Должен признаться, что я не располагаю документальными данными о своих родителях. У меня нет и их фотографий. Поэтому я вынужден пересказывать о них только то, что когда-то слышал от родных и излагать сохранившиеся в моей памяти с детства отдельные моменты их жизни.

У дедушки Салыка Бекмухамедовича Карпыкова и бабушки Айша аже было четыре сына. Их звали Жаныбек, Шайбек, Сапабек и Фаизбек, а дочь – Кулдырайхан.

Старшим среди них был мой отец Жаныбек, родившийся примерно в 1887 году в ауле Жаугашты. Он располагался около одноименного озера, которое находится в 20-25 км севернее нынешнего поселка Денисовка, центра одноименного района Костанайской области. Этот аул был основан в конце первой четверти XIX века прадедом отца Карпыком Жаманкариным. Поэтому местные жители часто называли его Карпык аулы. Среди казахского населения бассейна верхней части реки Тобол он пользовался особой репутацией как центр Чубарской и Домбарской волостей, а в начале XX века – Аятской волости.

Я думаю, что мой отец в детстве учился у аульного муллы, а русской грамотой овладел самостоятельно, общаясь с жителями соседних сел. Мне говорили, что он в 1916 году призывался на тыловые работы и занимался перевозкой гужевым транспортом казенных грузов между станцией Бреды и поселком Житикара, где разворачивались работы по добыче золота. В первые годы советской власти, как будто бы, он работал агентом каких-то заготовительных организаций в своем аулсовете.

Отец был женат дважды. От первой супруги он имел дочь Кадиму и сына Опабека. Но в начале 20-х годов прошлого столетия, когда в наших краях свирепствовал голод, сопровождавшийся разными инфекциями, он потерял ее.

После вступления в брак с моей матерью, Зайтуной Мусабаевной, которая была моложе его на 10-12 лет, их вторым ребенком оказался я. Это произошло летом 1925 года, в год священной коровы, по-казахски «сиыр жылы», в ту пору, когда крестьяне приступают к сенокосу. Хочу сразу же уточнить, что в 1932 году в городе Житикара, перед тем как отдать меня в школу, родители увеличили мой возраст на один год. В ту пору в первый класс зачисляли только восьмилетних детей. На подобный шаг они пошли вынужденно, чтобы я мог воспользоваться просяной кашей, которой на большой перемене подкармливали учащихся в те голодные времена. С тех пор я числюсь родившимся в 1924 году. После обретения самостоятельности, уважая волю родителей, я не стал восстанавливать свой истинный год рождения. Это, откровенно говоря, пошло мне на пользу. Я удовлетворен тем, как сложилась моя дальнейшая судьба.

Из восьми детей, появившихся на свет в семье моего отца, только моя старшая сестра Кадима и я стали взрослыми людьми. Старшие братья Опабек и Саин, младшие Байгазы и Толенды, сестра Акжаик умерли в детстве из-за отсутствия надлежащих бытовых условий, в период скитания по чужим краям и прямого воздействия голода начала тридцатых годов. Только сестра Заида скончалась в 1944 году в результате тяжелого заболевания, осложненного условиями военного времени.

Я довольно смутно помню, что в родном ауле мы жили в одной землянке с семьей двоюродного брата моего отца Казыбека Хакимова, а ранней весной 1930 года на одном из сеновалов дядя Сеит, тогда сам подросток, читал нам какие-то сказки и стихи. Иногда отчетливо вижу, как дядя Ашим, увлекавшийся охотой, в сопровождении двух подростков, возвращается с охоты и раздает на окраине аула встречавшим его женщинам свою добычу.

Последняя картина из аульной жизни, которая мне часто мерещится, это момент, когда мою сестру Кадиму усаживали в повозку ее жениха Лаика Жоламанова. Этот заключительный этап свадьбы сопровождался дружными рыданиями и причитаниями женщин всего аула. Ныне мне кажется, что они прощались не только с моей сестрой, вынужденной уехать в свою новую семью, но и со всем сложившимся укладом прежней своей аульной жизни. Видимо у них на душе было тяжело от гнетущей обстановки, в связи с некорректными действиями отдельных представителей местных властей. Я не знаю, как это происходило, и в какой форме, но жители аула испытывали с их стороны давление не только по вопросам коллективизации, но и по широкому кругу проблем, которых можно назвать, неудачно разыгранных голощекинцами, «классовой» борьбой.

Вскоре после этого жители аула начали покидать свои насиженные места в поисках лучшей доли.

Ныне, на местности, где располагался наш аул, видны небольшие, густо заросшие травой бугорки, образовавшиеся на местах бывших жилых усадеб. Невозможно понять, где и что было. Это дела давно минувших лет, но тем не менее, когда приходится вспоминать судьбу родных мест и своих предков, на душе становится грустно.

Откровенно говоря, я иногда завидовал своим товарищам, которые имели возможность регулярно навещать родные места, встречаться с родственниками, вспоминая всякие события, происходившие в их детские годы.

Я понимаю, что в век научно-технического прогресса и индустриализации народного хозяйства, мелкие населенные пункты, не располагающие крепким производством, приносящим доход, становятся бесперспективными и исчезают. Но душа человека устроена так, что она всегда желает манны небесной.

Мне пришлось жить и трудиться в городах Рудный, Костанай и Алматы, пользуясь всеми благами современной цивилизации. Но при всем моем уважении эти прекрасные города не могут заменить маленькой точки на земле, где ты появился на свет божий, полной грудью вдохнул свежего воздуха, ощутил вкус материнского молока и сделал свой первый шаг по родной земле. Подобную ситуацию казахи определяют словами: «Туған жер – алтын бесігің, ұшқан үяң».