеричка» и «параноик». Я уговаривала, утешала, увещевала, орала, ругалась. Ты выпила мне всю кровь, а ту, что не выпила — свернула, как кислое молоко. Я называла тебя пиявкой, грозилась по приезду отодрать ремнем по заднице и чем-нибудь тяжелым — по голове. При этом все внутри сжималось от понимания, даже не понимания — знания, абсолютного знания того, КАК ты меня любишь. И как ты страдала без меня. «Терпи, милая, терпи» — уговаривала я тебя, думая про себя — черт с ней, с твоей работой, надо было разрешить тебе ехать со мной. К концу той недели я напугалась по-настоящему — последний вечерний звонок, ты говоришь со мной неестественно спокойным голосом, реакции как будто слегка заторможены. На мои осторожные вопросы отвечаешь, что выпила таблетку. Теперь трястись и истерить хочется мне. Методом наводящих вопросов выясняю — речь идет о реланиуме. И что в холодильнике у тебя — масса всего интересного: и седуксен, и сертралин, и амитриптилин. «Терпи, Лера, терпи» — говорю себе я. Приедешь — разберешься.
Я так переживала за тебя и так ждала того момента, когда вернусь, что многие события той недели, не связанные с тобой, помню смутно. Например, совершенно не помню обстоятельства получения мною документов о разводе. Наверное, потому что за время моего пребывания в ЗАГСе ты мне позвонила раза три. Поэтому что и как — не помню совершенно. Одно могу сказать определенно — я там была, ибо свидетельство о разводе наличествовало.
Помню, как ты обняла меня на автовокзале. Молча, крепко. А потом, едва дождавшись, когда носильщики закинут последнюю сумку в багажник твоего здоровенного джипа, открыла передо мной заднюю дверцу.
— Дарь, можно, я на переднем поеду?
— Садись назад, — подталкиваешь в спину.
— Почему? — спрашиваю обиженно.
— Потому, — садишься следом, захлопываешь с грохотом дверь. Жадно притягиваешь к себе, и шепчешь в губы: — что задние стекла тонированные.
В возрасте 32 лет я впервые узнала, каково это — заниматься сексом на заднем сиденье автомобиля.
А потом, дома, у нас состоялся бурный, содержательный и долгий разговор, по итогам которого я выкинула из холодильника все твои транквилизаторы и антидепрессанты. И больше к этой теме мы не возвращались.
Что еще было? Еще я устроилась на работу. Хотя морально была готова ко всему, в том числе — сидеть дома, у тебя на шее, и быть домохозяйкой. Учитывая, что именно это в свое время и стало одной из причин нашего расставания — ты к концу пятого курса уже обзавелась какой-никакой, но работой, и была готова к самостоятельному плаванию, а вот я — нет. И во мне взыграло ослиное упрямство, обида на собственную никчемность, да и, если уж быть совсем честной, страх — страх решиться сделать шаг и связать свою жизнь с тобой на совсем уже другом уровне. А ты… В тебе взыграли твоя бешеная ревность и обида на мой отказ довериться, и мой страх, ты, наверное, тоже почувствовала… Я сказала, что мне нужно время. Чтобы подумать… Найти работу, чтобы не сидеть у тебя на шее. И вообще, может, нам стоит еще раз все хорошенько обдумать… Я и предположить не могла тогда, во что это выльется. Ты смертельно обиделась на меня за то, что я, в отличие от тебя, имела какие-то сомнения. Теперь я понимаю — я уже тогда тебе нужна была вся, без остатка, ты все для себя решила, и готова была драться за меня со всем миром. Со всем миром, но не со мной. И когда не увидела во мне ответной решимости и готовности быть вместе, несмотря ни на что… На мои слова о том, что мне нужно время, и нужно подождать и подумать, ты проорала: «Уйдешь — не возвращайся! Я тебя ждать не буду!». Эти слова десять лет медленно убивали меня.
В общем, дров наломали обе… За какие заслуги судьба дала нам второй шанс — не понимаю до сих пор. Но платить за это готова любую цену. Это — возвращаясь к вопросу о моей работе.
Когда, спустя пару дней после моего возвращения, я осторожно подняла этот вопрос, заранее изъявив желание согласиться на любой вариант, в том числе — сидеть дома и ждать тебя каждый день с работы как Пенелопа Одиссея, ты сделала большие глаза и показала мне вульгарную фигу. И заявила, что у тебя слишком тонкая шея, чтобы держать на ней дармоедов. И что все уважающие себя люди должны трудиться и добиваться. А чтобы добиваться — работа должна приносить в первую очередь удовлетворение, а потом уж — деньги. В итоге я устроилась на работу в издательство редактором. За три копейки, зато по специальности.
Спустя пять лет, сменив два места работы, я занимала должность старшего редактора в одном солидном издательском доме, работу свою обожала, пользовалась уважением коллег и была ценима авторами. По уровню дохода я, конечно, с тобой не сравнялась, но максимально приблизилась. А самое главное — я занималась тем, что мне нравилось и получалось. И за это — спасибо тебе, Дариш. Ты заставила меня поверить в себя, в свои силы.
Что еще было? Я сдала на права, и была гордой владелицей mini cooper’а. Правда, ты со мной в качестве пассажира отказывалась ездить, утверждая, что я — воплощение блондинки за рулем.
Были еще пара поездок на курорты, во время которых мы по очереди закатывали друг другу скандалы на почве ревности. Ко мне бесконечно клеились турки, к тебе — испанцы и, необъяснимо, — немцы.
Но в целом — мы были охрененно и полным ковшом счастливы все эти годы. Несмотря на то, что свои отношения никак не афишировали. По взаимной договоренности для всех мы были двоюродные сестры, которые просто живут вместе. Никаких проявлений нежности на людях, предельно невинные разговоры о совместном житье-бытье при посторонних — про быт, хозяйство, машины. У тебя имелась даже пара официальных дежурных воздыхателей, я постоянно кокетничала с авторами посимпатичнее, даже принимая время от времени приглашения в ресторан — отметить выход книги, например. А потом, по возвращении из ресторана — обязательные сцены ревности дома, твой холодный яростный шепот и бьющаяся на виске вена. И мой шепот потом…
