Дэвид был взбудоражен и спросил:

— Сколько это будет стоить?

Впрочем, сумма не имела значения. Я не могла позволить Саванне летать на самолете без меня. С ней могло что-то случиться. Поблагодарив работников департамента, мы сказали, что справимся сами, и справились. Один раз в месяц мы летали с Саванной в Тамворт. Я помню, как во время первого полета, когда ей было четыре недели (она была такая маленькая!), стюардесса откинула одеяльце, чтобы получше рассмотреть ее лицо, и, разглядев, спросила:

— Вы удочерили ее? Она изумительная.

Я честно ответила, что она моя.

Малок встретил нас в аэропорту. Я знала, что он не водит машину. Он всюду ходил пешком — пешком на работу, домой, совершал прогулки по Тамворту. Иногда, подъезжая к городу, мы видели его идущим вдоль трассы. И всегда он был не один.

Перед нашим первым посещением я попросила разрешения быть с Саванной во время встречи с Малоком, ведь девочка была очень маленькой, чтобы оставаться без меня. Малок слишком неопытен в общении с малышами. Департамент, конечно же, отказал в моей просьбе. Мне объяснили, что «для Саванны очень важно осознавать свою идентичность, погружаясь в суданскую культуру». Они растолковали мне, что имеет место «мощное нарушение равновесия» между Дэвидом и мной, с одной стороны, и Малоком и его семьей — с другой.

— Что-то не так с этими людьми, если они так думают, — сказал Дэвид, когда прочитал отчет. — Неужели им трудно понять, что мы все любим Саванну и нам всем хочется стать частью ее жизни? Вместо того чтобы возводить между нами барьеры, лучше бы они помогали нам найти общий язык.

Поскольку мы не могли оставаться с Малоком и его семьей в Тамворте, мы с Дэвидом сняли номер в местной гостинице «Best Western». Я предупредила, что мы будем приезжать ежемесячно, и попросила оставлять нам один и тот же номер, так как с нами будет маленький ребенок.

Персонал гостиницы позаботился об этом. Они все бегали вокруг Саванны. Она была особенной девочкой. Мне казалось, что она излучает счастье и любовь, где бы она ни была.

Нелегко путешествовать с ребенком. Нам пришлось купить специальную коляску для поездок. Так как это был нестандартный багаж, коляску выгружали из самолета в последнюю очередь. Затем Дэвид распаковывал ее и проверял, не повреждена ли она, прежде чем положить в нее Саванну.

Я держала малышку на руках, а Дэвид помогал одевать ее. Затем мы складывали ее подгузники, бутылочки, одежду на случай, если будет жарко, холодно, дождливо, если ее стошнит, если что-то испачкается и так далее.

Когда мы в первый раз передавали Саванну в офисе департамента в Тамворте, я думала, что мое сердце разорвется. Малок пришел в сопровождении своей семьи. Я догадывалась, что его матери и отца нет в Австралии, возможно, они были убиты на войне.

Он жил вместе с тетями, дядями и двоюродными сестрами и братьями — со всеми, кто считался его родней. И я понимала, что представление о семье у нас разное. Для Малока это не родные братья, сестры, отец и мать, это огромный круг людей, которых он должен уважать, как своих родителей.

В один из приездов Саванну, как обычно, забрали, и мы ожидали, что нам вернут ее в воскресенье в офисе департамента, но на этот раз нам позвонил социальный работник и сказал:

— Все в порядке, вы можете забрать девочку из дома Малока.

Мы завезли Саванну к Малоку и должны забрать ее у него.

Что же произошло во время нашего последнего визита в Тамворт?

Мы прилетели в пятницу, как всегда. Сели в машину и поехали в гостиницу.

Персонал суетился возле Саванны, все охали и ахали, говорили, какая она славная и как она выросла.

Саванна спала хорошо и проснулась рано, с птицами. Мы позавтракали в гостинице. Дэвид посадил малышку в специальный рюкзачок для детей (она уже доросла до него), и мы направились из гостиницы к дому Малока.

Малок был дома, но был не одет для прогулки с Саванной. Он был в белой одежде, как будто собирался на работу. Мы знали, что иногда он работал и по субботам. Почему мы должны были привозить Саванну к нему, если большую часть дня он проводил на работе? Объяснить этого я не могу. Департамент настаивал, что это необходимо для Саванны, для ее знакомства с «большой суданской семьей и культурой».

Малок забрал у нас малышку. Он смотрел на нее с любовью. Он всегда так смотрел. Малок поцеловал Саванну в лоб и передал ее женщине, которая, вероятно, была его тетей или двоюродной сестрой. Дэвид и я попрощались и вернулись в гостиницу, чтобы ждать.

А когда мы ушли, они совершили над девочкой обряд дефлорации.

Сразу, как только мы пришли, чтобы забрать Саванну, в воскресенье, после долгой субботней ночи, я поняла: что-то произошло.

В квартире было много людей. Очень много. Было утро, мы никогда не опаздывали. В комнате собралось около двенадцати женщин. Царило странное возбуждение.

Было много еды. Запах приготовленных блюд заполнил комнату. Малок был в центре этого праздника.

Когда мы с Дэвидом подошли к двери, женщины встретили нас объятиями и проводили нас в комнату. Мы были смущены и изумлены таким приемом. Мы улыбались им и не могли понять, что же все это значит. Я искала Саванну. Какая-то женщина, я не помню точно кто, отдавала распоряжения остальным. Комната наполнилась радостными женскими криками. Женщина о чем-то говорила — все смеялись. Я не могла понять, что происходит. Малок, улыбаясь мне, протянул Саванну как бесценный подарок. Он кивал головой, как будто она стала другой. Ко мне бросилась группа женщин, казалось, им не терпелось расцеловать Саванну и меня. Я чувствовала себя неловко, и мне хотелось поскорее уйти.

Я посмотрела на лицо девочки. Мне показалось, что с ней все в порядке. Она не плакала, не капризничала. Саванна была радостной, как всегда. Когда мы вернулись в гостиницу, я, решив поменять подгузник, положила ее на кровать.

Крови было немного, но все же это была кровь.

Не было большой раны, глубоких порезов, но была царапина на наружных половых органах.

Я позвала Дэвида.

Он подумал, что я обнаружила ножевой порез, потому что я пронзительно закричала:

— Они резали ее, они резали ее!

Персонал гостиницы и люди из соседних номеров прибежали на мой крик.

Прижав Саванну к груди, я металась по комнате, обезумев от горя и злости. Я не могла успокоиться.

Все решения принимал Дэвид. Он схватил ключи и повел нас к машине. Я не могла положить Саванну в детское кресло и держала ее на коленях, крепко прижимая к себе. Слезы градом катились у меня из глаз. Я целовала ее голову, и Саванна начала плакать, но я не могла успокоиться.

Мы ворвались в приемное отделение больницы, расталкивая очередь, и влетели в кабинет врача.

Врач в Тамворте чудесный — заботливый, опытный. Он осторожно искупал Саванну и показал нам, что произошло.

Он рассказал, что это был тонкий, булавочный, с пчелиное жало укол; иногда ему приходится накладывать швы, но не в этом случае.

Врач подозвал нас и показал, что крови больше нет и мы даже не сможем увидеть этот прокол.

Из больницы позвонили консультанту суданской общины. Он должен был встретиться с нами. Таких людей было немного в Тамворте, их работа состояла в том, чтобы поддерживать связь между беженцами и жителями городка, заниматься размещением вновь прибывших, рабочими визами, прививками и объяснением белой общине, в чем заключаются суданские традиции.

Пока я обнимала свою дочь и плакала, женщина-консультант, которая сама была суданкой, растолковывала мне, что такое культурные традиции Судана. Она говорила, что местной общине объясняли: им не разрешено делать то, что они сделали с Саванной. Им говорили, что в Австралии это запрещено, категорически запрещено, это карается законом. Но очень трудно их контролировать. Консультант пояснила, что некоторые суданские женщины делают девочкам очень маленький прокол, быстро и осторожно, чтобы никто не заметил, пытаясь сохранить эту традицию. Они надеются, что белая община, наша община, поймет, что это не делается камнем и девственная плева не вырезается. Я не могла это слышать. Я была так возмущена, что закричала: